Авраама из царского стойбища. И всегда были с ним друзья -- такие же молодые
непоседливые кайсаки с черным пушком над губой. Они пили жгучее кобылье
молоко из кожаных мешков-турсуков и смеялись так, что осыпалась пыль со
старого, мазанного глиной потолка...
На большом слоне, в ковровом доме с бубенчиками, ехал великий канаранг
Гушнапсдад, возглавлявший посольство. Четыре дня пришлось ему ждать, пока
царь Турана возвратится с охоты. В двенадцатикрылой белой юрте сидел на
возвышении прямой седоусый старик в лисьей шапке с бриллиантом. Он не
смотрел на кана-ранга, принудившего склонить до полу свое громадное тело, и
только отрывисто спросил:
-- Здоров ли мой сын и брат Кей-Кавад?
Сестра Светлолицего Кавада, оставленная с ним когда-то в залог
туран-шаху несчастливым отцом их Перо-зом, сделалась женой кагана. Потому и
назвал он Кавада кроме всего и братом. Привезенное серебро было отдано на
монетный двор для переплавки в драхмы с изображением царя Турана...
Вскоре ушел с караваном в дальнейший путь его дядя Авель бар-Хенанишо.
И Тыква уехал навсегда, прижимая
Цб
перед собой к животу старый мешок с арамейскими грамотами. Потом отбыло
посольство, и один в Туране остался Авраам...
На развалины Кей-Афрасиаба часто ходил он, пока было тепло, и думал:
вправду ли сказочный воитель Ростам разрушил их, мстя за убитого Сиявуша? В
предании было сказано, что злоба и черная зависть погубили благородного
царевича, и таз наполнили враги его кровью...
Все те же легенды нашел Авраам в Туране. Менялся лишь угол зрения.
Ростам оставался героем, но совершал подвиги уже не от лица Эрана.
Отвлеченными примерами стали они, и без всякого усилия сливался его образ с
Пираном, вечным туранским ревнителем. Зато в недосягаемую высь уплывал
царевич Сиявуш, и на коврах, стенах, рельефах изображались его деяния.
Исчадием тьмы представлялся Кей-Кавус, владыка Эрана. Сам Ростам клеймил его
точно теми же словами, какими в эранском варианте обличался Кей-Афрасиаб...
А эти стены, наверно, тоже пробивали солдаты Ис-кандария, потому что
следы тех же таранов сохраняли они, что в Персеполисе и Мерве. Совсем
недалеко отсюда, на бурном Яксарте, была Александрия Дальняя, от которой
повернули назад македонские фаланги, ибо прошли уже дальше Кира. Здесь, в
туранской Согдиане, взял себе Искандарий жену Роксану, чтобы навечно свести
вместе Запад и Восток...
Все полнилось здесь памятью о великом македонце. Больше десятка списков
восторженного повествования о его делах нашел Авраам. В Александрии Дальней
и других согдийских городах, куда выезжал он в эту зиму, показывали место
встречи его с Роксаной. На стенах дасткартов рядом с многофигурными цветными
композициями из жизни Сиявуша и сына его Фаруда обязательно присутствовал
победоносный Искандарий. Ученые согдийцы, язычники и христиане, наряду со
своим отсчетом времени, вели другое летосчисление от начала царствования его
отца -- Филиппа Македонского. И не мог постичь Авраам смысла этого исконно
туран-ского поклонения силе, обезлюдившей некогда Согдиану...
Горькой колючей травой поросли руины, и с великим трудом можно было
пробираться через них. Ноги проваливались в ямы, оседала веками слежавшаяся
глина,
127
справа и слева слышалось тихое змеиное шипение. И буйный виноград
оплетал рухнувшие дома, увядшие гроздья сочились прозрачным медом.
Искривленные, одичавшие деревья из века в век усеивали развалины миндалем,
айвой, белыми согдийскими абрикосами. Не было земли плодороднее этой,
смешанной с укрепляющим дувальную глину скотским пометом. И каждую весну
неизменно прорывался в погребенный город переполненный ледяной водой
Зеравшан...
Уже много таких мертвых городов видел Авраам и не встречал там
человеческого следа. Не селятся и не ходят туда, где погибли насильственной
смертью люди. Все равно, от чего это произошло: от меча, мора или
встряхнувшего землю гнева божьего. Безраздельное царство Ахримана там, и
может заразить живых его дуновение...
Не было двурогого арийского шлема на туранских изображениях Искандария.
Страшная притча родилась здесь ему в оправдание. Росли как будто два рога у
македонского царя, но кончиками внутрь. И как только останавливался он в
завоеваниях, нестерпимую боль причиняли они...
Огромное торговое подворье имело здесь товарищество. Самостоятельную
выкормку шелковичных червей развело оно и получало уже до трех тысяч тюков
сырца в году. Вдвое ближе было отсюда к ромеям, чем если везти весь сырец из
Китая. Шелкоткацкие мастерские с красильней строились у каменного старого
моста через Зеравшан. Налоги здесь вдвое меньше, чем в Эраншахре, и
туранский владыка не принуждает в вере...
Наверно, потому так много манихеев в Согдиане. Не такие нелюдимые они
здесь, как под кесарем или в Эраншахре. Лучшие художники из них по росписи
стен, тканей, посуды. Тайны китайских и всяких иных красок известны им.
Казненный когда-то объединитель всех земных вер -- пророк Мани сам был
великим живописцем и считал, что нет более достойного для человека
занятия...
Манихеи ли были тому причиной, от которых выводил корень своего учения
великий маг Маздак, но к концу зимы, когда не хватает хлеба, стали в
Согдиане требовать раздачи из хранилищ. Где-то на пути к Пянд-жикенту
разгромили большой дасткарт и разобрали женщин из гарема тамошнего владыки.
Тогда собрались на совет согдийские великие и обратились за защитой к ка-
128
гану. Люди туран-шаха привязали к конским хвостам виновных и проволокли
в наказание кругами по большой базарной площади. В Пянджикенте местные
великие прибили зачинщиков на три дня ушами к деревянным воротам шахристана.
По всей Согдиане начали убивать манихеев, и делали это те же бедствующие
люди, которых подкормили и одарили деньгами великие. Иудеи и христиане тоже
стали реже показьшаться на улицах...
Много раз расспрашивали здесь Авраама о Маздаке. Согдийцем считали его
все, и был он якобы из рода здешних царей. Среди людей ходили слухи, что не
сегодня завтра объявится он в Самарканде, и плохо тогда придется великим и
самому туран-шаху. Другие говорили, что Маздак уже в Согдиане, но скрывается
в горах и ждет намеченного времени...
Роушан звали купленную им девочку, что было Роксаной по-эллински. Все
девочки в Согдиане откликаются на это имя. Еще совсем маленькой девочкой
купили ее в горах, и до последнего времени жила она в хозяйстве у
мельника-дехкана, который хотел подарить ее в жены сыну. Но сын утонул при
паводке, и дехкан повез ее на женский базар вместе с другой
рабыней-старухой...
По-прежнему прибирала она в доме, чистила, ходила за водой. Крепкая
грудь вырисовывалась у нее под ке-тене, но это не вызывало у него никаких
чувств. Дядей звала она Авраама и бежала навстречу, когда он приходил...
К храму Арамати-земли за каменным мостом ходил Авраам. Там нашел он
танцовщицу, одарившую его. Она сама подошла к нему, когда стоял он в
смущении у жертвенного дерева...
Едва сошла зимняя вода с ровных, как стол, такыров за Зеравшаном,
Авраама понесло по Турану.
-- Я хочу найти город Сиявуша, -- сказал он Шерйез-дану.
-- Поедем! -- согласился тот, нисколько не задумываясь.
И на следующее утро они поскакали: Авраам, Шерй-ездан и еще трое
кайсаков, его друзей. Днем и ночью мчались они, засыпая в седлах и
просыпаясь при первом
М. Симашко
129
луче солнца. Кони тоже спали, продолжая скакать. И Аврааму вправду
стало казаться, что одно целое он с лошадью...
Лишь началом Турана была Согдиана. От Зеравшана через древнее
нескончаемое ущелье ехали они, пока не вырвались вместе с дувщим в спину
ветром в совсем уж бескрайнюю степь. Трава рвалась к солнцу, хлестала по
ногам, и стекал с коней и людей живой зеленый сок. А дальше были еще большие
горы и реки, и опять неделями мчались они в желтой, красной, синей степи...
Табуны диких коней, сайгаков, куланов неслись впереди и сзади их,
справа и слева. И люди скакали меж ними, не отставая от двигающейся весны.
Легкие юрты были погружены на лошадей и гигантских косматых верблюдов.
Каждый туранский род имел свою тысячелетнюю дорогу к Северу и по ней же
возвращался назад с табунами, когда снег начинал заметать траву. И птицы
летели вместе с ними в ту и другую сторону...
Поэтому и строились туранские города лишь у гор и по рекам. Дома и
сады, вставшие среди степи, прервали бы это постоянное движение, как нож
прерывает ток крови в живом теле. Дикие табуны остановились бы тогда в
недоумении и заметались в стороны, ломая ноги и погибая на не изведанных
предками дорогах. И птицы бы падали замертво, не желая опускаться на
тронутой человеком земле...
Ничего не взяли с собой Шерйездан и умчавшиеся с ним кайсаки, даже не
предупредили своих. Как в гости на соседнюю улицу поехали они, в любом
кайсацком шатре располагались как хотели, ели и спали. А раза два или три
Шерйездан простодушно сказал ему, что люди, у которых они ночевали, его
враги. И очень удивился, когда Авраам спросил, зачем же он останавливался у
них...
Наверно, это вечное движение сближало людей, делало их невосприимчивыми
ко всяким границам. Сколько ни ехали они, везде говорили на одном языке. В
нем было много арийских корней и построений, употреблялись гуннские
сочетания, а весь он был проникнут единым словесным влиянием беспрерывно
накатывающихся откуда-то с Северо-Востока народов. Даже на окраинах степи
понимали этот язык. В Мерве и Самарканде все говорили на нем наряду с языком
пехлеви и согдийским...
130 (
Они побывали в нескольких городах на берегу все того же Яксарта,
текущего из гор Согдианы. Всякий раз сопровождающие его кайсаки
останавливались и с надеждой смотрели на Авраама. Им очень хотелось, чтобы
он нашел город Сиявуша.
В светлое утро они разбудили его:
-- Смотри, Ибрагам, смотри... Кровь Сиявуша! Он вздрогнул, потому что
вся земля до горизонта сделалась вдруг красной. Кайсаки знали поверье о
царевиче Сиявуше. Когда подлый интриган Гарсиваз оклеветал его перед
Кей-Афрасиабом, то опрокинул в злобе таз, наполненный его благородной
кровью. И каждую весну вырастают на том месте маки и тюльпаны...
Они теперь скакали по пояс в этой крови. Трава окрепла, и мечами из
туранского синего железа приходилось пробиваться через нее к берегам степных
голубых озер. Не боялось дождя и крови это железо. Когда Авраам спросил, где
плавят его, кайсаки вдруг замолчали. Шерйездан неопределенно махнул рукой
туда, где обычно вставало солнце. Чужестранцу нельзя было знать об этом...
Шесть недель неслись уже они так, и однажды к середине дня Авраам сполз
с коня. Все та же степь была впереди.
-- Что же там? -- спросил он, показывая на Север.
-- Туран,-- ответил Шерйездан.
И они повернули коней...
На третий день стала желтеть трава. Солнце опускалось к земле, выжигая
все живое. А на пятый день обратного пути черная мгла от края до края
заволокла степь. Высохшая до звона трава горела, подгоняя отставшие табуны,
уничтожая все больное и слабое.
Въехав по горло в большое озеро, переждали они огненную облаву. Еще
полдня носились по горизонту черные смерчи. А потом начала трескаться
окаменевшая земля, и ни одной травинки уже не оставалось на ней. В известных
только им глубоких ложбинах и у редких колодцев находили кайсаки корм для
