налом.
Г-н Рене, с гладкими волосами, синеватыми на четверть ногтями, мимо-
ходом раздавал улыбки направо и налево, словно государь, осыпающий прид-
ворных милостями. Так, в теплом свете дансинга он следовал до двуствор-
чатой двери, с одной стороны обитой красным бархатом, а с другой - гряз-
ной и невзрачной; и в тот момент, когда он привычным жестом толкал
дверь, улыбка его исчезала, скрывая от глаз великолепные белые зубы уро-
женца Мартиники.
- Который час, Дезире?
Часы ведь не выставляют на обозрение публики в месте, где все искусс-
тво подчинено одной цели - сделать так, чтобы зритель забыл о времени.
Г-н Монд сам выбрал это имя. Дезире Клуэ. Еще в Марселе, когда они
сидели в пивной на Канебьер, Жюли спросила, как его зовут. Захваченный
врасплох, он не смог ничего придумать. На глаза попалась желтая вывеска
над мастерской с другой стороны улицы: "Дезире Клуэ, сапожник".
Теперь для одних он был Дезире, для других - мелких служащих - г-н
Дезире. Буфетная представляла собой длинную комнату, служившую раньше
кухней в чьей-то квартире Выкрашенные зеленой масляной краской стены по-
желтели, а местами потемнели до коричневого. Дверь В глубине вела на
черную лестницу, что позволяло выйти из здания на боковую улицу, и порой
посетители проходили через владения Дезире.
Посетители, в основном игроки, не обращали внимания ни на грязь, ни
на беспорядок. Их ничуть не заботило, что на кухне "Монико" стояла скве-
рная газовая плита, красная резиновая трубка которой все время выскаки-
вала; на плите лишь разогревали то, что рассыльный приносил из соседнего
бистро. Мойки не было. Грязные тарелки и приборы складывали в корзину, И
только стаканы с буквой "М", расставленные в шкафу, мыли здесь же. На
полу, под столом, держали шампанское, а на стол сваливали в кучу откры-
тые банки с гусиным паштетом, ветчину, куски холодного мяса.
Дезире располагался в закутке, с другой стороны дансинга, на возвыше-
нии вроде эстрады, где стоял пюпитр. Он отвечал:
- Четыре часа, господин Рене.
- Долго сегодня.
В зале кроме девиц оставались едва ли с полдюжины посетителей, кото-
рые больше не танцевали; после каждой мелодии возникали длительные пау-
зы, и г-н Рене чуть заметным движением руки, издали призывал музыкантов
джаза к порядку.
Г-н Рене ел. Почти каждый раз, приходя в буфетную, он что-нибудь ел:
трюфель, вытащенный пальцами из паштета, кусочек ветчины, ложечку икры,
а если хотел подкрепиться основательно - наливал из бутылки остатки ви-
на, делал большой бутерброд и, завернув манжеты, медленно ел, присев на
краешек стола, который предварительно вытирал.
Выпадали минуты, когда Дезире оставался без дела. Его назначили эко-
номом, передав под его надзор все, что имелось в буфетной: напитки,
съестное, сигареты, конфетти, серпантин и прочую мишуру. Он должен был
следить за тем, чтобы отсюда ничего не выносили без правильно заполнен-
ного счета, затем, через глазок, убедиться, что именно этот счет, а не
другой подан клиенту - официанты ведь способны на все, однажды ночью ему
пришлось раздеть одного из них, чтобы найти деньги, которые тот хотел
прикарманить.
Жюли была в оранжевом зале. Ее клиенты ушли. Устроившись за столиком
с Шарлоттой, крупной блондинкой, они лениво обменивались фразами, делая
вид, что пьют, и всякий раз, когда проходивший мимо г-н Рене пощелкивал
пальцами, вставали, чтобы потанцевать вдвоем.
В "Монико" Дезире попал благодаря Жюли. В тот вечер, обнаружив пропа-
жу денег, он хотел уехать. Не важно куда. Куда глаза глядят. Увидев, как
легко он смирился, Жюли возмутилась: она была не способна понять, что в
подобном случае человек может испытывать чуть ли не облегчение.
А именно так оно и было. Это должно было случиться. По ошибке, по не-
опытности, из робости, если так можно сказать, он взял в Париже столь
значительную сумму денег, не последовав, таким образом, неписаному, но
тем не менее непреложному правилу. Решение уехать не удивило и не взвол-
новало его: он знал - это неизбежно. И напротив, отправляясь в банк,
чтобы взять триста тысяч франков, он чувствовал себя смущенным, винова-
тым.
В те два предыдущих раза, когда он думал о побеге, мысль о деньгах
ему даже в голову не приходила. Ему следовало просто остаться на улице
без денег.
И теперь это наконец случилось.
- Подожди, я зайду на минутку к хозяину.
Жюли спустилась вниз. Вернувшись через несколько минут, она объявила:
- Я не ошиблась. Ну куда ты пойдешь? Здесь наверху есть свободная ко-
мнатушка-комната прислуги Фред обычно сдает ее на месяц и недорого. А я
поживу в этом номере денек - другой, и если ничего не найду, тоже пере-
берусь на седьмой этаж. Но я уверена, что найду.
И она нашла. Сначала место танцовщицы в "Монико" дня себя, а через
несколько дней и для него - должность, которую он занимал уже почти два
месяца.
В принципе общего между ними больше ничего не было Изредка, когда Жю-
ли оставалась одна, они вместе, на рассвете, уходили к себе в гостиницу.
Жюли рассказывала ему о Рене, о хозяине, г-не Додвене, о своих подружках
или о клиентах; он терпеливо слушал, качал головой, бессмысленно улыбал-
ся. В конце концов она теряла терпение:
- Ну что ты за человек!
- А что?
- Не знаю. Ты всем доволен. Из тебя можно веревки вить. Ты не подаешь
жалобу, однако полиции не боишься - я заметила. А с этой стервой, что
тебя обокрала, здороваешься, встречаясь на лестнице.
Она, как, впрочем, и он, не сомневалась, что пакет с деньгами взяла
со шкафа горничная с их этажа, некрасивая девица с жирными волосами и
большой мягкой грудью. Она всегда подсматривала за клиентами в номерах,
постоянно слонялась по коридорам, прихватив для виду тряпку или швабру.
Жюли узнала, что ее любовник, музыкант из казино, относился к ней же-
стоко и презрительно.
- Держу пари-деньги у него. Он слишком хитер, чтобы сразу воспользо-
ваться ими. Ждет конца сезона.
Вполне возможно. Ну и что?
Это просто еще одна форма его грез. Не из-за этого ли он и ушел? Он
часто задавал себе такой вопрос. Когда он, будучи молодым человеком,
проходил в сумерках по подозрительным улицам мимо женщин определенного
пошиба, его пробирала дрожь. Он словно нечаянно дотрагивался до них и
тут же, не оглядываясь, уходил крупными шагами, лишь только они пытались
заговорить с ним.
Иногда, особенно зимой, он покидал свой кабинет на улице Монторгейль
и под мерзким мелким дождем с четверть часа бродил по улочкам возле Цен-
трального рынка, там, где от некоторых фонарей как бы тянет запахом гря-
зных тайн.
Каждый раз, когда он, один или с женой, садился в поезд, да, можно
сказать, каждый раз он, в вагоне первого класса, завидовал людям с жал-
кой поклажей, которые ехали неизвестно куда, безразличные ко всему, что
их ждет.
Ночным сторожем на улице Монторгейль служил бывший преподаватель ли-
цея, который потерял место из-за историй с девочками-подростками. Плохо
одетый, нестриженый, он приходил на службу вечером с литровой бутылкой
вина в кармане и устраивался в маленькой комнатушке, где на спиртовке
разогревал себе ужин.
Утром, если г-н Монд из-за срочной работы являлся пораньше, он видел,
как сторож, тихий, равнодушный, собирает свои вещи, машинально, для
очистки совести, делает последний обход и, наконец, выбирается на улицу,
освещенную восходящим солнцем.
Куда он уходил? Никто не знал, где он живет, в каком закутке будет,
как зверь, отлеживаться целый день
Г-н Монд ему тоже завидовал. А теперь и г-н Дезире стал чем-то похож
на него.
- Что тебе, малыш?
В чулан влетел рассыльный, разумеется к г-ну Рене, все еще занятому
едой.
- Хозяин наверху?
- А что?
- Какой-то легавый - я его не знаю - идет сюда. Хочет поговорить с
хозяином.
Г-н Рене тут же соскочил со стола, бутерброд исчез; он вытер пальцы,
смахнул крошки с лацканов пиджака, притом так быстро, что, казалось, все
это проделано одним жестом, и бросился через площадку для танцев, еле
удерживаясь, чтобы не побежать, да еще стараясь улыбаться посетителям.
Не успел он добраться до главного входа, ведущего на мраморную лест-
ницу, как дверь открылась и появился человек; вошедший, перед которым
залебезил художественный руководитель, оставить пальто в гардеробе не
пожелал.
Дезире не спускал с них глаз. Жюли с подружкой уже все поняли. Через
глазок было видно, как г-н Рене приглашает инспектора к столу, подальше
от танцплощадки, но полицейский качал головой, что-то говорил, продолжая
стоять, и г-н Рене через другую дверь вышел в игровой зал. Кое-кто из
полицейских, те, что были в хороших отношениях с заведением, имели туда
свободный доступ, но поскольку там не все делалось по закону, новеньких
приваживать не спешили.
Полицейский, высокий крупный мужчина лет тридцати пяти, ждал, рассея-
нно осматривая банальное убранство дансинга. Г-н Рене отсутствовал недо-
лго; он появился вновь вместе с хозяином г-ном Додвеном, бывшим нотариу-
сом, который и теперь еще сохранял от своей прежней профессии внешнее
достоинство.
Полицейского пригласили пройти в клетушку Дезире, усадили, предложили
ему шампанского.
- Пожалуйте сюда, - приговаривал г-н Додвен. Здесь нам будет удобнее
беседовать... Рене!
- Да, мсье.
И Рене, который все понимал, достал бутылку хорошего шампанского, по-
дошел к шкафу, протер два бокала.
- У нас здесь, как видите, тесновато.
А г-н Додвен, как всегда красивый, несмотря на мраморную бледность
лица, принес из зала два стула с красной бархатной обивкой. - Садитесь.
Вы из ниццкой бригады? Нет? По-моему, я вас раньше не встречал.
Дезире не смотрел на них. По долгу службы он следил за залом, где все
с нетерпением ждали ухода последних гостей, которые все еще оставались и
не давали двум десяткам человек отправиться спать.
Жюли не видела лица Дезире, но знала, что он у себя, и издали делала
ему знаки, словно спрашивая: "Ну как там? Что-нибудь серьезное? "
Ответить ей он не мог. Да и к чему? Просто Жюли время от времени нуж-
далась в контакте с ним, например, строя гримасу, когда была удручена
плохо танцевавшим или смешным партнером.
Вполголоса говорили об Императрице, и он стал прислушиваться.
- Неужели умерла? - проронил бывший нотариус подобающим тоном. - Изу-
мительная женщина. И вы говорите, она скончалась после того, как вышла
отсюда? Видно, судьба. Однако не понимаю, в какой связи...
Еще вчера Императрица была здесь, чуть ли не в пяти ветрах от невиди-
мого Дезире, который мог разглядывать ее сколько угодно.
Кто же назвал ее Императрицей? Трудно сказать. Без сомнения, это
прозвище дали ей на Ривьере уже давно. Дней десять назад Флип, рас-
сыльный, влетел, как сегодня перед приходом полицейского, и объявил г-ну
Рене:
- Шикарно! Сама Императрица!
Она вошла, огромная, тучная, желтая от жира, манто нараспашку, вся
грудь в драгоценностях. Под опухшими веками безразличные, словно неживые
глаза.
Она запыхалась, поднимаясь по лестнице, - "Монико" располагался на
втором этаже. Остановившись, словно королева, она ждала, когда ею зай-
мутся, как полагается по протоколу. Примчался Рене, сияя и рассыпаясь в
любезностях, предложил ей один столик, другой, потом усадил на банкетку,
в то время как спутница Императрицы с китайской собачкой на руках шла
сзади с подобающей компаньонке скромностью.
В тот вечер Дезире и глазом не моргнул, разве что улыбка его стала
чуть горше.
Спутницей Императрицы была его первая жена, Тереза, которую он не ви-
дел уже восемнадцать лет. Хотя она очень изменилась, он узнал ее, но не
почувствовал ни ненависти, ни злобы, лишь какая-то тяжесть упала ему на
плечи, легла на и без того огромный груз, избавиться от которого он
больше не мог.
