дете меня внизу?
Монд ждал ее, просматривая местную газету. Он уже привык ждать. Они
позавтракали еще раз, теперь вдвоем. Потом вышли на улицу и направились
на Английский бульвар; возле казино она снова попросила его подождать и
исчезла в игорном доме.
Затем она потащила его на одну из центральных улиц.
- Подождите меня...
На эмалированной табличке греческое имя и слово "импресарио".
Жюли вернулась взбешенная.
- Свинья! - бросила она, ничего больше не объясняя. - Может, погуляе-
те один?
- А вы куда?
- Мне еще надо пройтись по двум адресам.
И, свирепо стиснув губы, она зашагала по улицам незнакомого ей горо-
да, расспрашивая полицейских, поднимаясь на верхние этажи, вытаскивая из
сумочки записки с новыми адресами.
- Я знаю, где можно выпить аперитив.
Они оказались в "Арке", элегантном баре. Прежде чем войти, Жюли подк-
расилась. Держалась она вызывающе. Г-н Монд понял: ее стесняет его убо-
гий вид. Она даже сомневалась, сумеет ли он прилично вести себя в таком
заведении, и потому сделала заказ сама, повелительным тоном, усевшись на
высокий табурет и положив ногу на ногу:
- Два розовых, бармен.
Она демонстративно грызла оливки. Пристально разглядывала посетителей
- и мужчин, и женщин. Злилась, что никого не знает, что она новенькая,
на которую все смотрят не без удивления из-за ее дешевого платья и скро-
много пальто.
- Пойдем обедать.
У нее нашелся адрес и для этого. Потом, с некоторым смущением, она
сказала:
- Не возражаете, если вернетесь один?.. О, дело совсем не в том, о
чем вы думаете. Поверьте, после всего, что я пережила, мужчины мне опро-
тивели, и теперь уж я не попадусь на удочку. Но я не хочу быть вам обу-
зой. У вас ведь своя жизнь, верно? Вы были так любезны! Я уверена, что
встречу кого-нибудь из знакомых. В Лилле я перезнакомилась со всеми ар-
тистами, которые приезжали на гастроли...
Спать он не лег, а пошел прогуляться в одиночестве по улицам. Потом,
уже устав ходить, забрел в кино. Еще один знакомый образ, который наплы-
вал из таинственных запасников памяти: билетерша с электрическим фонари-
ком ведет одинокого пожилого мужчину по темному залу, где уже начался
фильм, звучат голоса, и на экране жестикулируют люди, более крупные, чем
в натуре.
Когда он вернулся в "Жерлис" - так называлась его гостиница и пивная,
- в зале за столиком он заметил Жюли среди группы акробатов. Она видела,
как он проходил. Он понял, что она говорит о нем. Он поднялся в номер, а
она пришла четверть часа спустя и в этот раз разделась при нем.
- Он обещал похлопотать обо мне. Шикарный тип.
Его отец, итальянец, был каменщиком, и он начал с того же.
Еще день, потом другой, и г-н Монд стал уже привыкать, порой даже не
думал об этом. В тот день после обеда Жюли решила:
- Я посплю часок - ночью поздно вернулась. Вы днем не спите?
Ему тоже хотелось спать. Они поднимались друг за другом, и он предс-
тавил себе пару, пары, сотни пар, поднимающихся именно так по ступенькам
лестницы. И на него повеяло теплом.
Номер еще не убирали. Обе разобранные постели являли глазам синеватую
белизну простыней; на подушке Жюли остались следы губной помады.
- Вы не раздеваетесь?
Обычно, когда он отдыхал днем - в Париже, в прежней жизни, ему это
изредка удавалось, - он укладывался в одежде, подложив под обувь газету.
Он снял пиджак, жилет. Знакомым уже ему извивающимся движением Жюли стя-
нула платье через голову.
Она не слишком удивилась, когда он с расширенными от смущения глазами
подошел к ней. Она явно ждала.
- Задерни шторы.
Она легла, оставив возле себя место. Думала о чем-то своем. Каждый
раз, глядя на Жюли, он видел у нее на лбу складку, которую хорошо знал.
В сущности, она не сердилась. Так оно было естественнее. Но возникли
новые проблемы, и спать ей вдруг расхотелось. Подперев голову рукой,
упершись локтем в подушку, она смотрела на него с новым интересом, слов-
но теперь получила право требовать у него отчета.
- А все-таки, чем ты занимаешься? И, поскольку он не понял точный
смысл ее вопроса, она добавила:
- В первый день ты сказал, что ты рантье. На рантье ты не очень-то
смахиваешь. По-моему, они выглядят иначе. Чем ты занимался раньше?
- Раньше чего?
- Ну, до того, как уйти?
Она неотвратимо приближалась к истине, как и тогда, когда ночью, сой-
дя с поезда в Ницце, шла к "Жерлису", где оказалась на своем месте.
- У тебя жена. И ты говорил, что есть дети. Как же ты ушел?
- Вот так.
- Поссорился с женой?
- Нет.
- Она молодая?
- Почти моих лет.
- Понятно.
- Что вам понятно?
- Тебе просто захотелось погулять. А когда кончатся деньги или уста-
нешь...
- Нет, здесь другое.
- Что же тогда?
И он смущенно, стыдясь главным образом все опошлить глупыми словами
на разобранной постели перед женщиной с обнаженной грудью, которую она
теперь от него не прятала и которая больше не вызывала у него никаких
желаний, пробормотал:
- Мне все надоело.
- Ну, как знаешь, - вздохнула она.
Жюли пошла мыться - сделать это сразу после любовных утех она полени-
лась - и из-за ширмы продолжала:
- Странный ты все-таки человек.
Он одевался. Спать уже не хотелось. Он не чувствовал себя несчастным.
Даже мерзкий гризайль атмосферы был частью его стремлений.
- Тебе хоть нравится в Ницце? - спросила она еще, выйдя голой, с по-
лотенцем в руке.
- Не знаю.
- И я тебе еще не надоела? Говори прямо. Я думаю, как же мы оказались
вместе? Это не в моем характере... Парсонс обещал мне помочь. Он в хоро-
ших отношениях с художественным руководителем "Пингвина". Я скоро выка-
рабкаюсь.
Зачем она говорит, что бросит его? Он не хотел этого, что и попытался
дать ей понять:
- Мне сейчас так хорошо...
Взглянув на него - она как раз надевала бюстгальтер, - Жюли расхохо-
талась; он впервые услышал, как она смеется.
- Да ты шутник! Словом, когда захочешь уйти, скажи... Позволь дать
тебе один совет: купи себе другой костюм. Надеюсь, ты не скуп?
- Нет.
- Тогда оденься поприличней. Хочешь, я схожу с тобой? У твоей жены
вкуса нет, что ли?
Она снова легла. Закурила сигарету, пустила дым в потолок.
- Если дело только в деньгах, скажи, не стесняйся.
- У меня есть деньги.
Пачка купюр, завернутых в газету, все еще лежала в чемодане, и он ма-
шинально взглянул на него. С тех пор как они остановились в "Жерлисе",
он не закрывал чемодан на ключ, боясь обидеть свою спутницу. Под предло-
гом необходимости кое-что оттуда достать он убедился: пакет на месте.
- Ты уходишь? Не зайдешь за мной часов в пять?
Днем г-на Монда можно было видеть на набережной; он сидел на скамей-
ке, опустив голову, щурясь от солнца и синевы моря, где перед ним молни-
ей проносились чайки.
Он сидел не шевелясь. Вокруг играли дети; иногда обруч заканчивал
свой бег у его ног, иногда к нему подлетал мяч. Казалось, он спит. Лицо
его как-то отяжелело, одрябло, губы оставались полуоткрыты. Несколько
раз он вздрагивал: ему слышался голос г-на Лорисса, кассира. Ни о жене,
ни о детях он не вспомнил ни разу, а вот старый педантичный служащий
всплывал в его памяти.
Он забыл о времени, и отыскала его Жюли.
- Так и знала, что ты прилип к скамейке.
Почему? Этот вопрос долго мучил его.
- Пойдем купим тебе костюм, пока еще магазины открыты. Видишь, я ду-
маю о тебе, а не о себе.
- Мне надо зайти в гостиницу за деньгами.
- Ты оставляешь деньги в номере? Ну, ты глупишь. Особенно если их
много.
Она ждала его внизу. Чтобы не отцеплять скрепку, он взял пачку в де-
сять тысяч франков. Горничная убирала коридор, но видеть его не могла:
он закрыл дверь. Слова Жюли встревожили его. Он влез на стул и положил
пакет сверху на шкаф.
Она повела его в английский магазин готовой, но элегантной одежды.
Сама выбрала ему брюки из тонкой серой шерсти и темно-синий двубортный
пиджак.
- В фуражке вполне сойдешь за владельца яхты.
Она настояла, чтобы он купил себе летние туфли из светло-коричневой
кожи.
- Теперь совсем другое дело. Иногда я спрашиваю себя...
Больше она ничего не сказала, лишь взглянула на него украдкой.
Она, видимо, уже приезжала в "Арку" одна, потому что, когда они вошли
в гостиницу, бармен сделал ей незаметный знак, а какой-то молодой чело-
век подмигнул.
- Невеселый у тебя видик.
Они пили. Ели. Потом пошли в казино, где Жюли почти два часа играла в
шар [4] и, выиграв сначала две или три тысячи франков, просадила затем
все, что у нее было в сумочке.
Раздосадованная, она дала сигнал:
- Пошли!
Они уже привыкли ходить вместе. Устав, Жюли брала его под руку. Маши-
нально они замедляли шаг за несколько метров от гостиницы, словно люди,
которые возвращаются к себе.
Зайти в пивную она не захотела.
Они закрыли дверь. Жюли заперла ее на задвижку - она всегда принимала
эту меру предосторожности.
- Где ты прячешь деньги? Он указал на шкаф.
- На твоем месте я поостереглась бы.
Он залез на тот же самый стул, что днем, провел рукой по верху, но
обнаружил лишь толстый слой пыли.
- Ну, что там?
Он оцепенел. Она потеряла терпение.
- Что ты стоишь как истукан?
- Пакет исчез.
- Деньги?
Подозрительная от природы, она не поверила.
- Пусти, я сама посмотрю.
Ей не хватало роста даже со стула. Она сбросила вое со стола, забра-
лась на него,
- А сколько было?
- Почти триста тысяч франков. Чуть меньше.
- Что ты сказал?
Ему стало стыдно столь огромной суммы.
- Триста тысяч.
- Надо немедленно предупредить хозяина и вызвать полицию. Я сейчас...
Он удержал ее.
- Нет. Нельзя.
- Почему? Ты спятил?
- Не надо. Я объясню тебе. Впрочем, это пустяки. Я найду выход. Мне
пришлют деньги.
- Так ты богат?
Теперь она просто злилась. Казалось, она сердится на него за то, что
он ее обманул; она легла, не говоря ни слова, отвернулась и на его:
"Спокойной ночи" ответила неразборчивым ворчанием.
Глава VI
Было и горько, и приятно. Так порой человек, испытывающий боль, холит
ее в себе, оберегает, чтобы она не исчезла. Г-н Монд не сердился, не во-
змущался, не сожалел. Лет в четырнадцать-пятнадцать, еще в лицее, он во
время Поста пережил период острого мистицизма. Дни, а порой и ночи он
проводил в духовных упражнениях, стремясь к совершенству, и случайно со-
хранил фотографию того времени, фотографию групповую, поскольку тогда он
с пренебрежением относился к воспроизведению своего образа - похудевший,
печальный, с кроткой улыбкой, которая потом, когда произошла реакция,
показалась ему противной.
В другой раз, уже много позже, после второй женитьбы, жена сказала
ему, что ей неприятно дыхание курящего человека. Он отказался не только
от табака, но и от алкоголя, даже от пива. В этом умерщвлении плоти он
черпал свирепое удовольствие. Он снова похудел, да так, что через три
недели пришлось идти к портному перешивать костюмы.
Важно ли теперь, как подогнана его одежда? За два месяца он похудел
еще больше, но чувствовал себя бодрее. И хотя цвет лица у него из розо-
вого стал серым, он при любой возможности охотно смотрелся в зеркало,
читая на своем лице не только безмятежность, но и тайную радость, и поч-
ти болезненное удовольствие.
Труднее всего оказалось бороться со сном. Он всегда любил хорошо пос-
пать. Теперь, скажем в четыре утра, ему приходилось прибегать к ма-
леньким хитростям, чтобы не заснуть.
Впрочем, в этот час по "Монико" разливалась всеобщая усталость. Г-н
Рене, художественный руководитель, безупречный в своем смокинге и белос-
нежной манишке, второй раз заходил в буфетную, вызывающе сверкая ослепи-
тельными зубами.
Г-н Монд видел, как он прошел через зал: крошечный глазок на уровне
лица позволял Норберу наблюдать за клиентами и главным образом за персо-
