Терезе, пожалуй, теперь уже за сорок: ведь когда они поженились, ей
было восемнадцать. Правда, выглядела она старше своих лет. Черты лица
застыли, но кожа оставалась розовой - видимо, эту сбивающую с толку не-
подвижность ей придавал слой румян.
Между тем улыбка у нее - а она улыбнулась несколько раз - осталась
почти прежней: робкой, прелестно детской, наивной, той улыбкой, которая
годами вводила г-на Монда в заблуждение насчет своей жены.
Скромная, неприметная, она ходила, чуть наклонив голову, и говорила
удивительно нежным голосом:
- Как хочешь...
Или:
- Ты же знаешь: мне нравится все, что нравится тебе.
И вдруг все рухнуло: ведь это она коллекционировала в секретере неп-
ристойные фотографии, которые мужчины на Больших бульварах суют в руки
прохожим; это она снабжала их примечаниями, тщательно копировала, увели-
чивая размеры членов до неприличия; это она - и муж ее почти не сомне-
вался, хотя предпочитал не углубляться в расследование, - это она не да-
вала покоя их тогдашнему шоферу, забираясь даже к нему в мансарду, а
когда он возил ее по городу, заставляла его останавливаться у дверей
сомнительных меблирашек.
А потом вновь обретала свою чистую улыбку и склонялась над кроватками
детей!
Веки у нее покрылись морщинами, но и в этом была своя прелесть: они
наводили на мысль о лепестках цветов, которые, увядая, приобретают небе-
сную прозрачность.
Инспектор уже потягивал шампанское, закуривал гаванскую сигару, кото-
рую Дезире торопился вписать в расходную книгу - он нес за это от-
ветственность и сразу же, как требовали правила, должен был подписать
накладную у самого хозяина.
Обе женщины живут в "Плацце", рассказывал полицейский, в прекрасном
номере с окнами на набережную. Трудно даже вообразить царящие там грязь
и беспорядок. Убирать у себя женщины запретили. Их служанка, чешка, сло-
вачка или что-то в том же роде, забирала поднос в дверях и подавала им
еду в постель, где они лежали сутками. - Когда я вошел туда с моим кол-
легой, всюду валялись рваные чулки, грязное белье и всякая всячина -
драгоценности, меха, на мебели разбросаны деньги.
- От чего она умерла? - поинтересовался Додвен.
И поскольку г-н Рене стоял сзади, он сделал ему знак выйти. Инспектор
достал из кармана металлическую коробочку, вынул из нее разобранный
шприц, который поднес собеседнику, глядя тому прямо в глаза. Бывший но-
тариус и глазом не моргнул.
- Никогда, - просто сказал он, покачав головой.
- Вот как?
- Клянусь своей дочерью, морфина здесь никогда не было. Вы знаете на-
ше ремесло не хуже меня. Не стану утверждать, что я всегда придерживаюсь
правил, - это невозможно. Тем не менее ваши коллеги, которые частенько,
просто так, по-дружески заходят сюда, скажут вам, что я человек порядоч-
ный и слежу за своими служащими по мере возможности. У меня даже есть
человек...
Он кивнул на Дезире.
- ...у меня даже есть человек, который наблюдает за всем происходящим
в зале. Скажите-ка, господин Дезире, вы когда-нибудь видели у нас мор-
фин?
- Нет, мсье.
- Вы приглядываете за официантами, рассыльным, цветочницами, когда те
подходят к клиентам?
- Да, мсье.
- Видите, господин инспектор, если бы речь шла о кокаине, я, может, и
не был бы столь категоричен. Я хороший игрок и не пытаюсь заставить по-
верить в то, чего нет. Среди женщин, которых мы вынуждены нанимать, рано
или поздно неизбежно появляется какая-нибудь любительница кокаина. Одна-
ко шила в мешке не утаишь, и я редко когда не замечаю все уже через нес-
колько дней. Такое случилось два месяца назад, но я тотчас навел поря-
док.
Возможно, инспектор верил ему, возможно, и нет. От нечего делать он
бесстрастно рассматривал интерьер, изучал Дезире.
Тому стало не по себе. Через шесть дней после отъезда из Парижа, а
точнее на следующий день после пропажи денег, его фотография появилась в
газетах, но не на первой полосе, как фото преступников, а на третьей,
между двумя объявлениями, словно часть рекламы. Клише было плохое. "Хо-
рошее вознаграждение тому, кто сообщит об этом человеке, который, по
всей вероятности, поражен амнезией".
Далее следовали описание одежды, какая была на Норбере в день его ис-
чезновения, и адрес адвоката в Париже, личного адвоката г-жи Монд, того,
что вел длившийся уже десять лет процесс из-за дома, который она унасле-
довала вместе с кузенами.
Монда никто не опознал. Ему и в голову не пришло, что если начались
розыски, значит, ключа от сейфа оказалось недостаточно и необходимо его
присутствие или по крайней мере подпись.
- Она богата?
Говорили об Императрице.
- Состояние у нее немаленькое. Еще несколько лет назад цифра исчисля-
лась в несколько десятков миллионов. Она американка, американская еврей-
ка, дочь швейного магната. Была замужем четыре или пять раз. Жила везде
понемногу. Была, между прочим, и женой русского князя, почему ее и проз-
вали Императрицей.
- А другая?
Дезире отвернулся, посмотрел в зал: он все еще побаивался внима-
тельного взгляда инспектора.
- Француженка из довольно хорошей семьи. Разведенная. Тоже всего хле-
бнула. Была чернорабочей, когда ее встретила Императрица.
- Вы арестовали ее?
- За что? Здесь замешаны и мужчины. Персонал гостиницы не болтлив, но
иногда, по вечерам, они приглашали к себе мужчин. Кого точно - никто не
знает. Подбирали их неизвестно где. Служащие всегда удивлялись, встречая
их на лестнице. Предпочитали ничего не замечать, вы же понимаете.
Бывший нотариус прекрасно все понимал.
- Вчера утром, часов в десять, служанка спустилась вниз, чтобы узнать
номер телефона врача. Когда тот приехал. Императрица была уже мертва, а
ее подруга, еще под воздействием наркотика, видимо, ничего не сообража-
ла.
- Ваше здоровье!
- Ваше!.. Обстоятельства заставили меня прийти к вам. Мы пытаемся уз-
нать, откуда морфин. За зиму это уже второй случай.
- Я же сказал вам...
- Помню, помню.
- Еще сигару? Возьмите несколько. Они недурны.
Инспектор не возражал, сунул сигары в карман пиджака, взял шляпу.
- Можете выйти здесь.
Дверь служебной лестницы скрипнула. Хозяин повернул выключатель и
ждал, когда полицейский спустится вниз, чтобы выключить свет. Вернув-
шись, он разровнял сигары в коробке.
- Пять, Дезире.
- Записано, мсье.
И Дезире протянул карандаш, чтобы хозяин подписал накладную в отрыв-
ной книжке.
- Так еще и в историю влипнешь!
Г-н Додвен направился в зал к г-ну Рене, и они зашептались о чем-то
возле выхода.
Жюли, подняв глаза к небу, положила ногу на ногу и подергивала левой,
показывая Дезире, как ей все надоело. Влетел, словно ветер, официант,
схватил две пустые бутылки от шампанского в корзине под столом.
- Воспользуюсь, пока те, кто потрезвее, в туалете.
Посетителей ослепляли огни. Весь трюк видели только танцовщицы. Две
бутылки присоединились к уже выпитому клиентами, и Дезире спокойно пос-
тавил два маленьких крестика у себя в книге.
Он задавался вопросом, что же станет с его бывшей женой. Когда она
была совсем юной девушкой, родители из-за ее ангельского вида называли
ее Бебе. Императрица, разумеется, не оставила ей денег. Такие женщины
никогда не думают о завещании.
Теперь он ничуть не сердился на Терезу. Но и не прощал. Надо ли?
- Счет на девятый столик! - прокричал в приоткрытую дверь метрдотель.
Посетители с девятого столика уходили, все шло к концу. Девушка-гар-
деробщица ждала с вещами позади клиентов. Молоденькая, свежая, в черном
блестящем платье, с темно-красной лентой в волосах - ну прямо куколка,
игрушка! - она была невестой парня-колбасника, но г-н Рене вынудил ее
спать с ним. Дезире подозревал, что девушка спит и с хозяином, но она
была такая скрытная, что узнать правду не представлялось возможным.
В зале двигали стулья, суетились; официанты, убирая со столиков, до-
пивали из бутылок остатки, все что-то ели. - Налейте мне, господин Рене!
Тот подал Жюли бокал - ей хотелось пить.
- Весь вечер промучилась! Надела сегодня новые туфли - еле на ногах
стою.
Она сняла маленькие золотистые туфельки, взяла расхожие, стоявшие у
газовой плиты.
Дезире снимал кассу; через площадку, направляясь к выходу, шли игро-
ки. Люди солидные, одни мужчины, в основном коммерсанты из Ниццы, они по
своему положению не имели права посещать игровые залы казино. Расстава-
ясь, они пожимали друг другу руки, словно конторские служащие после ра-
боты.
- Идешь, Дезире?
Шарлотта жила вместе с ними в гостинице. Уже рассвело, город был
пуст. В море белели рыбачьи лодки с красно-зелеными бортиками.
- Правда, что Императрица умерла?
Дезире шел посередине. На углу улицы они машинально остановились пе-
ред маленьким, только что открывшимся баром. От кипятильника, который
надраивал хозяин в синем переднике, вкусно пахло.
- Три кофе.
В глазах у них чуть рябило. Во рту был всегда какой-то привкус. А
женщины, обе в вечерних платьях под пальто, несли с собой запах ночного
кабаре. И все трое чувствовали особую опустошенность, свойственную та-
ким, как они, - не в теле, а скорее в голове.
Они пошли дальше. Дверь "Жерлиса" всю ночь оставалась приоткрытой.
Жалюзи пивной еще были опущены.
Поднимались медленно. Жюли жила на третьем этаже, комната Шарлотты
находилась на пятом, а Дезире по-прежнему снимал мансарду.
На площадке они остановились попрощаться. Ничуть не смущаясь, без ло-
жного стыда перед подругой. Жюли взглянула на мужчину:
- Зайдешь?
Иногда такое случалось. Он отказался - не хотелось - и продолжал под-
ниматься.
- Хорошая девушка, - сказала Шарлотта. - Шикарная!
Он согласился.
- Спокойной ночи.
- Спокойной ночи.
Он медленно поднимался. Как-то раз, на улице Балю, он точно так же
поднимался вечером к себе в комнату; тогда он шел один, а его жена, уже
вторая, ждала его. И вдруг, невольно, не задумываясь, словно по необхо-
димости, он остановился, сел, усталый, на ступеньки, просто так, без
всяких мыслей, потом, услышав какую-то возню-мышь за перегородкой, -
покраснел, встал и пошел дальше.
Он добрался до своей комнаты, открыл ключом дверь, снова запер ее и
начал раздеваться, глядя на красные крыши, которые громоздились друг над
другом в утреннем солнце.
Глава VII
Черные прутья железной кровати напоминали по форме спинки стульев на
Елисейских полях или в Булонском лесу. Дезире лежал под скатом потолка.
Окно оставалось открытым. На карнизе ссорились птицы, грузовики, приеха-
вшие издалека, с шумом двигались в глубине улиц, стекаясь к цветочному
рынку; звуки так отчетливо разносились в почти невесомом воздухе, что,
казалось, сейчас в лицо пахнет грудами мимоз и гвоздик.
Дезире тонул чуть ли не сразу; сначала, увлеченный водоворотом, он
камнем шел вниз, но ни страданий, ни страха не испытывал: он знал, что
коснется дна; как ареометр, он поднимался к поверхности, потом погружал-
ся и снова всплывал, и почти всегда - так длилось часами - медленно или
резко перемещался вверх-вниз между сине-зеленой бездной и невидимой
гладью, над которой продолжалась жизнь.
Такой свет встречался в маленьких бухточках Средиземноморья, свет
солнца, - Монд постоянно ощущал его присутствие - но какой-то расплывча-
тый, рассеянный, порой искаженный, словно прошедший через призму, то
вдруг, например, фиолетовый, то зеленый, идеальный зеленый, цвет удиви-
тельного и неуловимого зеленого луча.
Звуки достигали его, как, должно быть, достигают рыб в воде, звуки,
которые слышат не ушами, а всем существом: их поглощают, переваривают,
и, случается, они полностью изменяют сознание.
В гостинице еще долю царила тишина: все постояльцы были людьми ночи,
но напротив обитал злобный зверь-автомобиль: всегда в одно и то же время
