его выкатывали из гаража, под потрескивающей струей мыли у края тротуа-
ра, а потом запускали мотор. Запускали многократно, что было уже совсем
невыносимо. Г-н Монд, напрягаясь, ждал, когда хриплый голос мотора окре-
пнет, и потом несколько минут - он никогда не знал, как долго, - слышал-
ся рокот, пропитанный, казалось, запахом голубоватого бензина. А что де-
лал шофер? В фуражке, в рубашке с закатанными рукавами - руки его пора-
жали своей белизной - он, пока зверь разогревался, начищал никелирован-
ные детали.
Проходил трамвай, который каждый раз на одном и том же месте, явно на
кривой, надсаживался так, словно ударялся о тротуар.
Опускаясь глубже, звуки менялись, образы теряли свою отчетливость,
даже раздваивались; был, например (возможно, в тот момент, около одинна-
дцати, когда в соседней мансарде мылась женщина), фонтан в саду Везине,
имении родителей г-на Монда, где ребенком на каникулах он спал с откры-
тыми окнами. Он ясно видел фонтан, влажный черный камень, но кое-что -
запах воды - больше не мог вспомнить; он силился сообразить, что напоми-
нает воздух тех мест, воздух каникул. Пожалуй, запах жимолости.
Легкий, как воздушный пузырь, он всплывал, на миг останавливаясь пе-
ред тем, как прорвать невидимую поверхность; он знал, однако, что солнце
разрезает пополам его слуховое окно и скоро подберется к ножке кровати,
что он не может нырнуть снова и что игра еще не окончена...
В это утро, как и в другие дни, в глазах у него пощипывало, кожа,
особенно на губах, была шероховатой и чувствительной, сладостно чувстви-
тельной, словно на рубцующейся ране, как бывает у людей, не спавших
ночью. Он лег; не сопротивляясь, позволил увлечь себя в водоворот, пог-
рузился, но сразу же всплыл, вынырнул на поверхность, увидел - глаза его
оставались открытыми - выбеленную известью стену, где на желтых деревян-
ных шарах черным пятном вырисовывалось пальто.
Почему он разволновался из-за этой истории с Императрицей? Он закрыл
глаза, попробовал погрузиться, но порыву его не хватало сил, он не нахо-
дил больше изумительной невесомости утреннего сна; он вынырнул снова и,
когда взгляд его упал на пальто, непроизвольно подумал об Императрице,
которую опять увидел, черноглазую, темноволосую; он искал сходство, му-
чился, но знал, что оно было в глазах; он сделал отчаянное усилие и, во-
преки всякой вероятности, вопреки очевидному, открыл, что Императрица
похожа на его вторую жену, ту, от которой он сбежал. Одна была худая как
спичка, другая - крупная, дряблая, но это ничего не значило. Все заклю-
чалось в глазах. Такая же неподвижность. Такое же бессознательное, ог-
ромное, великолепное презрение, неведение, вероятно, всего того, что не
принадлежало ей, что не относилось к ней.
Монд тяжело повернулся на жесткой, пропахшей потом кровати. Снова,
как в детстве, он привыкал к запаху своего пота. За долгие годы, за всю
свою большую жизнь он забыл запах пота, запах солнца, все запахи жизни,
которых люди, занятые делами, - не потому ли так все и получилось? -
больше не замечают.
Он приближался к истине, к открытию, и находился уже на полпути, но
снова вынырнул на поверхность и подумал: довольно.
Зачем? Для чего?
Он вспомнил ее болезненную гримасу, ее детское "Ох!", когда в первый
раз неловко - ему было стыдно - овладел ею. И с тех пор каждый раз, ког-
да он, стараясь быть как можно легче, обладал ею, он хорошо знал, что
взгляд у нее оставался тот же; он избегал смотреть на ее лицо, и потому
близость, вместо того чтобы приносить наслаждение, становилась мукой.
Он сел на постели. Сказал себе "нет", решил лечь снова, но через нес-
колько минут спустил с кровати голые ноги, поискал на полу грязные нос-
ки.
Увидев, что уже почти десять, Монд удивился. Панорама розовых крыш
казалась совсем иной, чем в другие дни. Он побрился. Потом, когда уронил
ботинок, в стенку постучали: сосед, крупье из казино с большими подкра-
шенными усами, призывал его к порядку.
Он спустился вниз. В коридоре первого этажа встретил горничную, ту,
которая украла у него деньги и с тех пор смотрела на него так, словно
сердилась. С преувеличенной любезностью поздоровался с ней, а в ответ
получил лишь сухой поклон - она протирала пол мокрой тряпкой.
Он добрался до "Плаццы", но сначала, чувствуя, как все во рту вяжет,
зашел в бар выпить чашечку кофе. Гостиница была цвета жирного молока; ее
многочисленные окна с витражами наводили на мысль о пироге. Он задумал-
ся, пропустит ли его портье. Правда, в это время приходили в основном
поставщики да обслуживающий персонал. В просторном прохладном холле он
обратился к швейцару.
- Я из "Монико", - поспешил он представиться, поскольку тот, держа
телефонную трубку, сверлил его глазами.
- Алло!.. Да... Приезжают на машине?.. Около двух... Хорошо... Спаси-
бо...
И продолжил, обращаясь уже к Дезире:
- Что вам угодно?
- Хозяин спрашивает, что с дамой, которая была с Императрицей?
Детская, глупая, ненужная ложь.
- С госпожой Терезой?
Вот как? Она не изменила имя! Просто стала г-жой Терезой, как он
г-ном Дезире. Но он-то украл свое имя с вывески.
- Она все еще здесь?
- Нет. Я даже не знаю, где вы сможете найти ее. Они были с ней не
очень-то вежливы.
- Кто?
- Только не полиция! Там быстро сообразили, что она просто зарабаты-
вала себе на жизнь. Бедняжка, она всегда казалась такой доброй! Да вы,
должно быть, видели ее в "Монико". Я знаю, что инспектор из Парижа захо-
дил туда сегодня ночью... Разумеется, ничего?
- Ничего.
- Будь я здесь, я позвонил бы вам, чтобы предупредить на всякий слу-
чай. Когда я узнал, что мой напарник, дежуривший ночью, не сделал этого,
я его отругал. Тут ведь не угадаешь.
- Благодарю вас. Я скажу хозяину. А что госпожа Тереза?
- Ее допрашивали часа три, не меньше. Потом дали поесть - она выби-
лась из сил. Не представляю, что решил инспектор на ее счет. Он предуп-
редил родственников. Родственников Императрицы, разумеется, - у нее брат
в Париже, представляет во Франции какую-то американскую марку машины.
Швейцар поклонился маленькой англичанке в костюме, которая четким ша-
гом проходила позади Дезире.
- Вам письмо, мисс.
Он проводил ее глазами. Дверь повернулась, и солнце высветило кусок
стены.
- Короче, брат предупрежден. Он тотчас дал по телефону указания наше-
му адвокату. Меньше чем через час явились судебные власти и потребовали
все опечатать. Старший по этажу, который несколько раз заходил в номер с
напитками, сказал мне, что зрелище было презабавнейшее. Они до ужаса бо-
ялись, как бы чего не пропало. Собрали чулки, платки, разрозненные шле-
панцы, сложили все в шкафы и опечатали. Кажется, заставили полицию обыс-
кать и госпожу Терезу. Будь их воля, они и на ней поставили бы печать.
Это все, видите ли, из-за драгоценностей. Говорят, они настоящие. А
я-то думал, обычные стекляшки - столько их у нее было! Не дай Бог, если
госпожа Тереза хоть что-то взяла!
Кстати, когда вы вошли, мне звонили. Сейчас приезжает на машине ее
брат с solicitor [5]. Они уже выехали, несутся как угорелые.
Алло!.. Нет... Она ушла... Что?.. Да, снимает номер, но еще не верну-
лась...
Считая Дезире одним из своих, он объяснил, не уточняя, о ком идет
речь:
- Тоже хороша штучка! Никогда не возвращается раньше одиннадцати утра
и до десяти вечера валяется в постели... Значит, вас интересует, что с
госпожой Терезой? Не знаю. Когда с формальностями было покончено, ее бу-
квально выставили за дверь, не позволив ничего взять, даже личных вещей,
которые опечатали со всем остальным. У нее осталась только сумочка. Как
она плакала! До сих пор вижу ее на тротуаре: не зная, куда идти, она
стояла, словно потерявшееся животное, и в конце концов направилась к
площади Массены... Если не хотите встречаться с инспектором, вам лучше
здесь не задерживаться: он должен прийти к одиннадцати. Куда увезли те-
ло, я не знаю. Труп вынесли ночью через служебный вход и, видимо, отпра-
вят в Америку.
Дезире тоже постоял на улице, словно потерявшееся животное, а потом,
как и его первая жена, направился к площади Массены. По пути, без всякой
надежды увидеть Терезу, он машинально осматривал еще малолюдные террасы
кафе под большими тентами.
Должно быть, она нашла приют в каких-нибудь дешевеньких меблирашках,
в одной из жалких гостиниц старых кварталов, где через всю улицу разве-
шивают белье и на порогах домов сидят маленькие голозадые девочки.
Он миновал цветочный рынок: там уже подметали охапки стеблей и буто-
нов, увядшие лепестки с запахом Дня поминовения.
Маловероятно, что ему удастся найти ее, да он особенно и не надеялся,
даже толком не знал, хочет ли этого. Однако чаще всего в жизни встречаю-
тся с теми, кого не ожидают увидеть: вот и он на узком тротуаре столкну-
лся с инспектором, который торопился, чтобы не опоздать к одиннадцати в
"Плаццу". Инспектор оглянулся, пытаясь вспомнить, кого сейчас видел, по-
том отправился дальше.
Вдруг инспектор тоже бросился на поиски Терезы? Да нет конечно. Уж
он-то знает, где она.
Г-н Дезире все шел. В полдень, оказавшись на площади Массены, он уст-
роился на террасе большого кафе, где за большинством круглых столиков
уже сидели люди, потягивая аперитив. Со всех сторон продавцы газет вык-
рикивали иностранные названия. Подъезжали и отъезжали автобусы, и ряды
голов, одновременно поворачивавшиеся в ту или иную сторону, выражали
блаженное и удовлетворенное любопытство.
Вот тогда-то он вдруг увидел в толпе Терезу. Он так удивился, что
чуть было не упустил ее. Она стояла на краю тротуара, ожидая, когда по-
лицейский остановит поток машин. Он еще не рассчитался, а официант, как
назло, где-то задерживался. Г-н Дезире постучал по стеклу монеткой. Его
охватывало беспокойство, и тем не менее он не мог уйти, не заплатив.
Регулировщик опустил жезл. Вернулся официант с заставленным подносом
и принялся обслуживать соседние столики, успокаивая своего торопившегося
клиента:
- Иду, иду...
Пешеходы устремились через дорогу. Хвост редел, по проезжей части бе-
жал какой-то припозднившийся толстяк; полицейский поднял жезл.
- У вас нет мелких?
- Ладно, сдачи не надо.
Слишком поздно. Теперь придется ждать. Г-н Дезире пытался не потерять
ее из виду, но фигурка в светло-сером только раз мелькнула в тени кашта-
нов бульвара. Когда наконец он перешел улицу, то, стараясь не бежать,
бросился вперед, расталкивая прохожих, и вскоре, метрах в пятидесяти,
увидел Терезу; она шла не торопясь, как человек, которому некуда идти, и
для виду рассматривала витрины.
Г-н Дезире замедлил шаг. Он еще ничего не решил и не знал, что де-
лать. Он шел все медленнее, их с Терезой разделяли всего десять, потом
пять метров, а она, ничего не подозревая, устало шла, возможно в поисках
ресторана. Самое смешное, что он оказался рядом с ней как раз в тот мо-
мент, когда она остановилась перед витриной с трубками, и он, не имея
мужества отвернуться и пройти мимо, машинально окликнул:
- Тереза!
Она вздрогнула, обернулась, нахмурилась. На лице ее было выражение,
свойственное ей и только ей, так что годы сразу стерлись, он нашел ее
все такой же, какой знал: маленький, пугливый, беззащитный зверек, кото-
рый цепенеет от страха при любом звуке и знает, что убежать ему не удас-
тся; замерев, он чуть втягивает шею и с кротким удивлением смотрит, как
на него валятся все горести мира.
Это было настолько знакомо, что у него сжалось горло, а глаза застла-
ла пелена. Он взял себя в руки в тот самый момент, когда Тереза лихора-
дочно порылась в памяти, поняла наконец правду и всем своим видом выра-
зила ошеломление.
Она еще не могла поверить, что здесь нет никакой ловушки, и, каза-
лось, вот-вот убежит.
- Ты... - прошептала она.
