154
Атургундад приют всем беглым приверженцам царя Кавада. И ничего не мог
сделать с племянником великий канаранг, потому что в шатре у туранского
владыки Хушнаваза жил бежавший царь, а кайсаки что ни день появлялись в виду
Мерва .
Все старые Авраамовы записи привез с очередным караваном Авель
бар-Хенанишо. И сотни верблюдов не пришло теперь с ним в Мерв Великие,
которых слушался жалкий царь Замасп, снова стали двойными и тройными сборами
облагать каждый тюк шелка. Они брали из складов и мастерских что хотели, и
не оставалось ничего для ромеев. О новых путях через море пошли разговоры в
товариществе И не налаживают эти пути лишь потому. что ждут перемены
Надо ли писать об этом? А что сейчас в дехе сотника Исфандиара? Бегущие
из Эраншахра люди говорят, что насильно возвращают великие свои земли,
занятые дехканами и пахарями-вастриошан. Погромы инородцев прошли в
Ктесифоне и Гундишапуре. Немало мастеров -- христиан и иудеев пришло с
семьями в Мерв за это время. И дальше ушли они--в Туран...
Что может написать он о Маздаке? . Все говорят, что укрылся в
Атурпаткане великий маг вместе с верными сподвижниками. От царя Кавада уже
ездили к нему люди И все чаще слухи, что болеет он: слишком много мудрости
было дано ему от бога, и не выдержала голова. О смерти Маздака тихо говорили
в Хорасане...
Как притчи и сказания всевозможные слухи на неустойчивой земле
Эраншахра И всегда что-то истинное в основе. Откуда узнал он о тайном
бегстве канаранга Гушнапсдада? Что поведала пустыня всем этим людям, которые
пришли сюда и ждут еще с ночи, глядя в Черные Пески9..
Где-то там, в песках, Роушан... Авель бар-Хенанишо привез ее весной к
нему в Мерв вместе с рукописями, и сразу принялась она чистить и убирать в
его глиняном жилище при дасткарте воителя Атургундада. Другой совсем стала
она за короткую зиму. Розовый свет появился на лице, темным сиянием
наполнились глаза. Ничуть не стесняясь, раздевалась и укладывалась при нем
Роушан, и Авраам увидел ее красивые ноги и маленькую крепкую грудь Она
засыпала сразу, а он продолжал писать при светильнике .. Иногда он подходил,
задумчиво смотрел на нее, гладил по голове...
Подолгу потом сидел Авраам и смотрел в белое мер-
155
цающее пламя. Каким чутьем понимала его спящая девочка? Не так много
лет ему, но в разных сферах они Любимое заплаканное лицо вставало во
времени, отделяя его от того, совсем другого Авраама, который водил в кусты
дочку садовника, метался на жесткой койке, ездил к Пуле...
Ровно горело пламя, тих был мир, падала и падала в ночь Фарангис ..
Неуемная, закоренелая вражда была у Роушан к кай-саку Шерйездану. Узнав
непонятно от кого, что в Мерве Авраам, стал наезжать к нему в гости
Шерйездан со всеми друзьями. Пустыня, бешеный Оке и еще три пустыни лежали
на пути, но конная скачка и была их жизнь Словно с прогулки являлись они:
свежие, крепкие, белозубые. С необычайным почтением смотрели кайсаки на
разложенные по деревянному помосту у стены свитки, на столик с бронзовой
чернильницей. Они обращались к нему, прибавляя туранское слово -- приставку,
означающую достоинство и старость. А почти все были одних лет с Авраамом...
Роушан кричала на них, что мусорят в доме и на дворе со своими
бесхвостыми потными конями. Шерйездана не раз пинала она, проходя мимо. И
тот боязливо втягивал голову и сгибал плечи, когда слышал ее голос..
А в один из дней степенно слезли с лошадей три белобородых кайсака в
огромных узорных шубах.
-- Это к вам, агай! -- шепнул Шерйездан, отступая назад.
Старики сидели на ковре, пили кобылье молоко, подносимое молодыми
кайсаками, и важно качали головами. Потом заговорил старейший из них. Он
долго и подробно объяснял, какого рода Шерйездан, какие храбрые и достойные
воители его предки до седьмого колена. Благословляемые мертвыми и живыми из
этого рода, приехали они, чтобы увидеть невесту и познакомиться с ее
родителями...
Как во сне позвал он Роушан. Она пришла и села, потупив глаза перед
стариками. Когда объяснил ей все Авраам, она вдруг заплакала и, к великому
его изумлению, согласно кивнула головой. Потом вышла на айван и походя так
треснула ожидавшего там Шерйездана, что тот отлетел к дувалу...
Голова шла кругом у Авраама в ту осень. Пришлось
156
ехать за Оке, на шумную свадьбу, получать немыслимые подарки от
родственников. Было их половина Турана, и все это время носились они по
степи вокруг, выхватывая друг у друга из седел живых козлов, зубами доставая
с земли завернутое в шелк серебро. Сливались в буйной игре люди и лошади, и
во плоти представала перед ним древняя ромейская притча о кентаврах...
Целый табун лошадей был теперь у него в собственности. Нельзя было
отказываться от уплаты за Роушан, ибо это роняло ее достоинство. Родовитости
и красоте соответствовала цена. Еле уговорил Авраам своих родственников
оставить его скот и лошадей на выпас в их табунах. Каждому коню выжигали
железом тавро, а у овец надрезали уши. Простейший знак птицы придумал себе
Авраам. В бесконечной степи должен иметь свой символ каждый человек...
Не проходило недели с тех пор, чтобы какие-то люди не передавали ему
гостинцы из Турана. Все что угодно это было: расшитый хурджун, гуннские
кожаные чулки, живая овца. И еще привозили всякий раз круто прокопченную
жирную конину с обязательным присловием, что "сама Роушан-апай делала...".
Мир изменился... Он не понял сначала, что произошло. И стоящие на
стенах люди затаили дыхание. Весь горизонт потемнел вдруг по кругу и начал
стремительно приближаться, ломаясь на барханах. Словно чья-то рука стирала с
лица земли солнечные рисунки. Все выше в небо летела черная мгла. День
потух...
Чудовищная петля пыли захлестнула Маргиану. Было видно, как несутся в
ужасе от нее, разбиваясь о древние стены, бесчисленные волки, барсы, онагры.
По валу царя Антиоха затянула она Мерв, ворвалась сразу во все ворота
Пыльные смерчи понеслись над зеленой крышей города, соединились и
закрутились над притихшим базаром...
Воитель Атургундад первый преклонил колено, коснулся ладонью глаз, рта
и земли перед царем царей и богом Кавадом. И тот повелел ему стать
канарангом Хорасана, хоть и был он племянником Пушнапсдада, пожелавшего
когда-то глаз царя. Азаты стояли в крепости четкой линией, и прямоугольный
красный плат на пике колыхался от горячего ветра.
Как будто и не было похода через пески, носились по
157
городу и вокруг него кайсаки. А к вечеру устроили все ту же туранскую
игру: метались на воле конными скопищами, вырывая друг у друга вопящих
козлов. Среди улицы нашел его Шерйездан, потащил к родственникам. Они ели у
костра опаленное огнем мясо, отрезая прямо от туши...
Не успели доесть всего, какой-то молодой кайсак, исполосованный и
счастливый, бросил к костру нового козла и спрыгнул с коня. Он подкатал
рукава и принялся есть с клинка полусырое мясо, обсуждая со всеми действия
какого-то туранского батыра, сумевшего в полдня перехватить восемь козлов и
теленка. Аврааму передал потом кайсак дымный кусок на ноже, и чуть не
поперхнулся тот. Светлолицый Кавад это был в кайсацкой одежде...
Померкли костры, и не успело солнце исчертить пустыню, опять разлился
по земле стремительный конный поток. Не нужно было мясо в поход кайсакам.
Облавой скакали они, гоня перед собой все живое. Волки, зайцы, онагры,
легкие джейраны мчались от них день и ночь, попадая под разящие стрелы. С
ходу втаскивали их в седла кайсаки...
Великий туранский владыка Хушнаваз ничем не выделял Светлолицего Кавада
среди своих сыновей. Любимую дочь от сестры Кавада -- заложницы -- дал он
ему в жены. А сейчас дал пятьдесят тысяч кайсаков с мечами из синего
железа...
По центру, не сходя с древней царской дороги на Кте-сифон, двигался
полк хорасанских азатов. "Звезда Маз-дака" -- прямоугольный красный плат на
пике -- трепетал над пыльным слепым облаком...
II
ПОКЛОНЯЮЩИЙСЯ МАЗДЕ КАВАД, БОГ, ЦАРЬ ЦАРЕЙ АРИЙЦЕВ И НЕАРИЙЦЕВ, ИЗ РОДА
БОГОВ, СЫН БОГА ПЕРОЗА, ЦАРЯ, СЛУШАЕТ ВАС, АРИЙСКИЕ СОСЛОВИЯ!
Медленно поползла вверх завеса, и багровый свет стерся с лиц сидящих.
Дыхание царя царей смешалось с дыханием мира. Обозначились бронзовые цепи,
несущие золотую корону в воздухе. Неподвижно сидел под ней Светлолицый, и
глаза его смотрели в черную яму посредине зала...
158
Откинулся ковер в боковом проходе. Шестеро воителей ввели человека под
черным покрывалом, толкнули вниз. Завыли карнаи...
-- Обнажите лицо вора!..
Глаза худенького царевича Замаспа не могли смотреть на поставленный
перед ним огонь. Все время ускользали они. Когда серпик красного железа
приблизился к его зрачкам, Замасп тонко закричал и пополз из ямы. Авраам
закрылся ладонями...
Не бывало еще такого малодушия среди причисленных к богам. Ненужные
цари в молчании и не поднимая рук принимали здесь это и уходили в Истахр,
где далеко в горах был дасткарт с прекрасным садом и вечно шумящей водой.
Специально для них его построил и завещал на все будущие века мудрый Сасан
-- основатель династии. Они обязательно должны были при этом смотреть в
огонь, чтобы видеть его в своих снах остальную жизнь...
Замасп, жалкий царевич, поддержал когда-то канаран-га Гушнапсдада,
пожелавшего глаз Светлолицего Кавада. Не потому воспротивились тогда
великие, что кровь бога и царя священна. "Красную Ночь" помнили они и
огненные реки из-за туч...
Жалобный вскрик затерялся в трубном реве. Неверно тыкающуюся черную
фигурку уводили шестеро воителей. Прямо смотрел бог и царь царей Кавад, и
резкий изгиб бровей повторял линию подбородка. Ближе всех теперь к царскому
возвышению сидели датвар Розбех, вернувшийся из Систана вазирг Шапур и
воитель Сиявуш. Мо-бедан мобед недавно упал в пропасть на горной дороге. И
многих великих опять не было. Они убежали в дальние дасткарты, к ромеям или
в пустыню -- к бродячим всадникам. Тех, кого застали из поддержавших
Гушнасп-дада, отвели в царскую "Башню Молчания" на холмах. Прямые ножи дали
им в руки, чтобы сами убили себя. Только канаранга Гушнаспдада удавили, в
позор ему, шерстяной веревкой...
И еще не было в зале великого мага Маздака. Где-то на Севере находился
он, и ждали его в Эраншахре...
Слоны сокрушали дасткарты. Огромные таврские бревна-кругляки крепились
по обе стороны громадной туши, и вожатый направлял их на стены. Делалось по
пять проломов с каждой стороны, выбивались калитки,
159
и рушились башенки для стражи. Солнечные столбы стояли над
Ктесифоном...
Авраам не знал даже, чей это дасткарт на краю города. Он просто
смотрел. Отставляя бронзовые ноги, слон долго пятился от стены -- на добрый
выстрел из лука Потом стоял, покачиваясь от собственного дыхания. По вскрику
вожатого он поднимал хобот, вынюхивал воздух и начинал бег. медленный, все
убыстряющийся. Слепой глыбой проносился он последние шаги, и удар встряхивал
землю Так повторялось двадцать, тридцать раз, пока стена не обрушивалась
сразу вся, обсыпая осколками желтоватые бивни Солнце золотило пыль, летящую
в небо
Маленький загорелый вожатый в выцветшей куртке сидел на гладкой спине,
ловко упершись ногами в бревно В такт бегу выщелкивал он пальцами припев
знаменитой песни Кабруй-хайяма. Кружком в стороне сидели азаты. Они
провожали глазами бегущего слона, и невозможно было узнать, что они
думают...
