крокодиловой кожи разжались. Она закурила новую сигарету, а позже, около
семи, часа аперитивов, когда пивную заполнили посетители, они вышли,
серьезные и мрачные, как обычная супружеская пара.
Глава V
Иногда он хмурился. Его светлые глаза становились неподвижными. И
только они выдавали тревогу; однако в такие моменты он терял почву под
ногами и даже мог бы, не сохраняй он к себе известного уважения, потро-
гать лакированные перегородки, чтобы убедиться, что они доподлинно су-
ществуют.
Он снова был в поезде, где стоял особый запах - запах ночных поездов.
В четырех купе вагона второго класса шторы были задернуты, свет выклю-
чен, и когда г-н Монд в поисках места наудачу открывал дверцы, он беспо-
коил спавших людей.
Он стоял в коридоре, прислонясь к перегородке с номером на эмалирова-
нной табличке. Он поднял шторы, окно было темное, холодное, липкое; из-
редка мелькали огни небольших вокзалов побережья, и по чистой случайнос-
ти их вагон всегда останавливался у фонарей с буквами "М" и "Ж".
Норбер курил. Он сознавал, что курит сигарету, держит ее в пальцах,
выпускает изо рта дым - как раз это и сбивало его с толку, вызывало го-
ловокружение; он сознавал, он постоянно видел себя без зеркала, перехва-
тывал какой-нибудь собственный жест, какую-нибудь позу и был почти уве-
рен, что узнает их.
Однако, как он ни рылся в своей памяти, в подобной ситуации он еще не
оказывался. Без усов! В поношенном готовом костюме!
Так тянулось до этого машинального движения... Он чуть повернул голо-
ву: в углу купе Жюли, прикрыв глаза, казалось, спала, хотя порой, глядя
в пространство, словно размышляла о чем-то важном.
Жюли тоже являлась частью его воспоминаний. Он нисколько не удивился,
увидев ее здесь. Он узнавал ее. Боролся с собой, отказываясь думать о
предыдущей жизни.
Но вот уже много раз, он был в этом уверен, он давал себе слово утром
все записать, но так и не собрался, - во всяком случае, раза три-четыре,
никак не меньше, ему снился один и тот же сон: он плывет в лодке-плоско-
донке, гребет длинными тяжелыми веслами, а вокруг пейзаж, который он,
даже спросонья, даже на расстоянии помнит до мельчайших подробностей,
пейзаж, которого он никогда не видел в своей жизни - зеленоватые лагуны,
голубовато-фиолетовые холмы, какие бывают на полотнах старых итальянских
мастеров.
Всякий раз, когда ему снился этот сон, он, узнавая местность, испыты-
вал удовольствие, словно вернулся в знакомые края.
Но в поезде, при Жюли такое не представлялось возможным. Норбер был
спокоен. Он рассуждал. Речь шла о сцене, которую он часто видел в испол-
нении других актеров и теперь страстно хотел пережить сам.
Вот почему он то и дело поворачивался к купе лицом, на котором чита-
лось удовлетворение, когда он видел спящую спутницу...
Отсюда же вопросительный жест женщины, вздернувшей подбородок, когда
поезд шумно въехал в вокзал побольше и новые пассажиры бросились брать
вагон приступом! Жест означал: "Где это мы?"
Поскольку застекленная дверь была закрыта, Монд произнес, чеканя сло-
ги так, чтобы она прочитала по губам:
- Тулон...
И повторил:
- Ту-лон... Ту-лон...
Она не поняла, знаками пригласив его в купе и указав на свободное ме-
сто рядом; он вошел, сел, и голос его вновь обрел звучность:
- Тулон.
Она достала из сумочки сигарету.
- Дай прикурить.
Она впервые обращалась к нему на "ты", потому что, безусловно, тоже
перешагнула определенный барьер.
- Спасибо... По-моему, лучше ехать в Ниццу.
Она говорила шепотом. В углу напротив спал седой, очень пожилой муж-
чина, а его жена, тоже немолодая, следила за ним, как за ребенком. Види-
мо, он плохо себя чувствовал, поскольку она уже давала ему маленькую зе-
леную таблетку. Она смотрела на Жюли и на г-на Монда. И Монду было стыд-
но, потому что он догадывался: она плохо думает о них. А еще потому, что
она сердилась на Жюли: дым сигареты мог потревожить старика, но сказать
об этом она не решалась. Поезд отошел от станции.
- Ты знаешь Ниццу?
Теперь "ты" не казалось уже столь естественным. Жюли употребила его
явно преднамеренно. Г-н Монд мог бы поспорить, что сделала она это из-за
дамы напротив: это было вполне логично и соответствовало сложившейся си-
туации.
- Немного. Не очень хорошо.
По правде сказать, он провел там со своей первой женой три зимы под-
ряд после рождения дочери: ребенок страдал бронхитом, и в то время врачи
еще рекомендовали в таких случаях Ривьеру. Монды останавливались в
большом буржуазном отеле на Английском бульваре.
- А я совсем не знаю.
Оба замолчали. Она докурила сигарету, неловко притушила окурок в уз-
кой медной пепельнице, закинула ногу на ногу, потом в поисках удобного
положения вновь вытянула ноги-Монд ясно видел их в голубоватой темноте,
укуталась в шелковый платок и в конце концов положила голову на плечо
спутника.
Это тоже пробудило в нем воспоминания... Впрочем, нет! В этой позе он
десять, сто раз видел других, пытался представить их чувства, а теперь
сам стал одним из действующих лиц, и молодой человек, стоявший в коридо-
ре, - он, должно быть, сел в Тулоне - смотрел на него, прижавшись лицом
к стеклу.
Потом последовали шествие по вокзальным перронам, через пути, привыч-
ная неспешная толкотня у выхода, поиски билетов по всем карманам...
- Уверяю, вы сунули их в левый кармашек жилета.
Она снова говорила ему "вы". Со всех сторон выкрикивали названия гос-
тиниц, но она никого не слушала. Выбирала дорогу сама. Шла прямо, проби-
раясь через толпу ловчее спутника, и когда они вошли в здание вокзала,
сказала:
- Багаж лучше оставить в камере хранения.
У них было только по чемодану, однако чемодан Жюли был тяжелым и,
главное, громоздким. Таким образом, выйдя из вокзала, они не выглядели
приезжими. Они сразу же направились к центру города; стояла теплая ясная
ночь, но некоторые кафе были еще открыты. Вдали светились огни казино, и
отблески их ложились на гладь залива.
Жюли не выражала ни восторга, ни удивления. Она несколько раз подво-
рачивалась на высоких каблуках и теперь держала мужчину под руку, но ве-
ла все-таки она. Не говоря ни слова, она шла вперед со спокойствием му-
равья, которым движет инстинкт.
- Это и есть знаменитый Английский бульвар, да? Фонари, уходящие в
бесконечность. Широкая полоса бульвара вдоль моря, маленькая желтая бру-
счатка, пустые скамейки, вереницы машин перед казино и роскошными о ге-
лями.
Жюли не восхищалась. Она все шла, поглядывая на улицы, которые они
пересекали, наконец свернула в одну из них, приблизилась к жалюзи, зак-
рывавшим дверь пивной, заглянула в щель.
- Зайдем посмотрим?
- Это же кафе, - возразил он.
Но она указала на дверь в том же здании, рядом с кафе, на вывеску бе-
лыми буквами "Отель" над ней. Они вошли в освещенное пространство. Жюли
устало опустилась на темно-красную банкетку и сразу же - там было много
народа-открыла сумочку, поднесла к лицу зеркальце и провела по губам по-
мадой.
- Есть хотите? - спросила она г-на Монда.
В Марселе они не поужинали: перед отходом поезда, пока еще было вре-
мя, они не успели проголодаться.
- Что у вас есть?
- Отличные равиоли. Если желаете, луковый суп для начала. Или бифш-
текс с кровью.
Некоторые столики были уже заняты - люди ужинали; перед Мондом и Жюли
тоже поставили приборы. Несмотря на свет электрических шаров, в воздухе,
словно гризайль, витала усталость. Присутствующие говорили тихо, ели с
полной серьезностью, как полагается на настоящей трапезе.
- Посмотрите в угол налево, - шепнула она.
- Кто это?
- Не узнаете? Парсонс, один из трех братьев Парсонс, воздушных акро-
батов. С женой. Не стоило бы ей надевать этот костюм - она в нем ка-
кая-то маленькая и толстая. Она заменила в номере Люсьена, одного из
братьев, с которым в Амстердаме случилось несчастье.
Обычные люди. Мужчина, на вид лет тридцати пяти, выглядел, скорее,
хорошо одетым рабочим.
- Должно быть, они здесь на гастролях... Смотрите! Тремя столиками
дальше...
Жюли постепенно оживлялась, ее апатия исчезла; чтобы подчеркнуть ска-
занное, она то и дело хватала спутника за руку, надеясь вызвать у него
восхищение.
- Жанина Дор! Певица.
Певица с бледным лицом, обрамленным лоснящимися волосами, с глубокими
тенями вокруг огромных глаз, с кровавым ртом, черная, словно ворон, тра-
гическая и надменная, сидела за столиком одна, распахнув манто, и ела
спагетти.
- Ей, пожалуй, за пятьдесят. Несмотря на возраст, только она умеет
своими песнями держать зал по часу в напряжении. Я должна взять у нее
автограф.
Жюли внезапно поднялась и направилась к хозяину, который стоял возле
кассы. Г-н Монд не знал, что она собирается делать. Их обслуживали. Он
ждал. Увидел, как она уверенно заговорила с хозяином, а тот повернул к
ней голову, очевидно, согласился, и она вернулась.
- Дайте мне квитанцию из камеры хранения.
Она отнесла квитанцию и возвратилась.
- У них есть один двухместный номер. Разумеется, если это вас не сму-
щает. Впрочем, двух свободных комнат все равно нет, а потом, это выгля-
дело бы странно. Смотрите! Четыре девушки справа от дверей... Танцовщи-
цы.
Она ела сосредоточенно, как в Марселе, замечая, однако, все, что про-
исходило вокруг.
- Хозяин сказал, что еще рано. Сейчас закончилась программа в мю-
зик-холлах, а казино и кабаре заработают только после трех. Интересно...
Он понял не сразу. Лоб женщины прорезала капризная складка. Должно
быть, она подумала об ангажементе.
- Кормят здесь вкусно и недорого. Да и комнаты, кажется, чистые.
Они пили кофе, когда рассыльный доложил, что багаж доставлен и уже в
номере. Несмотря на утомительную прошлую ночь, спать Жюли расхотелось.
Она смотрела на Жанину Дор, которая через маленькую дверь направилась к
гостиничной лестнице
- Они все живут здесь Через час появятся и остальные.
Еще час - ну, это уж слишком, даже чересчур Она выкурила последнюю
сигарету, зевнула и поднялась.
- Пойдем.
Любовью они занялись лишь на третий день. Три суматошных дня. В их
комнате с окнами на узенький дворик мебель была старая, мрачная, на полу
- серый потертый ковер, из которого лезли нитки, кресло покрыто коври-
ком, обои скорее коричневые, чем желтые, в углу ширма, а за ней - туалет
и биде.
В первый вечер Жюли раздевалась за ширмой; она вышла в пижаме в голу-
бую полосочку, но уже ночью сняла брюки: они ее стесняли.
Г-н Монд спал на соседней постели; кровати разделял ночной столик и
коврик. Спал он плохо: сказывался ужин. Несколько раз, услышав в пивной
шум, он хотел спуститься вниз и попросить соды.
Он встал в восемь, тихо оделся, не разбудив спутницу, которая сброси-
ла с себя одеяло: радиатор шпарил нещадно, в комнате было жарко и душно.
Может быть, это и угнетало его ночью.
Он спустился вниз, оставив чемодан на виду: пусть Жюли не думает, что
он сбежал. В пустом кафе обслужить Монда было некому, и он отправился
завтракать в какой-то бар, полный рабочих и служащих; потом погулял у
моря, забыв о том, другом море, на берегу которого когда-то мечтал расп-
ластаться и выплакаться
Может быть, он еще не освоился? В светло-голубом по-детски небе - та-
ким же, как на школьной акварели, было и море - гонялись друг за другом
белые на солнце чайки; поливальные машины чертили мокрые полосы на ще-
бенке дорог.
Он вернулся около одиннадцати, по привычке постучал в дверь.
- Войдите.
Она не знала, что это он. В трусиках и лифчике, включив в патрон лам-
пы электрический утюг, она гладила свое вечернее шелковое платье.
- Хорошо спали? - спросила она.
Поднос с завтраком стоял на ночном столике.
- Через полчаса я буду готова. Который час? Одиннадцать? Вы не подож-
