край широкой брови и повторяющий ее угол подбородка Действительно сказал это
царь царей или послышалось ему?..
Уже во дворе вспомнил он арийское поверье о ровесниках. У каждого
человека есть двойник, родившийся в один день с ним Они связаны навечно Да,
он, Авраам -- сын Вахромея, родился в День Царя
Светлолицый быстро поворачивал голову к каждому говорившему. В глазах
его открыто вспыхивали огоньки одобрения или осуждения. Бледной тенью сидел
за ним царевич Замасп, брат его по отцу Перозу Во всем повторял он Кавада --
резко изогнутые брови, хищность носа, твердая линия губ Лишь подбородок
вдруг терялся, заостряясь и пропадая где-то внизу. И еще глаза никак не
могли остановиться на лицах людей и беспокойно метались по потолку .
Немного великих осталось в Царском Совете -- половина подушек пустовала
Мобедан мобед сидел поник-
104
ший, затаив маленькую голову в одеждах Не было ва-зирга Шапура из
Михранов, который умирал от болезни крови Ни один из восьми больших Каренов
не остался в Ктесифоне после смерти родового главы -- Быка-Зар-михра. В
горной Мидии на путях к Турану засечи они, не допуская в свои дасткарты
царских диперанов Так же сделали многие другие из великих
Зато появилось здесь несколько новых из приверженцев правды Маздака, и
среди них неистовый датвар Роз-бех -- вождь деристденанов Сразу за Маздаком
сидел он в ряду Оставшиеся великие настороженно посматривали на него .
Только старики в белых одеждах из сословия ва-стриошан были все те же.
Они неподвижно сидели на своих желтых подушках, и громадный кузнец в
прожженном кожаном переднике стоял за ними.
И на прежнем месте, пятым в ряду мобедов, сидел великий маг Маздак
Огромный лоб его высился над всеми, и все подушки были повернуты к нему.
Царь царей и бог -- Светлолицый Кавад смотрел на него, ожидая решения .
Розбех кивнул в сторону царя царей, коснулся рукой глаз и быстро
повернулся к Маздаку.
-- Три года прошло с великой ночи .. Не отворились до сих пор ворота
дасткартов в Мидии, Атурпаткане, Гиляне, Хорасане За их каменными стенами
спрятано счастье Эраншахра И разве все свои сокровища и женщин отдали
сидящие здесь великие?'
Маздак молчал Что-то новое, не свойственное ему, увидел Авраам в
очертаниях тяжелой головы
-- Чего ты хочешь, датвар^ -- спросил Светлолицый.
-- Они пришли к нам за правдой . -- Розбех, задыхаясь, простер руку
куда-то ввысь -- Нужно дать им право на убийство'
Мобедан мобед совсем вдруг исчез в своей хламиде. Великие пошатнулись и
замерли. Тяжелый гуд послышался в наступившей тишине, словно огонь горел
где-то в глубине земли Это было, как если бы заткнуть пальцами уши. "Верящие
в правду" ждали на площади, и плоские точильные бруски висели на их поясах
..
-- Мы не пустим краснорубашечников в дехи1 . Дипераны вытянули шеи,
стремясь увидеть заговорившего вдруг старика от людей-вастриошан. Из
Атур-паткана был он Деристденаны накануне поехали туда,
105
чтобы раздать пшеницу одного из Каренов, но сами лю-ди-вастриошан не
позволили им этого сделать...
Они сидели тихо, земледельцы в белых одеждах. И тогда заговорил старый
азат со шрамом через все лицо из сословия артештаран:
-- Твои люди, великий датвар Розбех, захотели коснуться нашего Огня в
Шизе. Почему они лишают людей свободы совести?.. Они убили невинного
человека лишь за то, что он обладает богатством. Среди твоих людей видели
нечистых, осквернивших себя воровством. Зачем приобщаешь ты к нашему делу
неугодных Мазде?..
Датвар Розбех снова выбросил белую руку из-под фиолетового судейского
плаща. Его сухощавое лицо было неподвижно. Только светлые холодные губы чуть
двигались и неумолимы были глаза.
-- Вы темны и не знаете собственной пользы, арийские дехканы и
люди-вастриошан. Огнем ослепили вас мобеды. Но нужнее огня вам хлеб и
женщина. Почему же противитесь вы?!
Страдание слышалось в голосе неподкупного датвара. Весь Эраншахр знал и
любил его, ненавистника великих, первого сподвижника Маздака. Все молчали.
Но вновь прокатился подземный гул, и страшно, неистово закричал Розбех:
-- Нет, не правдой и молитвами опрокинут будет Ах-риман в душах
великих! Смерть им, и пусть рухнут все стены на земле!..
Качнулась голова Маздака, и Аврааму вдруг показалось, что трудно ее
стало держать великому магу. Печальная складка обозначилась на лице его, у
самых губ. Не было ее раньше...
Светлолицый повел рукой:
-- Говори, датвар!
Ровно, убеждающе заговорил опять Розбех... Да, нужно убрать огонь от
глаз людей, чтобы увидели они мир в естественном свете. Под страхом смерти
следует запретить посещать огнища. И не надо страшиться лжи, когда она
служит правде. Гуркаганы из черных каризов пусть будут признаны, потому что
лишь волчий язык разумеют великие. Обратно под землю уйдут силы зла, когда
исполнят свое...
Резко поднялся с подушки Маздак, и сразу встал вместе с ним
Светлолицый. Открылись где-то невидимые завесы, и грозный гул ворвался в
зал. Колыхнулось белое пламя светильников...
106
Авраам с диперанами поспешил по переходам верхних этажей к площади, где
ждали деристденаны...
-- О Маздак!..
Красным пахнуло в открытый зев дворца. Не из дипе-ранской ниши под
сводами, а вблизи увидел Авраам помост во всю ширину арки. Один Маздак стоял
на нем, и Светлолицый сидел в вышине под короной на бронзовых цепях.
Арийские железные крылья были на ней, означающие орла-властелина и петуха,
приносящего счастье Эраншахру...
Голова Маздака приподнялась, оглядывая площадь перед дворцом, улицы и
переулки, полные людей в красных одеждах. Он даже привстал на носках, чтобы
дальше увидеть, и печальная складка у рта не видна стала при свете солнца.
Люди склонились, положив ладони на глаза...
Что-то звякнуло под ногой. Авраам увидел обрывок бронзовой цепи, на
которой сидели когда-то желтью львы по бокам трона Сасанидов. Их убрали
после "Красной Ночи"...
Он уже много раз видел заполненную людьми площадь. И деристденаны уже
дважды приходили сюда в великую годовщину. Но другими были сегодня люди...
Авраам оглянулся на узкую нишу под самым потолком арки и понял. Оттуда,
с нечеловеческой высоты, смотрел он на людей, и муравьями казались они, чьи
судьбы решает садовник. Здесь, у помоста, глаза и лица были у них...
Рука Маздака взметнулась над этими людьми:
-- За правдой или ложью пришли вы сюда?.. Только губы шевельнулись у
великого мага. Голос его весь без остатка ушел под своды и лишь потом
низринулся на площадь, стократно усиленный. Красная волна покатилась по ней,
достигла дальних деревьев и мил-лионоголосым воплем возвратилась назад.
-- О-о Маздак!..
Первородный ужас был в глазах мужчин, стариков, детей. Они тянули руки
к великому магу, страшась его недоверия, боясь остаться одинокими в этом
мире.
А Маздак заговорил быстро и четко, с мягким северным пришептыванием...
Свет отделить от тьмы -- вот к чему должны от рождения стремиться люди. И не
может быть послаблений в этой битве. Непобедима правда,
107
пока ложь не проникнет в нее изнутри. Трудность в том, что ложь всегда
может прикрыться правдой, но правда ложью -- никогда. Малейшие ростки лжи
должны быть отделены, иначе снова смешаются свет и тьма в мире. И наступит
хаос, а при нем -- беспредельна ложь и все несчастны...
-- О-о-о!..--простонала площадь.
-- Свет зари на ваших одеждах!..--Маздак шагнул к самому краю помоста.
-- Все больше людей побеждает тьму в своих душах. Бесконечен этот путь, и мы
не увидим встающего солнца. Но слепы те, кто хочет приблизить его восход
убийством, ибо убийство -- всегда ложь. Разве пролилась кровь в великую
ночь? Никто не знает имени азата, убившего эранспахбеда Зармихра, и не от
Мазды ли был послан этот человек, чтобы люди не осквернили свои руки кровью?
Нет, несовместимы кровь и правда, и не может быть у людей права на убийство!
-- О-о...
Это вздохнули за спиной, и, обернувшись, увидел Авраам великих. Свет
был у них в глазах, и руки тянулись к Маздаку. Из плоти и крови состояли
они, открывшие свои дасткарты.
И только потом разрешающий знак тихо прочертила ладонь великого мага:
-- Обороняясь от напавших на вас, убивайте без радости. Нет увлечения
страшнее убийства.
-- Маздак, о-о-о-о-о!..
Датвар Розбех в фиолетовом плаще стоял первым к помосту, бесконечно
повторяясь с Маздаком в серебряных пластинах на стене дворца...
К войскам на границе с ромеями поехал воитель Сия-вуш, потому что
оставляли самовольно рубежи азаты и уезжали в свои голодные дехи. Давно уже
не было его, но каждую ночь выходила Белая Фарангис и ждала, придерживая
покрывало. В двух шагах стоял Авраам. Все больше становилась луна, пока не
пропала, и ночи сделались черными...
Это было сразу после Нисибина и Пулы. Он позвал Мушкданэ -- дочку
садовника в темноту от платана и не стал больше трогать ее руки. Короткое
покрывало раз-
108
вернул он на ней, снял все и положил ее на землю головой к забору. Ноги
у нее тоже были совсем худые п холодные. Но он зажмурился и сделал то, от
чего не мог удержаться. Она молчала и даже от боли только тихо вздохнула...
Ему было неприятно.
Никогда больше он не звал Мушкданэ...
Все на том же месте стояла Белая Фарангис. Безлунный воздух был
горячим. Растворились звезды, в черной неслыханной духоте повисли умирающие
листья платана...
К стволу прикоснулся Авраам и отдернул руку. Дерево было раскаленным, и
сок уже не двигался в нем. Он потрогал себя и ощутил ту же горячую, не
принадлежащую ему твердость. Неподвижен был вязкий остановившийся мир, лишь
Белая Фарангис стояла все там же, и частыми толчками приподнималось на груди
у нее покрывало...
Все уже делалось помимо него: не стало вдруг сердца, голова закружилась
в безмерном ожидании. Лунное лезвие прожгло листву, помчалось по кромке
крыши. И тогда она повернулась и пошла к нему, прятавшемуся у дерева...
Протянув руки, с закрытыми глазами коснулась она его волос, глаз, шеи;
покрывало сползло с ее плеча. Он хотел остановить падение, но тяжелый шелк
скользнул между пальцами, и осталась только холодная чистота тела. Потом
ладонь его двигалась, никак не остывая...
Руками защищал он ей спину от шершавой коры платана и не чувствовал
боли в ободранных пальцах. Колени его напряглись, приняв всю тяжесть. Она
вдруг открыла глаза, задыхаясь:
-- Вот какой... какой ты, христианин!..
Они вздохнули вместе, но она все не отпускала его. А он уже проснулся,
не веря себе. Чуть присев, подняла она потерянное покрывало, взяла его за
руку и повела через калитку в стене.
Крест там упал ей на грудь. Она отбросила его, и ничего уже больше не
было между ними. Он почувствовал сразу всю несдерживаемую силу ее бедер,
кровь полилась из прокушенной губы...
Стиснув зубы, душила она его до утра. И всякий раз широко открывала
глаза, удивленная, растерянная от
109
счастья, уничтоженная. Имя его с медным арийским звоном выговаривали ее
губы:
-- Я люблю тебя, Абрам... Абрам!..
Нет, Белой Фарангис она была и утром отстранила его. Потрясенный,
переполненный, он захотел благодарно прижаться к ней и вдруг увидел рядом с
подушкой легкий саксаганский серпик без ножен. Она лежала, закрыв глаза, и
он ушел. На руках осталось неслыханное ощущение ее тела...
Он шел к себе через сад. Гром гремел в предутреннем небе. Огненные
зарницы вспыхивали, не прерываясь ни на мгновение. И не было нигде воды -- в
