некоторых даст-картов шли в гуркаганы...
В дасткарте Спендиатов на большом хозяйственном дворе тоже были
сдвинуты все засовы. Дипераны-финан-систы от эранамаркера Иегуды производили
учет и вывозку масла и пшеницы для раздачи голодным. Два больших каравана по
сто мулов, груженных мешками и высокими белыми кувшинами, ушло в Ктесифон.
Часть продуктов была оставлена для кормящихся здесь азатов и диперанов.
Рабов, принадлежащих тем из великих, кто состоит на царской службе, тоже
пока не делили между людьми. Да мало кто и принял бы к себе их в такой
трудный год...
И лишних женщин не было у эрандиперпата Картира. Три его жены
находились в горном Фарсе, а здесь жила лишь четвертая -- Белая Фарангис.
Временных жен -- сакар старик не имел...
Эрандиперпат спокойно занимался своими делами, как будто не касалось
его то, что происходило в дасткарте. Все дипераны знали, чю старик сам
одобрил действия царя царей в раздаче голодным добра из хранилищ великих.
Другие великие злобились на него и говорили, что твердый арийский разум
всегда оставляет читающих книги...
93
Зато Мардан, надзиратель над рабами, все время бегал на хозяйственный
двор. Безмерное удивление было на его плоском лице. Каждый выносимый кувшин
с маслом провожал он своими водянистыми глазами и всякий раз сглатывал
слюну...
Один вид этого человека был противен Аврааму. И не только ему.
Фархад-гусан однажды при молчаливом одобрении прочих азатов свалил
надзирателя Мар-дана на землю и иссек ему всю задницу арийской ременной
плетью. Кара эта была за цыганенка Рама, которого всячески травил Мардан,
стремясь отвадить от дасткар-та. Надзиратель вопил, хватался за сапоги,
трусливо молил о пощаде...
Зато к рабам он не ведал жалости. Однажды видел Авраам, как, величаво
усевшись на специальный пень для наказания строптивых, надзиратель Мардан
заставил за сто шагов ползти к себе на животе какого-то провинившегося
старика. Потом два дюжих раба, прислуживающих Мардану, положили старика на
этот пень и принялись терзать его тощую спину колючими прутьями. Рядом
плакала и молила молодая женщина, а Мардан лишь самодовольно улыбался. А
ведь сам он был сыном рабыни, надзиратель Мардан.
Никаких поручений не давал ему старый эрандипер-пат, но Мардан по
собственной воле подглядывал за всеми людьми в дасткарте. Как-то, стоя с
Мушкданэ под платаном, заметил Авраам у каменного желоба для стока воды
короткую тень. Потом вышла, как обычно, Белая Фарангис. Когда она удалилась,
Авраам оставил дочку садовника и поспешил к водостоку. Но тень уже пропала.
В полосе света на миг обозначился вдавленный в плоское лицо нос ноздрями
наружу и вороватые испуганные глаза...
Белая Фарангис ждала Сиявуша и все ходила по саду. Редко приезжал
воитель Сиявуш, потому что был с войсками. И без Мушкданэ теперь приходил к
платану Авраам. В двух шагах застывала от него белая тень. Ярким лунным
светом светилось ее лицо и узкая рука, придерживающая покрывало. Все
остальное в саду было темное: посыпанные белым камнем дорожки, серебряные
листья деревьев, луна над головой...
Однажды Авраам не вышел в сад. В лунную тьму смотрел он из окна. Белая
тень замерла, качнулась в не-
94
доумении и сделала вдруг два шага к платану. Он похолодел и отпрянул от
окна. Неужели знает Белая Фарангис, что стоит там он всякий раз?! Когда,
набравшись духу, Авраам снова выглянул, лишь луна светила в саду..
Почти все собрались в доме врача Бурзоя. Не было лишь Розбеха, занятого
где-то с самим Маздаком. В красных кожаных куртках сидели дипераны. Раньше
их носили только лучники из броневых башен на слонах. Этих курток много было
на царских складах, и по приказу Розбеха они выдавались теперь едущим на
хлеборас-пределение в сатрапии. Многие дипераны сами заказывали для себя
такие куртки, обязательно нашивая карманы для зажигательных наконечников к
стрелам
-- Хватит диперанской болтовни! Пришло время действовать! .
Это сказал Абба, повторяя неумолимого Розбеха. Но врач Бурзой покачал
седеющей головой:
-- Что вы думаете делать с рабами, если захотят равенства, хлеба,
женщин ваших? Из плоти и крови рабы... Все сразу замолчали. Абба вспыхнул.
-- Ну и что же! -- закричал он, и отчаянность слышалась в его голосе.
Бурзой вдруг повернулся к Аврааму:
-- А ведь даже в вашей святой книге, к рабам обращенной и к равенству
призывающей, сказано: "раб лукавый"... И это правда: родившийся в рабстве
лукав, труслив и злобен.
-- И у рабов бывает смелость, -- заметил кто-то из диперанов. --
Известна притча о рабе, который бросился на льва и жизнью своей заплатил за
спасение господина. Разве мало таких примеров? Не всякий свободный способен
на такое!
-- Да, свободный не способен на это, потому что собственная жизнь ему
дорога. Не меньше чужой жизни ценит он ее, а жертвует лишь при желании. И
смелость раба, про которую сейчас сказано, в безграничном его
подобострастии. Смело заслоняет он в бою своего господина, смело бросается
на льва вместо господина, смело ложится под палку, которой господин
наказывает его. И терпит, смело терпит... Да, смелость раба -- это высшее
выражение подлой, собачьей трусости!
95
-- Ну, и... всегда рабам быть такими? -- спросил Авраам.
Бурзой пожал плечами:
-- Семь поколений требуется прожить свободным, чтобы очистить кровь от
этой мерзости... И в вашей книге тоже так сказано!..
Врач Бурзой уже успокоился и продолжал слушать других. Про рабов не
хотели больше говорить и вернулись к указу царя царей и бога Кавада о
раздачах из дасткартов.
-- Увидите! -- кричал Абба. -- Наши иудеи и христиане откупятся. Они
дадут золото, и серебро, и зерно, только бы не трогали их главные торговые
склады и мастерские. И будут говорить о братстве во Сионе, как будто Хисда
бен Арика или Иошуа бен Гуна братья тому стоящему по колено в воде
земледельцу, который задолжал им уже на семь лет вперед! Или, может быть,
Авель бар-Хенанишо, первый купец Ктесифона, брат гун-дишапурскому
ткачу-христианину, ослепшему от шелковой пыли!..
Диперан Лев-Разумник подтвердил, что действительно экзиларх мар Зутра и
епископ мар Акакий обговаривали с вазиргом Шапуром положение иноверцев в
новых условиях. Двадцать мулов с серебром от них было вчера разгружено на
монетном дворе у эранамаркера Иегуды. Кроме того, от торгового товарищества
выделяется пятьдесят тайяров и пятнадцать караванов по пятьсот мулов и
верблюдов в каждом для царских перевозок хлеба. Они благодарили царя за
освобождение от незаконных поборов со стороны великих.
-- Они еще выиграют от этого! -- воскликнул Абба задрожав,--Все... все
надо отнять у них!..
Врач Бурзой уже улыбался, как обычно. Когда опять заговорили о великом
дне, он вдруг спросил:
-- Что, если бы не нашлось азата, который снес голову Быку-Зармихру?..
Ведь народ, о котором столько говорим, побежал перед слонами. Он один
повернул все, этот азат...
-- Если... Если!!..--снова вскипел Абба, считающий для себя необходимым
занять место Розбеха в спорах. -- И Маздак один, и царь царей один. Но
миллион людей пришло в Ктесифон за правдой. И гусары разъехались перед этим
азатом: они ведь тоже народ. А сам азат -- разве не народ? Никто не знает до
сих пор его имени!..
-- Да, это так,-- согласился Бурзой.-- А вот сами мы кто9 Кем себя
считаем9 . Мы не пашем, не пасем скот, не куем железо, не сучим шелк А вот
ездим теперь в красных куртках, плохо едим, не спим ночами И нанятые
великими люди убивают нас на дорогах Зачем нам это. самому Маздаку, Розбеху,
Аббе, Кабруй-хайя-му? Что в нас это? Кто мы?!
-- Благодарности хотите9 -- ядовито спросил Артак.
-- Я не о благодарности,--спокойно ответил врач Бурзой -- Всегда были,
есть и будут такие люди, и я хочу объяснить место их в мире Сами они чем
считают себя9..
Абба пожал плечами Много говорили о великих, которые увозят свои гаремы
в дальние дасткарты или в горы, скрывают ценности, всячески оттягивают
раздачу хлеба. Вокруг города и в самом Ктесифоне опасно стало ездить из-за
гуркаганов. Настоящую битву устроили они недавно с азатами-деристденанами
Артак, Абба и Авраам ушли пораньше. Завтра им предстояло ехать в
Хузистан -- самую голодную и близкую к Ктесифону сатрапию. .
III
Тот же армянин, смотритель почтового поста, поил лошадей. Авраам
задумчиво смотрел на него. Когда-то он натер седлом язву, и старик принес
ему травяной мази. Два года прошло с того времени. Неужели это он, Авраам,
ехал здесь с израненной прутьями спиной?.. Почему поехал он сейчас в
Нисибин, напросившись у эран-диперпата в помощь царскому посланнику для
переговоров с ромеями?..
Всю предыдущую зиму занимался он хлебораспреде-лением, побывал в
Хузистане, Мидии, в старом Фарсе, где могилы и рельефы великих Кеев. Из
гробниц п колонн мертвого города Персеполиса таскали камни для заборов.
Запустение ширилось в Эраншахре. Дасткарты не отбирались у великих, но рабы
разбегались от них, шли в гуркаганы. Оливы и виноградники стояли
неухоженные.
Накануне в дехе Исфандиара выделял он пшеницу и женщин из дасткарта
голубого Фаршедварда, младшего брата убитого Быка-Зармихра. Десять тысяч
олив были срублены там под корень: лучше бы распределили их между собой. Люди
-- вастриошан, несмотря на указ царя царей, все равно смотрели на это как на
чужое. В крови это у арийцев -- послушание и запрет на принадлежащее другим
добро...
Легче всего оказалось с женщинами. Кроме двух, все дали согласие,
которого требовал Маздак при определении их в дехканские роды и роды
вастриошан. Наверно, очень плохой человек был голубой Фаршедвард. Сам он,
боясь соседей -- азатов, сбежал после смерти брата на Север. Где-то там у
него было еще одно владение с женами. Из его дасткарта отдали в селения
восемьдесят одну женщину...
Авраам сам занимался этим. Ему помогали лишь младший диперан из округа
-- рустака, старый мобед и кедхода -- староста селения. Одна из несогласных
идти в другую семью женщин приходилась младшей сестрой Фаршедварду -- своему
мужу. Она захотела остаться в своем роде, и кедхода обещал отвезти ее в
дасткарт одного из мелких Каренов неподалеку. Другую женщину Аврааму с
азатами пришлось везти в Ктесифон. Согдий-ка была она и пожелала вернуться
домой. Но по дороге мул ее все прижимался к коню красивого сотника-азата, и
после ночевки у кузни этот сотник отправил ее к себе домой, куда-то в
Гилян...
Грудь и лицо маленькой согдийки видел Авраам у кузни. И слышал ночью,
как грубо возился с нею сотник. Она вскрикивала и смеялась, как когда-то
Пула за дверью. После этого и потянуло его в Нисибин...
Все уменьшилось в Нисибине: улицы, площади, дома. Даже водовоз
Хильдемунд сделался ниже, и бочка его осела. Все так же шили верблюжьи седла
не имеющие достатка студенты, по заросшему крапивой двору бегал и ругался
мар Бобовай. На старом месте стоял столб с правилами академии" те же козлы
под ними и пустые скамейки были вокруг, но и это не взволновало...
Больше всего обрадовался его приезду Хильдемунд. Старый вандал ходил
вокруг него, украдкой вытирая глаза. И Авраам почувствовал при виде старика,
как веки его влажнеют. Что это было между ними: может быть, те слова,
которые повторил когда-то Авраам на чудном северном языке...
98
Мар Бар-Саума был плох. Он лежал в затемненной комнате на высокой
деревянной кровати, и волнистая белая борода покрывала всю ее, ниспадая к
