не вздрогнул от крика: знавшая его с рождения кухарка - теперь она уже
умерла - еще в шляпке, с замерзшими в митенках руками, надсаживалась:
- Вы что, оглохли? Не слышите, как надрывается малышка?
И вот сейчас Монд шел по улице. Чуть ли не с ужасом он смотрел на
прохожих, которые задевали его, на темные, спутывающиеся в бесконечности
улицы, полные незримой жизнью.
Около площади Бастилии Монд перекусил - помнится, он пересек наискось
Вогезскую площадь - в маленьком ресторанчике с бумажными салфетками на
мраморных столиках.
- Завтра!
Потом прогулялся вдоль Сены. В этом он тоже непроизвольно выполнил
давным-давно установленный ритуал.
Но еще оставались стыдливость, неловкость. Он действительно был нови-
чок. Чтобы сделать все правильно, чтобы дойти до конца, ему следовало
спуститься по каменной лестнице к воде. Каждый раз, переезжая утром че-
рез Сену, он бросал взгляд под мосты, чтобы оживить старое воспоминание
еще тех времен, когда учился в коллеже Станислава и для прогулки ходил
туда пешком; под Новым мостом он увидел двух стариков неопределенного
возраста, всклокоченных, грязных, словно неухоженные статуи; они сидели
на груде камней, один жевал хлеб, другой обматывал ноги полотняной тряп-
кой.
Монд не знал, который час. И ни разу не задумался об этом с тех пор,
как вышел из банка. Улицы опустели. Автобусы проходили все реже. Потом
появились толпы людей, которые громко разговаривали - должно быть, из
театров и кино повалила публика.
По его понятиям, ему следовало найти какую-нибудь простенькую гости-
ницу вроде той, что он видел возле Вогезской площади. Но он еще не реша-
лся. Из-за своего костюма, из-за трехсот тысяч франков.
Около бульвара Сен-Мишель он вошел в скромный, но приличный дом. Пах-
ло едой. Ночной портье в домашних туфлях долго перебирал ключи, прежде
чем вручил один из них постояльцу.
- Пятый этаж. Вторая дверь. Постарайтесь не шуметь.
Впервые, в сорок восемь лет, словно сделав себе подарок на день рож-
дения, о котором никто не вспомнил, он оказался совсем один, правда еще
не став человеком улицы.
Его никогда не покидал страх кого-нибудь обидеть, оказаться не на
своем месте. Нет, не из робости. Себя самого он не стеснялся, он стесня-
лся смутить других.
Вот уже минут десять он бродил вокруг узкого дома, найти который не
составило большого труда. Светило солнце, благоухающее съестное, перепо-
лнив мясные и молочные, выплеснулось на тротуар, и пробираться сквозь
толпу домашних хозяек и торговцев, которыми кишел рынок на улице Бюси,
было нелегко.
Время от времени инстинктивным движением, которого он и сам стыдился,
г-н Монд ощупывал карманы, чтобы убедиться, не украдены ли деньги. А
кстати, как он поведет себя, если вдруг придется переодеваться при пос-
торонних? Вопрос занимал его какое-то время, однако он нашел решение-бу-
мага и бечевка. С бумагой все просто: достаточно купить газеты в любом
киоске. Но не глупо ли покупать целый моток бечевки, когда нужен лишь
небольшой кусок?
Именно это он и сделал. Еще пришлось долго идти по кварталу, где про-
давали только продукты, пока наконец не встретился писчебумажный мага-
зин.
Доставать деньги при всех Монд не мог, поэтому зашел в бистро, зака-
зал кофе, спустился в туалет. Туалет находился в подвале, рядом с бутыл-
ками; дверь не закрывалась. Это было узенькое - плечи касались стен -
помещеньице с серой цементной дырой в полу.
Монд завернул деньги в газету, накрепко перевязал бечевкой, остатки
бумаги и веревки бросил в дыру, а когда спустил воду, она брызнула с та-
кой силой, что замочила ботинки и обрызгала брюки.
Кофе он так и не выпил. Сознавая, что вид у него виноватый, вернулся,
чтобы проверить, не следит ли за ним владелец заведения.
Потом он направился к узкому дому с голубым фасадом и надписью жирны-
ми черными буквами:
Прокат и продажа одежды.
- Вы знаете, что делает Жозеф с одеждой, которую вы ему отдаете? -
довольно неприязненно заметила ему однажды жена. - Он перепродает ее на
улице Бюси: вы же отдаете ему почти новые вещи.
Она преувеличивала. Всегда преувеличивала. Она страдала, когда деньги
транжирились.
- Не понимаю, к чему эта благотворительность: мы ему платим, и платим
хорошо, даже намного больше, чем он заслуживает.
Он вошел. Маленький человек, с виду армянин, встретил его, вопреки
ожиданиям, без всякого удивления. Заикаясь, г-н Монд спросил:
- Мне бы костюм, простенький, неброский... Не знаю, понимаете ли вы,
что я имею в виду?
- Что-нибудь все-таки приличное? Если бы он осмелился, то сказал:
- Обычный костюм, как у всех.
По всему дому, во всех комнатах висела разная одежда, в особенности
фраки, костюмы для верховой езды и даже два полицейских мундира. - Ткань
потемнее, да? Не очень новый?
Вскоре Монд заволновался, потому что оставил пакет внизу, а сам нахо-
дился сейчас на третьем этаже. Вдруг украдут?
Ему показывали костюмы, но почти все были ему либо тесноваты, либо
велики-то рукава длинны, то брюки. Он стоял посреди комнаты в трусах,
когда вошла женщина, жена торговца: она пришла что-то сказать мужу и не
обратила никакого внимания на посетителя.
За кого его принимают? Конечно, за человека, который скрывается. За
вора, убийцу, банкрота! Он страдал. Превращение оказалось мучительным.
Зато примерно через час он будет свободен.
- Вот, кажется, пиджак на вас. Не знаю, найдутся ли подходящие брюки.
Хотя постойте. Вот эти...
Монд согласился, не решаясь возражать. Правда, одежда оказалась луч-
ше, чем ему хотелось: он выглядел в ней благополучным служащим, аккурат-
ным бухгалтером.
- Может, возьмете еще обувь, белье? Он взял. Так же как и предложен-
ный ему фибровый чемоданчик отвратительного коричневого цвета.
- В этом и пойдете?
- Если не возражаете, я оставлю у вас свои вещи?
Он увидел, как армянин разглядывает марку портного на костюме, и по-
жалел о своих словах. Он не боялся, что его будут преследовать. Ему та-
кое и в голову не приходило, но зачем же оставлять следы?
Когда он вышел, пакет лежал на старом месте. Торговец протянул его
г-ну Монду. Интересно, догадался ли он на ощупь, что это деньги?
Было десять. Время... Нет, хватит думать о том, что он делал в другие
дни в это время. Пиджак чуточку жал в плечах. Пальто - значительно
тоньше его собственного - давало ощущение легкости.
Почему он, не колеблясь, пошел на угол бульвара Сен-Мишель и стал
ждать автобус на Лионский вокзал? Он даже не раздумывал. Не задавался
вопросом: делать так или иначе?
Он опять следовал программе, намеченной ранее, но намеченной не им.
Ведь еще накануне у него не было никакого решения. Все шло откуда-то из-
далека, из повседневного прошлого.
На площадке автобуса он снова ощупал карманы. Наклонился, чтобы пос-
мотреть на себя в стекло. Ничто не удивляло его. Он ведь, как и после
первого причастия, всегда ждал, ждал чего-то, к чему стремился и что все
никак не приходило.
Было странно идти в толпе по залу ожидания с одним лишь, как у
большинства пассажиров, чемоданчиком в руке, отстоять очередь в кассу, а
затем покорно произнести:
- Марсель.
Его не спросили, какой класс. Дали билет третьего, на который он пос-
мотрел с любопытством, - цвет был непривычный, сиреневый.
Монд так и шел в толпе. В общем-то, главное - не сопротивляться тече-
нию. Его толкали, давили, били по ногам чемоданами, чья-то детская коля-
ска ударила в поясницу; громкоговоритель орал приказы, поезда свистели,
и Норбер вместе с другими влез в купе третьего класса, где уже сидели
три закусывающих солдата.
Больше всего ему мешал пакет, который он не догадался убрать в чемо-
дан. Правда, чемодан и так был набит, но Монд открыл его, переложил, и
место нашлось.
Неужели для него наконец началась жизнь? Он не знал. Боялся спраши-
вать себя. Так же как пластырь и пожелтевший палец парикмахера, его сму-
щал запах купе, поэтому, когда поезд тронулся, он устроился в коридоре.
Глазам открывался прекрасный и в то же время жалкий вид - ряды высо-
ких почерневших домов, мимо которых пролегал путь, домов с сотнями, ты-
сячами закрытых или открытых окон, вывешенного белья, радиоантенн, изу-
мительное - и в ширину, и в высоту-нагромождение кишащей жизни, от кото-
рой поезд вдруг оторвался, как только проехали улицу, уже похожую на
шоссе, с последним бело-зеленым автобусом.
Потом г-н Монд уже не думал. Ритм движения завладел им. Это было все
равно как плавная музыка, на которую вместо слов накладывались обрывки
фраз, воспоминаний, образов, мелькавших перед глазами: одинокий домишко
в поле и стиравшая у дверей толстуха; начальник станции, размахивающий
красным флажком на игрушечном вокзале; пассажиры за спиной, которые бес-
прерывно ходили в туалет; ребенок, хныкавший в соседнем купе; один из
солдат, который, открыв рот, спал в углу, согревшись на солнышке.
Он не знал ни куда едет, ни что будет делать. Он просто уехал. Позади
ничего не осталось. Как ничего и не брезжило впереди. Он словно повис в
пространстве. Ему захотелось есть. Все вокруг ели. На одной из станций
он купил черствые бутерброды и бутылку пива.
В Лионе уже стемнело. Сам не зная почему - искушение нырнуть в темно-
ту, усеянную огнями? - он чуть не вышел из вагона, но поезд тронулся, и
г-н Монд не успел решиться.
В нем еще столько всего, в чем он разберется позже, когда привыкнет,
доберется до конечной станции, приедет наконец Куда-нибудь.
Он ничего не боялся. Ни о чем не жалел. Во многих купе погасили свет.
Люди засыпали, приваливаясь друг к другу, смешивая свои запахи и дыха-
ние.
Монд все еще не решился. И, несмотря на усталость, по-прежнему стоял
в коридоре на сквозняке, стараясь не смотреть в сторону соседнего вагона
с красными коврами.
Авиньон... К удивлению Норбера, огромные вокзальные часы показывали
только девять. Изредка он заглядывал в купе, где в багажной сетке среди
других забавно связанных вещей оставил свой чемодан.
Сен-Шарль...
Не спеша Монд спустился к порту. Большие пивные на Канебьер еще не
закрылись. Он смотрел на них с изумлением. Особенное любопытство возбуж-
дали в нем мужчины за окнами у освещенных столиков, словно он не мог по-
верить, что жизнь продолжается.
Эти люди, как и в другие вечера, сидели на своих привычных местах, не
думая о поезде. Они играли в карты или на бильярде, говорили о политике;
кто-то подзывал официанта, а может быть, официант, знавший их всех по
именам, сам подошел, чтобы предупредить, что заведение закрывается.
Некоторые уже выходили, задерживались на тротуаре, завершая начатый
разговор, пожимали руки и расходились в разные стороны, каждый к себе
домой, к своей жене, к своей постели.
Железные жалюзи опускались на витрины. Закрывались и кабачки в районе
Старого порта.
Совсем рядом Монд увидел воду, прижавшиеся друг к другу катера, чуть
колышимые дыханием моря. Отражения вытягивались - кто-то греб, да-да,
греб даже в этот час в прохладной темноте порта, и притом был не один,
поскольку во мраке слышался шепот. Может быть, влюбленные, а может,
контрабандисты! Норбер поднял воротник пальто, к которому еще не привык,
которое еще не ощущал своим. Подняв голову к небу, он увидел звезды. Ка-
кая-то женщина задела его, что-то сказала, и он быстро отошел, свернул
направо в узенькую улочку, где заметил освещенную дверь гостиницы.
В вестибюле было жарко. За стойкой красного дерева стоял благообраз-
ный господин в черном, который спросил:
- Вы один?
Монду протянули пачку бланков, и после секундного раздумья он вписал
первое пришедшее в голову имя.
- Есть одна комната с видом на Старый порт.
Служащий взял у него чемоданчик, и г-ну Монду стало стыдно: вдруг тот
