подкладывать под нее скатившееся одеяло, потому что на досках лежали они.
Она поднялась, сделала с собой что нужно, ровно выстелила большое одеяло во
тьме. Но он видел все, и высокая волна близости прилила от нее.
-- Фарангис!..
Впервые он назвал ее бронзовое имя. Обычным, земным сразу стало оно. И
они легли, обнявшись, прижимаясь в извечной чистоте тела, согревая друг
друга от проникающего через камни осеннего холода.
-- Я услышала тебя у платана, Абрам... Про то, что ждала его, говорила
она, и как много снился он ей. Не отпуская его ни на миг, шептала в ночи
Белая Фарангис о своей безмерной тоске по нему. И плакала, как всякая
женщина, боясь, что уйдет он когда-нибудь от нее.
Он целовал ее лицо и влажные, вдруг умолкающие губы. Каждый раз
затихала она так в ожидании счастья. И когда приходило оно, просыпалась
сразу вся и не знала усталости. Покорная, ослепшая, искала она потом его
руки.
-- Я люблю тебя, Абрам!..
Он забыл спросить о воителе Сиявуше, потому что не имело это
значения...
Было мгновение, когда споткнулся Авраам о невидимое... Нет, не ведала
она лжи. Одна лишь высокая правда любви жила в ней. Вся без остатка
растворилась она в нем, сердце и плоть их были едины.
-- Уедем куда-нибудь! -- сказал он.
На миг отстранилась она, но не был виной этому кто-
143
то другой. Сразу вспомнил Авраам тот день, когда шла Белая Фарангис при
свете солнца. Ночное было у нее все: необычный профиль, лунная белизна, на
фарфоре нарисованные губы. Закутана в шелк была она, и узкая рука с зелеными
и золотыми камнями на пальцах придерживала покрывало у плеча...
Но лишь потом засветились зелено-золотые глаза. А вначале безразлично,
как камни в перстнях, отразили они Авраама, длинную каменную стену, рабов у
оливок, притихших азатов. Видела ли она людей?..
И не было уже грозного тумана из старых сказаний. По краям ее
маленького рта проступили тогда арийские бугры. Как у тупого Быка-Зармихра,
оттянули они книзу углы ее губ. И у канаранга Гушнапсдада так же высокомерно
кривились губы при людях. Даже у надсмотрщика Мардана вздувался рот по
краям, когда говорил он с рабами...
Авраам протянул руки к ее рту, потрогал около. Не было там ничего,
только великая человеческая нежность кожи. Ласково, больно прикусила она ему
пальцы...
От шума в коридоре пробудился Авраам, открыл глаза. Один лежал он, до
головы укрытый одеялом, и не осталось ничего от ночи. Но полно было радости
тело, и болели покусанные губы. Что-то стягивало ему шею. Потянув, увидел он
сплетенный втрое золотой волос. Так царица Вис привязывала к себе Рамина. А
в Самарканде сделала это жрица при храме, когда расстались они. И даже волос
Мушкданэ, дочки садовника, когда-то остался на нем...
За окном глянцево сияли осенние красно-желтые листья. Закачалась
дверная завеса, и уставились на Авраама бесцветные глаза. Поганый Мардан это
был, надзирающий над рабами и по своей воле заглядывающий во все щели. Самим
богом в наказание был вдавлен нос посреди плоского лица. Чуть дрогнул этот
круглый нос, повертелся, задышал важно в обе ноздри:
-- Там диперанов зовут... Всех!
XV
Сдвинулись за спиной железные ворота, и тревога проникла в сердце. С
ночи разошлись деристденаны по
144
сатрапиям, а великий маг Маздак со своими людьми уехал на Север, в
Шизу.
Авраам не успел поздороваться с друзьями. Диперанов торопили, и они
один за другим взбирались наверх по крученным вокруг одной оси ступеням. В
темном колодце лестницы слышались удивленные восклицания. Никто не ждал в
этот день Царского Совета...
ПОКЛОНЯЮЩИЙСЯ МАЗДЕ ЗАМАСП, БОГ, ЦАРЬ ЦАРЕЙ АРИЙЦЕВ И НЕАРИЙЦЕВ ИЗ РОДА
БОГОВ, СЫН БОГА ПЕРОЗА, ЦАРЯ. СЛУШАЕТ ВАС. АРИЙСКИЕ СОСЛОВИЯ!
Авраам не понял сразу, какое смещение произошло в царской формуле.
Дипераны переглядывались. Старый Саул был угрюм, в глазах Артака обозначился
страх...
Он посмотрел вниз. Тремя рядами сидели сословия, и множество великих
появилось справа на синих подушках. Перевернуты зачем-то были красные
подушки слева, откуда говорили всегда Маздак и Розбех...
Замасп!.. Почему назван он--жалкая тень Светлолицего Кавада? И не видно
нигде безликого царевича с бегающими глазами. Самого царя царей тоже нет на
обычном месте...
Красный ковер откинулся в боковом проходе. Шестеро великих ввели
человека под черным покрывалом. Пригнув, посадили они его в круглую яму
посредине зала. Яростно взвыли карнаи.
-- Обнажите лицо отступника!
Это радостно крикнул мобедан мобед, вытянув шею. Первый сопровождающий
рывком сбросил покрывало. Кавад, царь царей и бог, был под ним...
Огонь поставили перед царем, чтобы он смотрел на него. На уровне пола
были его глаза. Гушнапсдад, кана-ранг -- правитель Хорасана, большой,
налитый могучей древней кровью, был ближе всего к нему. Крохотный изогнутый
ножичек вынул он и принялся подрезать ногти. Все смотрели на этот ножичек...
Авраам содрогнулся: так сделали с Валаршем, предыдущим царем. Далеко в
Истахре есть дасткарт для слепых царей...
-- Сегодня нам может помочь этот маленький ножичек...--Канаранг поиграл
узеньким лезвием, проверил пальцем остроту. -- Двадцать тысяч латников не
будут в силах сделать этого завтра!
145
Большая рука с ножиком медленно опустилась на уровне глаз царя.
Светлолицый смотрел на огонь...
Авраама оторвали от перил, толкнули в темноту Вместе с Артаком бежали
они узкими проходами. Пустая черная площадь была оцеплена с четырех сторон
гусарами. Их пропустили как диперанов...
Ктесифон был пуст. Ни одного человека не было на улицах и площадях. И
на полях не было людей. Далеко у горизонта стояли светлые горы.
Когда они поднялись на холмы, трубный гром докатился до них из пустого
города...
ЗАМАСП, БОГ, ЦАРЬ ЦАРЕЙ... ПОВЕЛЕЛ...
XVI
Женщина под радужным покрывалом шла над пропастью, и было это, как в
нескончаемой сказке, которую тысячу и одну ночь рассказывает царю мудрая
дочь ва-зирга, чтобы продлить жизнь...
В дехе у сотника Исфандиара укрылся Авраам после бегства из Ктесифона,
потому что многие из великих разыскивали красных диперанов и прокалывали им
зрачки. Там было тихо: Фарше двард -- младший брат Быка-Зармихра, владевший
дасткартом у гор, почему-то не приезжал, а дехканы и люди-вастриошан
по-доброму относились к Аврааму. В землянке с Исфандиаровым рабом Ламбаком
жил он и все слушал его неимоверные истории про горных, лесных и водяных
дивов.
Всякое рассказывали шепотом про царя царей Кавада и вдруг перестали.
Когда выговорил Авраам как-то имя его при старом мобеде -- служителе
местного Огня, -- тот затрясся и пошел не оглядываясь. Раб Ламбак крепко
закрывал свои глаза и прятал лицо в руках, чтобы не видеть и не слышать...
Ночью, в дождь, едва слышный стук раздался в стену. Ламбак зажег факел
от тлеющего очага, и, как черное курчавое видение, стоял на пороге молодой
цыган. Мокрые волосы и глаза его искрились от огня, тень изламывалась на
стене. Авраам не сразу узнал того мальчика Рама, что лазил к азатам под
стеной...
146
Воителя Сиявуша искал цыган Рам: торопил, клялся, тряс за руки, а
почему -- не открывался. Только когда ехали уже вдвоем в ночи, сказал он про
"Замок Забвения"...
Не убили Светлолицего Кавада, царя царей и бога. Ослепить они тоже не
посмели его, опасаясь азатов. С ним сделали, как уже делали в древности с
отступившими от закона Кеями: имя их не должно быть произносимо в Эраншахре
при свете дня, и язык отрезается тому, кто вспомнит его. На земле остается
только тело того, кто некогда был царем, а самого его больше не существует.
И не знает никто, где находится этот замок...
-- Ты знаешь? -- спросил Авраам.
Рам остановил коня, испуганно оглянулся во все стороны, кивнул головой.
И подумалось Аврааму о человеческом естестве, которое одинаково у всех.
Безродный цыган не забыл, как запретил Светлолицый рубить руку мальчику,
укравшему курицу. Крепче ли арийская память? А разве он, ученый христианин
Авраам-- сын Вах-ромея, не подивился только что людским чувствам у другого
человека?..
Четыре ночи подряд скакали они по цыганским дорогам в объезд Ктесифона,
ибо знал Авраам, где следует искать воителя Сиявуша.
Дождь не переставал, и мокрые листья мягко оседали под ногами. Голые
ветки стыли во тьме, подрагивая под ветром, дующим от реки. Ни единой души
не было в саду дасткарта, куда впустил его охранявший въезд Фар-хад-гусан. И
другой азат не спросил по арийской сдержанности, что понадобилось там
беглому диперану...
Авраам обошел намокшую стену, постоял у калитки, и ноги привели его к
платану. Была середина ночи, и не знал он, что делать. Так и стоял он, пряча
всякий раз голову в плечи, когда ветки стряхивали с себя темную воду...
И пришла к платану Белая Фарангис. На черные, раздираемые ветром тучи
смотрела она, подняв к небу лицо. Авраам знал, что это его она ждет. Он
вышел из-за платана, взял ее стынущие руки. Она покачнулась и вдруг
заплакала громко и несчастно, как и всякая женщина:
-- О-о, тебя не убили... Ты жив, жив!..
Покрывало съехало набок у нее с головы. Она не отпускала Авраама и
локтем размазывала слезы по лицу.
147
Краска от сведенных бровей расплылась по щеке и у рта, дергался
подбородок, нос сморщился от плача. И совсем некрасивой стала Фарангис...
-- Ты жив, Абрам!..
Он сказал, что должен увидеть Сиявуша, и она сначала не поняла. Потом
кивнула головой и стала обтирать лицо краем покрывала. Не спросив ни о чем,
повела она Авраама к калитке...
В комнатах ее прятался Сиявуш. Она привела Авраама к нему и села в
стороне, закрывшись тяжелым шелком. Фонтан неслышно извивался по синим
каменным ступеням, и воитель Сиявуш сидел безразличный, в ремнях, с волчьим
кулоном на груди. Про то, что знал от цыгана Рама, сказал ему Авраам...
Когда вышли в сад, в другой одежде уже была Белая Фарангис. Медные
носки шнурованных дорожных туфель выглядывали из-под плотного коричневого
плаща, кожаная накидка закрывала голову. И не смотрела она уже на Авраама.
Он видел, как тонкий серпик достала она из-за подушки...
Вздыхал от тихого дождя сад при дасткарте. На стене у водостока
недвижен был черный человек, и только длинные староперсидские усы колыхались
от ветра. А может быть, показалось Аврааму, и была это просто тень от
мокрого, утерявшего листья дерева...
С ними ехала Белая Фарангис, отставая на полконя. Сзади скакали два
азата-горца в башлыках и с волчьим знаком Испахпатов на груди. Рам ехал
впереди всех, выбирая дорогу.
Цыгане-домы, обжигающие в безлюдных горах деревья для варки железа,
рассказали ему, что провезли мимо них светлолицего человека с кожаным щитом
на глазах. И живущий в Чертовом Провале старик подтвердил, что это и есть
царь царей. А в замке на скале заточили его за то, что разрешил цыганам жить
на одном месте. Не позволялось им раньше строить стены от ветра и оставаться
на ночь под крышей в селениях Эраншахра...
В каменной стене между туч выбили узкие бойницы, а те, кто сделал это в
неведомые времена, превратились в белых сычей и кричат во тьме, чтобы не
уснула стража.
148
Заххака, змея-людоеда, держали здесь, перед тем как приковать к
Демавенду. Шепотом сказанное слово нескончаемо гремело и билось о камни,
поднимаясь со дна ущелья. Вечная ночь была внизу, и звезды не уходили с
неба. Имени не имело это место...
