ритором Парцалисом, которому принадле-
171
жала от рождения. Когда он уходил, теплые слезы появились у Пулы на
глазах...
Снова ходил Авраам по Нисибину Еще жестче стали порядки в академии, и
тишина стояла в кельях, мастерских и аудиториях Сердце щеми то у него. Даже
козлы и столб позора посреди двора, где сыпал он себе пепел на голову, были
связаны с его жизнью и казались близкими. Совсем молодые тихие студенты
снимали шапки, с удивлением глядя на красную куртку Авраама.
На треть осел в землю старый дом во дворе епископа, и новый --
попросторнее -- стоял рядом. Нынешний епископ Нисибина, тоже Бар-Саума, жил
там. Крепкий, просто одетый старик с проницательными глазами покосился на
его куртку и спросил, многие ли христиане в Ктесифоне совместили веру с
лукавым учением. Авраам поспешил уйти ..
На царской стороне Нисибина, где жил Авраам неделю, разыскал его
Шерйездан. По дороге домой от Амиды сделал он со своими кайсаками
пятидневный пробег в сторону, чтобы повидаться с родственником. Ничего из
вещей, по своему обычаю, не брали кайсаки в завоеванных городах. Одну лишь
серую кобылу вел пристегнутой к подсменному коню Шерйездан, и две стриженых
головки торчали по обе стороны из вьючного хурджуна.
-- Э, Роушан-апай сказала... Будет довольна!
Так объяснил ему это Шерйездан, заметив недоуменный взгляд Авраама. Два
сына родились уже у Роу-шан, и она поручила мужу привезти с войны девочек,
чтобы стали потом им женами...
Пожар и вопли Амиды слышались Аврааму, пока он смотрел, как снимал с
лошади Шерйездан переметную суму с детьми. В младенческих хитонах были
девочки и вовсю таращили черные глазки, крепко уцепившись за Шерйездана.
Одна из них захныкала, когда опустил он их на землю. И опять взял ее на руки
Шерйездан, засмеялся, поцеловал. Девочка успокоилась. Авраам вздохнул...
С царской почтой ехал он от границы. -- Не положено!..
172
Это было любимым словом у азатов. Когда они говорили так, задавать
вопросы, взывать к разуму или чувствам, доискиваться причины было
бесполезно. Высшая форма мирового порядка, смысл всего сущего содержались
для 'них в этом кратком отрицании. Сейчас они стояли непрерывной линией, как
требовалось по "Аин-намаку", когда за спиной река Сияющий куб дворца парил в
небе на том берегу. Азаты не пропускали красных деристденанов к переправе на
Ктесифон...
Недоумевающая толпа молча теснилась перед заставой. Они ничего не несли
с собой с этой войны, деристде-наны, и опавшими были холщовые мешки за их
спинами
-- Не положено!..
Время от времени это говорил им вполголоса плотный, похожий на
Исфандиара сотник с мокрой от пота шеей. Они и не спрашивали ни о чем.
Видимо, им тоже был понятен тайный смысл этого слова.
И вдруг все сразу двинулись вперед Даже не вынимая своих ножей,
слитными пятерками шли красные де-ристденаны, и азаты принялись привычно,
деловито рубить их прямыми, расширяющимися к концу мечами...
В полной тишине делалось это. Только тупой деревянный стук и шорох
рассекаемой человечьей плоти отдавались где-то далеко в небе. И еще выдохи
азатов колыхали влажный горячий воздух. Красная вода позади поглощала,
прятала звук...
Сердце задрожало у Авраама. Он ясно увидел знакомого гончара и его
братьев из Гундишапура. Прижавшись телами друг к другу, шли они навстречу
сверкающему железу. Привыкшие изо дня в день мять чистую глину были у них
руки. Но потом он перевел взгляд и увидел, что и у другой пятерки такие же
длинные руки с бронзовыми, жесткими от тысячелетнего труда мозолями. И лицо
у них было одно. Третья пятерка тоже показалась ему знакомой, и четвертая, и
пятая. Они шли:
гончары, ткачи, кузнецы, ковроделы, арийцы и неарийцы...
На прибрежнем холме у переправы увидел он Сияву-ша. Спокойные, как у
волка, были его глаза, и вспышки мечей холодно отражались в них. А рядом
стоял Фар-шедвард -- младший Карен, который сам когда-то был великим, но
отказался от всех почестей и богатств во имя правды Маздака. И опять увидел
Авраам тот день,
173
когда на камнях за дехом зарезался неимущий азат, у которого этот
человек отнял жену. И лай собак, и хохот услышал Авраам. "А я хотел ему
взамен толстую Фира-нак прислать!.."
Точным повторением Быка-Зармихра казалось сейчас лицо голубого
Фаршедварда. И все же другим было оно. У покойного эранспахбеда прямые
солдатские морщины вспарывали щеки и подбородок, в глазах стояла откровенная
скотская злоба. А у Фаршедварда под кожей светился благородный белый жир,
маленькие Кареновы глаза горели доброжелательством. Мягко, волнисто
двигались пухлые губы, как бы присасываясь к чему-то незримому...
Уже с того берега посмотрел Авраам. Синяя линия азатов по-прежнему была
недвижима. Как только подкатывалась к ней красная волна, опять возникало
железное сверкание. Неровные красные пятерки покрывали прибрежные зеленые
холмы, расползались в стороны...
VI
Арийские бугры вздулись на плоском безбровом лице управляющего Мардана.
Совсем как у великих, оттянулись книзу губы, а круглые розовые ноздри
смотрели в небо. Большое твердое брюхо появилось у него, и Аврааму пришлось
потесниться в коридоре даст-карта...
Ночью была у него Мушкданэ. Главным человеком в рустаке стал Мардан.
Те, кто не хотел его, изгнаны. Многим скоро придется плохо.
-- Все это Розбех мешает людям. -- Приподнявшись, она оглянулась на
темный угол, зашептала:--Окружил себя христианами с их жугутским богом,
армянами всякими. Честному арийцу тут не пробиться. Но ничего...
Он лежал на спине. Приняв за обиду его молчание, она стала настойчиво
ласкать его полной короткой рукой. В голосе ее было оправдание:
-- Я не говорю, конечно, обо всех. И среди христиан есть хорошие... Да
и какой ты христианин? Разве что обрезанный... Ничего. Какое это имеет
значение?..
174
Она говорила искренне. Тогда он спросил, в чем же вина Розбеха.
-- Понимаешь: правда -- она и есть бог. И у нее, значит, четыре этих...
силы: Память, Радость, Различение...--Не освобождая занятой руки, она
принялась объяснять:--Нет, сначала Различение, потом Память... И все они
действуют через "Семь", а те уже -- через "Двенадцать". Как у царя царей:
вазирги есть, спахбеды, шахрадары... А Розбех не признает этих "Семи". И
"Четыре" не так признает, как нужно: вместо Различения у него что-то другое,
я уже забыла... В общем, уклоняется от правильного пути...
Подогнув тяжелые деревья-ноги, лежали на круглых животах слоны. Цепи от
них были замотаны на железных столбах. Мерно качали они гранитными головами,
и бивни их скрежетали по медным тазам. Прислужники все подбрасывали влажную
джугару.
Авраам принюхался: зачем здесь, среди города, пьяные слоны? На высоком
черном коне сидел маленький горбун, и глаза у него горели, как и там, на
ступенях к реке, когда протыкал он ножом завернутую в ковер девочку.
Громадный красный рот был у него... г
Слонов стали покалывать в пах. Яростно раскачивая хоботами, начали
подниматься они. Сухой каменный хауз увидел Авраам. Гладкий скат был к нему,
и слоны побежали, теснясь, опережая друг друга. Там лежали люди...
Двумя ногами сразу, передней и задней, становился слон на человека, и
сухой хруст слышал Авраам. Ладонями захотел он заслониться, но кровь была
везде...
Слоны топтали людей!.. Остались двое связанных мужчин, женщина со
свертком, старик. Красная грязь разбрызгивалась кругом. И куски ткани...
Вопль убийства докатился наконец до его ушей. Нет, не мог он услышать
хруста, потому что ревели карнаи... Белой тканью закрывала младенца женщина
от огромной ноги. Похрюкивали слоны, маленькие глазки горели веселыми
рубинами...
Авраама тошнило под деревом на краю майдана. Трубы кричали...
ИЗМЕНЯЮЩИХ ПРАВДЕ... ПОСТИГНЕТ..
175
Никогда еще не говорил так Розбех. Тонкое благородное лицо его
светилось, и радость удовлетворения была в чистых арийских глазах. Когда он
победно вскидывал руку к царскому трону, красная рубашка простого
деристденана всякий раз открывалась под фиолетовым плащом.
-- Плачут великие, но не верит слезам красный Кте-сифон!.. Да, хлеб и
женщин забрали у них, и равны люди сейчас на земле Эраншахра. Но далеки
великие от того, чтобы примириться с потерей богатства и власти. Только
смерть очистит их души от зла. И всех из рода постигнет кара: старых и юных,
имущих, ибо такова скверна богатства, что заражает через родственную кровь.
Вот почему мы дали нашему доблестному пайгансалару право на убийство!..
И вдруг увидел из диперанской ниши Авраам, что только датвар Розбех в
красной одежде под судейским плащом. Все, кроме него, сняли уже красные
куртки и покрывала. В черном были теперь они: Тахамтан, Фар-шедвард,
оставшиеся здесь вожди деристденанов. Вторым от Тахамтана сидел "Меч
Маздака" -- грозный пайгансалар. Голова с огромным безгубым ртом утонула в
глубине маленького черного комочка. Его называли еще Гушбастар -- "Слушающий
ночные сны".
Тахамтан молчал, но на него устремлены были взгляды, а не на Розбеха.
Какое-то ожидание было на лицах сидящих. Только царь царей на своем троне и
воитель Сиявуш смотрели прямо перед собой.
-- Слава тем, кто железными крючьями выкорчевывает зло в Эраншахре! --
вскричал Розбех. -- Они не испугались крови, и в веках останутся их деяния.
Потомки станут гордиться их великим подвигом...
Заговорил один из людей-вастриошан. Долго рассказывал он, как какой-то
человек из их рустака не пустил соседа к своей жене. Крючьями, как мертвую
плоть, потащили его ночью вместе с женой...
Датвар Розбех, не дослушав, повел рукой от плеча:
-- Когда кузнец бьет молотом по горячему железу, искры летят во все
стороны. Они могут упасть на случайного человека. Значит ли это, что нужно
потушить горн?!..
Спокойные желтоватые глаза Тахамтана посмотрели на Розбеха.
176
Ночь была, когда закончился Царский Совет Дипе-раны спустились по
крученой лестнице и остановились. Черные люди ждали у стены с задней стороны
дворца. Было видно, как откинулась завеса и великий датвар Розбех пошел в
полосе света. Железные крючья протянулись к нему с четырех сторон, захватили
под ребра, в промежность, за подбородок. Свет пропал. Человеческий вопль
раздался во тьме .
VII
В доме у Артака спал он в эту ночь. И едва приклонил голову, слон
побежал на него. Уклонился Авраам от чудовищной ноги, но дико закричал
кто-то, и с разных сторон потянулись крючья.
Они и вправду тянулись из тьмы, острые железные крючья, которыми
волокут мертвых в "Башню Молчания". Но не за ним. Артак в белом ночном
балахоне стоял посреди комнаты. Под подбородком проткнуло его отточенное
железо, рвануло к земле. Другой крюк держал в промежности, и еще два тащили
за ребра...
Голых женщин гнали мимо, тыкая во", все места острыми наконечниками.
Потом проволокли истерзанного старика диперана, детей. И потайной факел едва
не опалил бровей Аврааму.
-- Этого пока не надо!..
Они ушли, и никак не мог вытолкнуть комок из горла Авраам. Свою куртку
нащупал он и надел. Снова попытался крикнуть, позвать кого-нибудь, но ничего
не получалось. Так и вышел он на улицу...
Конь убежал, и пешком шел Авраам, поворачивая в какие-то улицы,
переулки. В серой предутренней мгле изламывались черные тени, скрежетало
железо о камни, плакали люди. И шуршание слышалось отовсюду -- тихое,
неумолимое, как будто двигались крысы...
На третий день увидел Авраам у моста через царский канал толпу людей.
