Еще одно ромейское сказание понял здесь Авраам. Черные, белые,
серебряные были маргианские овцы, и шерсть их отливала чудным лунным
блеском. Но когда увидел он знаменитый мервский сур, то сразу вспомнил стихи
о Язоне и супруге его -- несчастной Медее. Раз
120
в году на полтора миллиона ягнят рождается один урод с руном цвета
чистого золота. Его везут отсюда на границу в Лазику для перепродажи, потому
что издревле идет он на оторочку мантий для ромейских царей. Порождением
Кавказа считали его аргонавты. Вчера дядя Авель бар-Хенанишо сам отобрал две
бесценных шкурки, чтобы через сотоварища Леонида Апиона передать в подарок
новому кесарю. На волосы младенца походили яркие солнечные завигки, и
невозможно было оторвать взгляда от них...
Дасткарты в Мерве сгояли нетронутыми. Может быть, обилие плодов было
тому причиной или близость к Турану, откуда всякий раз можно ждать
вмешательства в случае смуты. Пятую часть из хранилищ роздали здесь великие
людям, и никто пока открыто не требовал большего...
Вниз посмотрел Авраам. Полутемно еще было в примыкающих к базару
улицах, но двигались уже по ним арбы с громадными, выше лошадиного роста,
колесами, на которых легко переезжать ямы с водой. И сам базар уже
многоцветно пенился, выплескиваясь под старые крепостные стены. Там, где они
обрушились, бесчисленные ковры и кошмы, свертки серебристого атласа, чаны
жидкой халвы-мешалло и горы дынь-вахрман хлынули внутрь, захлестывая
солдатские казармы...
По ту сторону базара виделось большое торговое подворье. Три дня уже
люди туранского царя с серебряными пластинами в подтверждение их права
учитывали товары и деловито прикрепляли к каждому тюку специальную дощечку с
печатью. На всем дальнем пути до границ Китая никто не тронет их...
Все таким же суровым был дядя его Авель бар-Хенанишо. Ни единого
родственного слова не слышал от него Авраам. Но помнил он сухие теплые руки
и кисловатый сок, лившийся на воспаленные губы.
Ночами бодрствовал дядя. Помимо заботы о караване осуществлял он
церковные дела. У епископа Мерва был с ним Авраам. Молодым оказался тот, со
светлой волнистой бородкой и мукой в глазах. Смертный кашель душил его
всякий раз, но епископ сам обошел все сараи и конюшни, благословляя в
трудную дорогу людей и скот.
С ними пойдут и десять монахов-проповедников. По 121
ту сторону заброшенной цитадели жили они вместе с совами, уже год
ожидая попутного каравана. Навсегда останутся они в Китае, разнося среди
язычников свет и слово божье...
Как жена Лота, окаменел вдруг Авраам, когда узнал среди проповедников
Тыкву, заблудшего студента академии из Нисибина. Но совсем другим уже стал
Тыква. Жесткая складка служения появилась у него на лбу, а глаза смотрели на
что-то бесплотное, видимое лишь ему одному. Мешок арамейских грамот и
апостольских проповедей был его имуществом...
Три сына было у спасенного Кузнецом царя Фариду-на: Тур, Салм и Эрадж.
Им во владение он дал Туран, Рим и Эраншахр. Но, сговорившись, Тур и Салм
убили своего брата Эраджа. С тех пор нет мира между Востоком и Западом. И
вечно повторяется это: Салм и Тур сговариваются против срединного брата...
Мерв -- крайний город Эраншахра. Где-то там, откуда должно встать
солнце, туранцы десять лет назад втоптали в песок сорок тысяч азатов и
"бессмертных" царя Пероза. Потом началась буря и огромный бархан насыпала
там, где остались они лежать. Каждую весну на том бархане выступает кровь и
слышатся стоны. А Мерв стал открытым для всех городом. Хоть и сидел в нем
ка-наранг с войском, туранцы по договору могли беспрепятственно въезжать и
выезжать из него без уплаты пошлин на купленное и проданное...
Авраам не понял вначале, что же случилось в мире. Не было зари, и
нисколько не изменилось небо. Огромный белый шар быстро выкатился из-за
чистого горизонта, и сразу, насколько хватал глаз, черные треугольники и
трапеции испещрили землю. Миллионы барханов озарились слепящим светом и дали
черную тень в сторону. Ночь была еще там, куда не попало солнце. Сухой до
предела воздух не знает здесь полутонов и обманчивых преломлений...
И он до конца вдруг осмыслил арийские легенды:
пустые скалы, безлюдные горячие пустыни, ядом брызжущие дивы и
волкоглавые враги. Воитель-отец сражается насмерть с сыном, и вечный
трагический закон это, предопределенный светилами. Смысла не дано знать -- и
не надо. Голое яростное стремление, и нет полутонов, колебаний,
относительности. Арийская надменность прямизны. Изменником с чужой кровью
выглядит при этом буйном торжестве природы брат героя Ростама,
122
кабулский царь Шагад, вырывший западню на его пути:
Шагад сказал "Ты страх внушал народам, Сражен ты справедливым
небосводом
Зачем ты столько крови проливал9 Всю жизнь ты грабил, вечно воевал.
Пора твоя настала, лев Систана "
Природа и дух человеческий... Война и мир... Найдут ли люди себя?.. По
легенде, Шагад пожалел умирающего воителя, дал ему в яму лук со стрелами для
защиты от бродячих львов. Захохотал радостно Ростам и пронзил Шагада...
Но как же тогда царевич Сиявуш, пожелавший вечного мира и ушедший на
чужбину, чтобы строить города счастья? Самый полный список этой легенды
нашел он здесь, в одном из старых книгохранилищ. Совсем не тот Афрасиаб,
извечный враг и родня Ахримана, появляется в ней:
Сказал Афрасиаб' "Мы видим оба, Что погрузилась в сон людская злоба...
Покоя не было в душе людской, Но ты пришел и дал земле покой.
Еще такого не было событья'
Мы отдохнем от войн, кровопролитья
Туран -- твой друг "
Пиран -- главный туранский воитель помогает Сияву-шу в его мирных
делах. Сам Ростам, живущий войной, неузнаваем, и потерявший разум Кей-Кавус
обвиняет его в неправильном воспитании царевича:
Ему внушил ты: мир нужнее чести, Из сердца сына вырвал корень мести.
Покоя жаждешь ты и тишины, А не величья трона и страны.
А может быть, именно здесь, на острие джамшидова меча между Эраном и
Тураном, родилось это предание, возвышающее дух перед природой, мир перед
войной?..
Авраам уже записал его стихами, но одно имя изменил. Туранка Зарингис
-- дочь царя Афрасиаба -- была верной женой благородному Сиявушу. Он назвал
ее Фа-рангис, что значит "Ослепительная", "Солнечная"...
Бам... бам... бам... бам... Еще половину лета слушал он этот звон...
Никогда не видел настоящего моря Авраам, но знал уже его безбрежность. В
зыбких песчаных волнах была дорога в Согдиану, и тошнило его от свирепой
верблюжьей качки. На глазах вырастали черно-серебряные барханы, пересыпаясь
под ветром один в другой. Бешеная река Оке раздваивала пустыню, деля мир на
Эран и Туран. Как хотела текла она, и срамным именем от присевшей на песок
женщины называли ее в просторечии.
IX
Это было поздней осенью, когда пузырились от дождей неисчислимые
самаркандские хаузы Он уже много раз проходил по невольничьему торжищу,
косясь на продаваемых женщин И не останавливался, потому что всегда боялся
увидеть их глаза.
В Ктесифоне друг его Кабруй-хайям купил себе как-то девушку, и никакого
сомнения не появилось у него при этом. Артак имел жену родственной крови и
красивую рабыню-ромейку для постели. Оба они посмеивались над Авраамом за
его стеснительность. Так же естественно это было для них, как пить, спать,
облегчаться Он злился на себя и каждую ночь твердо решал найти себе
женщину...
Под крытыми навесами был женский базар Постоянные торговцы,
перекупающие девушек у приходящих караванов, имели там положенные места В
синий и розовый атлас были закутаны женщины, дорогие украшения надевались им
на оголенные руки и ноги, подвешивались к ушам и в проколы ноздрей,
густо-синяя полоса рисовалась по бровям А это был случайный продавец, и у
самого края сидечи приведенные им девушка и старуха
Сначала Авраам увидел заляпанную грязью маленькую ногу Вода стекала с
земляного навеса, и крупные глиняные брызги падали на нее Тогда он невольно
посмотрел и увидел широко раскрытые темные глаза под обычными бровями
Недоумение было в них.
Уже пройдя базар, Авраам вдруг остановился и потом вернулся Быстро, не
глядя, договорился он с бородатым узколицым дехканом-согдийцем Тот все
повторял, что она -- девственница, и предлагал ему еще и старуху, которая
умела красить кошмы. Они пошли
124
к базарному главе Специальный человек с серебряным знаком на цепочке
принял положенную плату и установил, что девушка переходит в его полное
владение .
Авраам привел ее в дом и все не смотрел на нее. Пройдя в комнату, он
начал почему-то ходить от сундука к двери Она стала к стене и молча
поворачивала за ним голову Взпянув на ее забрызганные ноги, он засуетился,
взял большой кувшин и пошел к хаузу. Обернувшись, увидел Авраам, что она
идет за ним...
Кувшин никак не хотел тонуть в синеватом хаузе. Она взяла у него кувшин
и набрала воды. Теперь он шел счедом, а она несла кувшин на плече Быстро
мелькали ее щиколотки
Потом она мылась, долго что-то чистила, убирала уже при горящей
лампаде, а он бродил по айвану, заходил в виноградную беседку, и мелкий
дождь шелестел в больших пожухлых листьях ..
Все давно уже стихло в комнате, но он не заходил. А когда зашел, то
увидел, что она спит, свернувшись на кошме под обитым цветной жестью
сундуком. Неслышно подошел Авраам...
Совсем девочкой была еще она Пухлые губы раскрылись, и розово
отсвечивало от огня лампады маленькое детское ухо. Завозившись во сне, она
еще теснее прижалась спиной к сундуку Платьице-кетене сдвинулось, и грубые
полотняные шаровары виднелись под ним .
Авраам снял с сундука одеяла, пододвинул на них девочку, укрыл Она не
проснулась и только прижалась щекой к его ладони. Он долго не отнимал руку,
боясь разбудить ее..
Потом Авраам взял еще одеяло и подушку, вынес в прихожую. Он постелил
здесь себе на вдвое свернутой кошме, разделся и все не задувал лампады,
задумчиво перебирая меж пальцев крест Из обычного кипариса был он, и стерся,
выцвел от пота грубый волосяной шнурок
Древним стольным городом туранских владык был Самарканд Ночами кричали
совы в зубчатых руинах Кей-Афрасиаба, а рядом на целый фарсанг разбросался
новый город...
Каган Хушнаваз поставил свои шатры за городом, на
125
ровном месте, где не росли деревья. Из гуннской степи был он родом и не
терпел глиняную путаность дувалов. В три года раз наезжал туран-шах получить
причитаемое с Согдианы и потом снова уходил в свои степи.
А меж шатров и вокруг носились царские саки, и нельзя было представить
их иначе чем в вечной скачке. Служилые люди это были, вроде азатов. Они
пасли табуны лошадей и не платили подати, но по царскому зову род выделял
всадников с запасными лошадьми и в полном боевом облачении. В месяц раз
съезжались они со всей степи в место, указанное царем. Поэтому еще с
незапамятных Кеевых войн их называли так -- кейсаки. А в Кте-сифоне их звали
кайсаками и говорили, что из синего железа у них руки. В парфянском войске
были они, и это их считали греки-ромеи кентаврами...
С молодым безусым кайсаком Шерйезданом -- "Львом Небесным" подружился
он по уходе из Мерва. В охране серебра был тот при караване от туран-шаха, и
сразу чем-то полюбился ему Авраам. Всю бесконечную дорогу до Самарканда не
отходил от него Шерйездан, учил оберегаться от ядовитых пауков, помогал
по-новому седлать коня. Здесь, в Самарканде, он что ни день наезжал в дом
