какой-нибудь эпизод из жизни на улице Фоссе-Сен-Бернар?
Одинаковые слова воскрешали в каждом разные образы. Для Андре это бы-
ла бабушка, для отца - мать. И, разумеется, он видел ее по-другому, не
такой, как сегодня, а какой знал в детстве.
- Моему отцу повезло.
Он, казалось, бессознательно убеждал сам себя, поскольку внутренне
смущался и считал необходимым объяснять себе свою мысль.
- Любая другая женщина наверняка сердилась бы на него, была бы с ним
груба или язвительна. Однако я ни разу не слышал, чтобы моя мать хоть в
чем-то упрекнула его.
А жизнь далеко не баловала ее. Я помню тяжелую швейную машинку, кото-
рую она взяла на месяц и шила брюки, помогая портному, живущему в том же
квартале.
У нее никогда не было ни служанки, ни горничной.
Я много лет упрашиваю ее нанять кого-нибудь за мой счет, но она
только посмеивается, уверяя, что не сможет целый день терпеть за спиной
шпионку. В последний раз она не осталась с нами лишь потому, что вилла
показалась ей слишком большой, слишком роскошной для нее. А присутствие
Ноэми, которую она посчитала заносчивой, стало последней каплей.
- И ради этого ты изводишь себя работой! Да еще для того, чтобы твоя
жена до десяти валялась в постели!
Труднее всего убедить ее лечь не в больницу, а в частную клинику. Пе-
легрен намекнул на это, но она отрезала:
- Сыну деньги нужнее, чем мне.
Люсьен Бар снова вздохнул.
- Странная она женщина...
Возможно, Андре тоже когда-нибудь скажет о своей матери:
- Странная она женщина...
Все удивительно переплеталось, и у Андре складывалось впечатление,
что он несвободен и, хочет того или нет, некие нити связывают его не
только с родителями, но и с бабушкой, с дедом, с другими менее важными
персонажами, чья роль в его жизни была тем не менее значительной.
Семейство Буадье, например, о которых он думал чаще, чем хотел.
Оба одновременно встали из-за стола. Через несколько минут отец раз-
меренным шагом направится на Круазетт, где ровно в два часа в белом ха-
лате будет стоять посреди своего кабинета.
- Приглашайте первого, Алиса.
Алиса, ассистент-секретарь, симпатичная брюнетка, заменила после их
переезда в новый дом пожилую м-ль Беген, которая покрикивала на клиен-
тов.
Довольно часто имя Алисы произносила в доме и мать, но почти всегда
со скрытым намеком.
Неужели отец спит со своей ассистенткой, а мать ревнует? Андре жил с
ними с самого рождения, но почти ничего не знал о них. Да и не хотел
знать, и когда они сами пытались что-то рассказать ему о себе или о сво-
ей жизни, весь ощетинивался.
- Все-таки, - глядя на него, добавил отец, пока они еще стояли на
разных концах стола, - у вас с бабушкой есть что-то общее.
- Что же?
- Вспыльчивость. Тебе не доводилось видеть ее в ярости? - Но я никог-
да не сержусь.
- В детстве ты не сдерживался, тебя буквально прорывало. Как только
ты не обзывал нас с мамой!
- Со мной такого уже три года не случалось.
- Верно. Но ты взрываешься внутренне. Иногда ты вдруг бледнеешь, лицо
у тебя застывает, и ты пришел бы в ужас, если бы мог видеть в такой мо-
мент свои глаза, сверкающие как молния.
- Я держу себя в руках.
- Верно. Но хорошо видно, чего тебе это стоит, и порой я даже предпо-
чел бы, чтобы ты, как раньше, спускал пары.
Они подошли к двери. Такие обеды, когда они оставались вдвоем и мно-
го, гораздо больше, чем за целую неделю, разговаривали, случались нечас-
то.
А вот получил ли каждый удовлетворение? В их глазах читалась не ра-
дость, а, напротив, известная серьезность.
- Счастливо, сын.
Пропуская Андре вперед, отец на мгновение, словно невзначай, почти
как Франсина, положил ему руку на плечо.
- Кстати, я сейчас увижу Франсину.
- Ты едешь в Ниццу?
- Она приезжает в Канн к подружке, отца которой, доктора Пуатра, ты,
должно быть, знаешь.
- К Эмилии?
- Ты и ее знаешь?
- Пуатра лучший кардиолог на побережье.
- В понедельник утром Эмилии делают операцию аппендицита.
Андре не очень-то хотел вдаваться в подробности, но ему показалось,
что отец в обмен на проявленное доверие имеет право на несколько фраз.
- Франсина - замечательная девушка.
Любезность за любезность. В общем, они остались довольны друг другом:
такой близости между ними еще не возникало.
- К ужину вернешься?
- Наверняка. Она уезжает шестичасовым.
- Передай привет ее родителям.
Отец помедлил, не зная, пойти ли попрощаться с женой; в конце концов
взял с вешалки шляпу и вышел за дверь на крыльцо и залитую солнцем ал-
лею. - Ты часто ходишь сюда?
- Довольно часто, в основном по утрам, если есть свободное время.
На улицах города он тоже предпочитал первые утренние часы, когда на-
водят чистоту в магазинах и кафе, и нередко перед лицеем заходил на ры-
нок Гамбетты.
Раньше, когда они жили на Эльзасском бульваре, рынок находился напро-
тив их дома, сразу через мостик, и стоило раскрыть окна, как квартиру
наполнял запах овощей и рыбы.
Не спеша, словно на воскресной прогулке, они шли вдоль мола, не сго-
вариваясь, останавливались перед каждым судном, долго смотрели на него.
Ему вдруг захотелось подшутить над собой.
- Когда я один, мне случается забывать о времени и, словно передо
мной разыгрывается необычный спектакль, я, застыв, смотрю на матроса в
шлюпке, который драит белую яхту щеткой и мылом.
- Ты любишь корабли?
- Я без ума от них и знаю их все до одного. Я с первого взгляда вижу,
какой ушел, а какой прибыл.
Большинство из них редко выходят в море. Черный кеч [7], вон там,
дальше, принадлежит американскому писателю; его можно увидеть за пишущей
машинкой. Он, кажется, знаменит у себя на родине.
Несколько дольше они задержались у огромной, размерами с теплоход,
яхты, экипаж которой, без метрдотелей и горничных, насчитывал больше
тридцати человек. Каждый год яхта пересекала Атлантику и бросала якорь
на Бермудах.
- Завидуешь? Андре задумался.
- Нет! В сущности, я не хочу быть богатым: деньги внушают мне страх.
Но не хочу быть и бедным, хотя...
- Продолжай.
- Трудно объяснить. Временами меня охватывает тоска: отказаться от
всего, не иметь никаких обязательств, ничем не быть связанным, ни за что
не Держаться...
- Тебе не кажется, что в этом есть что-то от литературщины?
- Разумеется. А твои родители богаты?
- Я сказала бы, что отец зарабатывает достаточно, чтобы мы жили без-
бедно.
- Вот-вот, это и есть предел моих желаний, при условии, что я не ста-
ну рабом комфорта и смогу заниматься любимым делом.
- Отец увлечен своей работой. Если бы еще не куча бумаг, которые при-
ходится заполнять!
- Главное, на мой взгляд, свобода. Как сейчас: можно остановиться
здесь или чуть дальше и ни перед кем не отчитываться. А вот и мой рыба-
чок.
- Ты его знаешь?
- Мы никогда не разговаривали. Сколько лет ты ему дашь?
- Сорок-пятьдесят.
- Пожалуй. Во всяком случае, еще не пенсионер. Он не инвалид, не ка-
лека. И на вид вполне здоров.
- Почему ты о нем говоришь?
- Потому что, когда бы я ни пришел сюда, утром или вечером, я почти
уверен, что найду его на этом самом месте, между Кормораном и смешным
маленьким суденышком с двумя шверцами [8] под нидерландским флагом.
Не знаю, почему он облюбовал именно это место, а не какое-нибудь дру-
гое. Ведь здесь столько якорей, что забросить удочку не так-то просто.
Андре поискал глазами поплавок.
- Видишь маленькую красную пробку? Представь себе, что ты часами смо-
тришь на нее в надежде, что она дрогнет и разом уйдет под воду.
- И он что-нибудь ловит?
- Никогда не видел, чтобы он хоть что-то поймал.
Но странно: его увлечение заразительно. Бывает, я минут пятнадцать
стою рядом с ним и тоже волнуюсь, когда пробка начинает подрагивать.
И не я один. Иной раз нас собирается трое или четверо. На краю мола
есть еще один рыбак, но тот человек серьезный: он ловит на спиннинг и
вытаскивает довольно крупную рыбу.
- Ты и за ним наблюдаешь?
Неужели она мило подсмеивается над ним? Он не пытался скрыть от нее
свои недостатки, причуды, ребячество. Действительно, порой он вел себя
по-детски, несмотря на атлетическое сложение и серьезность в учебе. С
ней он чувствовал себя счастливым, но ему в голову не приходило ухажи-
вать - он не видел в ней женщину.
- Странный ты парень, Андре!
- В чем?
- Во всем. Иногда тебе можно дать все двадцать, а порой ты ведешь се-
бя, как один из моих братьев. Хотелось бы мне, чтобы братья были похожи
на тебя!
- Потому что они забавляли бы тебя?
- Да нет же, не придирайся. Просто я чувствовала бы себя уверенней.
- Ты и так чувствуешь себя уверенно - с родителями.
Он вспомнил о телефонном звонке накануне вечером, о Буадье в своем
кабинете, о матери, вернувшейся из кухни в гостиную и усаживающейся ря-
дом с Франсиной.
- Кому звонишь?
- Андре, мама.
Он вдруг помрачнел, и, как сказал отец, в его глазах сверкнула мол-
ния.
- Ты им рассказала?
- Что?
- Сама знаешь что. О встрече в четверг.
- Ты хочешь услышать правду?
- А для чего же я тогда спрашивал?
- Ты не рассердишься на меня?
- Нет, обещаю.
- Да, рассказала.
- Когда?
- Вчера, сразу после нашего разговора по телефону.
- Зачем?
- Я тебя предупреждала: я рассказываю им все.
- Даже если тебя это не касается?
- Но это меня тоже касается.
Он становился все агрессивнее и, продолжая смотреть на корабли, вряд
ли действительно видел их.
- Как это?
- Во-первых, ты мой друг. По крайней мере так мне кажется.
- Что же теперь, рассказывать все твоим родителям?
- А во-вторых, здесь и моя вина. Если бы я, заметив твою мать, не
вскрикнула, ты и не увидел бы ее.
- Думаешь, так было бы лучше?
- Возможно. Для тебя.
- Но разве это не наша тайна?
- Об этом я как-то не подумала.
- И что сказали твои родители?
- Отец закрыл дверь - мы мешали ему работать.
- Тебе не кажется, что он закрыл ее из скромности?
- Возможно.
- Когда-то они дружили с моим отцом, и, если не ошибаюсь, отец до сих
пор высоко ценит его. Я почувствовал это, особенно у вас, глядя, как они
сидят друг против друга. А что думает твоя мать?
Франсина молчала, и он продолжал:
- Боишься обидеть меня? Поверь, что бы ты сейчас ни сказала, ничего
не изменится. Она знала, да?
- Кажется, да.
- Ты лишь убедила ее?
- Она знала.
- И другие тоже? Многие, да?
- В отличие от того, что ты можешь подумать, мама стала ее защищать.
- То есть?
- Она заметила, что люди почти всегда с удовольствием говорят о дру-
гих, особенно-плохое.
- А остальное? Дом на улице Вольтера?
- Я сказала маме, что после того, как мы с тобой расстались, ты туда
возвращался. Верно?
- Да. И еще раз на следующий день.
Она испугалась.
- Чтобы расспросить?
- Нет. Чтобы посмотреть.
Его вдруг охватило жгучее желание бросить ей вызов. А ведь он поклял-
ся себе никому, и уж тем более ей, не говорить об увиденном.
Он ухмыльнулся:
- Она пригласила меня.
- Кто?
- Мадам Жанна, та, что сдает меблированные комнаты. Она чем-то похожа
на мою бабушку, разве что ростом поменьше и помоложе. Так вот, она приг-
ласила меня прийти к ней с хорошенькой девушкой и даже дала адреса нес-
кольких баров, где их можно найти столько, сколько душе угодно.
На ходу, словно невзначай, она слегка коснулась его руки, и он уже
более возбужденно продолжал:
- Там довольно мило, чисто, полно вышивок и безделушек, как у бабуш-
ки, с одной лишь разницей: из конспирации ставни весь день закрыты. Он
не хотел плакать и сжал кулаки.
- Частенько, - сказала она, - мужчины выходят раньше своих подружек,
опасаясь, что на улице их увидят вместе. По другой причине, которая мне
