полу. Епископ взял руку Авраама, подержал и отпустил...
Авраам ходил по Нисибину, переходил с царской стороны на торговую,
подолгу останавливался на углах, в тени деревьев. И вдруг понял, зачем
приехал. Она шла с оплетенным соломой кувшином под рукой, и крепкие
маленькие плечи ее двигались в обратную шагу сторону. .
Рабыня Пула остановилась, улыбнулась ему, отставила кувшин. И спокойно
стояла, как будто знала все и ждала его приезда. Словно бы ниже ростом
сделалась она, но хитон еще туже был натянут у нее на груди. И плечами
слегка поводила она, даже когда стояла...
-- Ну... как ты живешь, Пула? -- спросил он у нее.
Она приподняла локоть к густым каштановым волосам, с насмешливым
недоумением посмотрела ему прямо в глаза. И он быстро, сбиваясь, попросил ее
прийти к крепости, когда будет садиться солнце.
Она кивнула, выслушав, и еще раз улыбнулась ему...
В крепости она подошла, спокойно оперлась на его руку и повела по
тропинке. Солнце еще висело в небе, но было уже не жарко. Он по дороге
попытался обнять ее за плечи, но она освободилась, потому что неудобно было
идти так вдвоем по чуть видной тропинке среди кустов. В сторону потом прошли
они еще немного...
На небольшой полянке, когда к кустам вокруг прибавились высокие
папоротники, она остановилась, потянулась слегка и удобно села на траву. Он
сел рядом и сразу обнял, стал трогать руками ее грудь, плечи, шею,
прижиматься к ним лицом. Руки его мелко дрожали. Она разрешала все,
освобождая только лицо. Потом положила прохладные ладони ему на щеки;
медленно, закрыв глаза, приблизила губы... Руки у него вдруг перестали
дрожать. Они сразу почувствовали ее колени и выше...
-- Подожди...
Она встала, распоясала хитон, сняла его через голову, аккуратно
постелила и легла на спину. Он упал на колени, повалился на нее, и сквозь
поиски пробилось удивление: какие у женщин тяжелые и твердые ноги... Она
помогла ему...
4*
99
Потом он не знал, что ему делать. Она говорила о чем-то, как будто
ничего не было, смеялась. Когда ушло солнце, она сказала, чтобы он разделся,
потому что испачкает травой одежду. Он разделся, стараясь, чтобы она не
видела, лег к ней. Тогда Пула повернулась и обняла его ..
Каждый вечер теперь пробирался он в крепость и ждал во тьме белый
хитон. Она приходила позже, закончив свои дела, и они сразу ложились на
траву Она учила тому, чего он не знал, и сама загоралась до потери памяти. А
он привык уже к ее груди, бедрам, телу. И только первое удивление не
проходило: какие у женщин крупные округлые колени. Он почему-то представлял
их иначе.
Хильдемунд ждал его на скамье у сторожки, потому что Авраам не ходил
ночью в царские казармы, где им отвели место, а спал у него. Вандал
покрякивал, стелил ему рядом на лежанке, сам ложился на широкую дубовую
скамью. Кусок пирога с сыром и холодное молоко в чашке всегда были у него
для Авраама.
Днями он сидел в царском зале сатрапии, составлял записи разговоров
посланника эрандиперпата с ромей-ским сенатором Агафием Кратисфеном. По
всему было видно, что ромеи тянут дело с выдачей положенного по договору
золота. То они справлялись, будет ли царь царей строить защитную стену
против гуннов в Каспийских воротах, у Дербента; то снова заводили вечный
разговор о Нисибине. Сенатор ненароком осведомлялся о том или ином из
воителей Эраншахра, чьи дасткарты были разгромлены. Чувствовалось, что он
знает все про дела в Ктесифоне Один раз сенатор даже спросил о Маз-даке...
Хушнаваз, великий туранский владыка, разгромивший девять лет назад
самого Пероза с лучшим персидским войском, ждал где-то в своих степях
ежегодного приношения. Что, если, не получив требуемого, бросит он опять
своих царских саков на Эраншахр и, пройдя его, обрушится на империю?! Об
этом надо было неустанно напоминать ромеям, но так, чтобы не ронять
достоинство Эраншахра. А посланник эрандиперпата, неумный старый шахрадар,
все сводил на законный договор Византии с Эраншахром, по которому ромеи
обязались платить за защиту кавказских перевалов. Это
100
была извечная тупая вера в доблесть. Как будто значат что-либо в
реальной жизни клятвы и договоры, не подкрепленные корыстью. Лишь для детей
годятся старые арийские сказки. Сами же арийцы первыми нарушают свои клятвы
..
Авраам засыпал сидя, голова его кружилась. И оживал лишь к вечеру. В
городе на него смотрели с интересом, перешептывались друг с другом. Здесь
уже некоторые дипераны тоже надели красные куртки. Фаруд, которому помогал
он когда-то переписывать христиан города, бурчал что-то себе под нос о
"красных абрамах".
Уезжал он утром и еле взобрался в седло. Пула махнула ему рукой из
крепости, засмеялась и ушла. Хильдемунд брел рядом с конем до самого выезда
из Ниси-бина..
Видел он еще в городе Елену, дочку ритора Парцали-са. Она вытянулась,
сделалась худой и долголицей. Пятнышко у левого глаза пропало...
IV
В третий раз пришли в Ктесифон деристденаны -- "верящие в правду". Даже
из туранского Согда и ромейской Армении были здесь люди в красных кабах,
перепоясанные веревками Ничего из оружия не имели они: ни меча, ни щита.
Только прямой обоюдоострый нож висел > каждого на животе вместе с черным
точильным камнем ..
Датвар Розбех командовал ими. Задолго до "Красной ночи" объединялись по
пять человек приверженцы правды Маздака и давали клятву. "Четыре через Семь
и Двенадцать" -- было их учение, и эти знаки выбивали они на лезвиях ножей.
Несколько раз уже ездил с ними Авраам для раздачи хлеба из дасткартов.
В последний раз был он в Хузиста-не. и кедхода, староста приданной ему
пятерки из местных деристденанов, удивил его. Это был вольный перс -- гончар
из людей города Гундишапура, обликом похожий на эрандиперпата Картира.
-- Каково значение великих цифр ? -- спросил у него Авраам.
И гончар объяснил... Четырьмя понятиями проявляется Высшая Сила: первое
-- Различение противопо-
101
ложностей; второе--Память, властвующая над временем ; третье --
Мудрость, способствующая равновесию;
четвертое -- Радость удовлетворения Путем Семи сущностей определяются
они в обыденной жизни, и эти сущности -- Власть, Управление, Хранение,
Исполнение, Разумение, Рассуждение, Служение А Семь вращаются по извечному
кругу Двенадцати действий -- произносить, давать, брать, нести, питаться,
двигаться, пасти, сеять, бить, приходить, пребывать твердым Свет и тьма
борются в этом непрерывном вращении...
Авраам много раз слышал откровение Маздака Но не умеющий читать
деристденан понимал это не просто как заученную истину. Построенная великим
магом система мирового движения проникла в плоть и кровь, целиком захватила
разум. Никаких других возможностей не существовало для него в этом мире,
бесконечность которого прежде всего признавалась Маздаком. Сомнения врача
Бурзоя вспомнились тогда Аврааму. Сколько было уже четких, завершенных
систем вавилонских, египетских, ромейских, и они рушились, развеивались в
прах .
Когда Авраам попытался осторожно заговорить об этом, гончар запрещающе
поднял правую руку. В спокойных глазах его светилась разумная вера. И лишь
подумав, ответил он:
-- Ты просто никогда не работал руками, красный диперан. . Родившись,
начал мять я глину Чистую глину, без примесей. И тридцать пять лет делаю
одинаковые, в четыре локтя длины, трубы для воды и стока нечистот. У меня не
может быть сомнений Если я поверил,--значит, это правда'
Ладонями к огню, у которого грелись они, лежали большие жесткие руки
гончара Такие же руки были у сотника Исфандиара и Фархад-гусана Авраам
вспомнил непрерывный, однообразный, отливающий солнцем след от сохи,
размеренный, обреченный шаг быков И у рабов, окапывающих оливы, такие руки .
Осознанность веры была у этих людей, но не она поразила тогда Авраама.
Другое было неожиданным. Гончар ощущал бесконечность, но не хотел ее Он
сознательно и непримиримо отметал все другие возможные системы. Значит, за
высоким лбом мага родилась такая правда, которая именно сейчас нужна людям.
Только она и никакая другая. Свет уже побеждает тьму, и для полного
торжества правды необходимы лишь самоотречение, чистота мысли, слова и дела!
102
Наверно, каждая забытая правда прошлого нужна была людям. Они сами
выбирают и прилаживают ее себе ко времени Что же такое -- правда?.. Авраам
посмотрел в глаза гончару и не стал спрашивать.
Белую муку, досуха прожаренную в сладком масле, раздавали людям
деристденаны. Вяленые бычьи туши они разрубали на двенадцать положенных
частей каждую Бруски истекающего желтым жиром арийского сыра резали широким
тесаком без взвешивания Сушеные абрикосы, инжир, финики отмеривали в шапки.
Ароматом бесчисленных пиров пропитались их тела и одежда Один раз в день
садились они у хауза, миску теплой воды ставили между собой. По горсти
принесенной из дому сухой муки ссыпали туда деристденаны и ели, передавая по
кругу большую деревянную ложку .
В третий раз после великой ночи пришли они, и словно кровь проступила
сквозь черные каменные плиты Пятерками, по сто в ряд, стояли "верящие в
правду", бесконечно отражаясь в серебряной стене. Близкие друг другу люди
это были -- отцы с сыновьями, братья, родственники по праву ночи в доме
единоверца. И дети стояли среди них, не достигавшие до плеча зрелым мужчинам
.
Подъезжая к площади, Авраам смотрел по сторонам и вдруг увидел гончара.
Те же трое братьев и двенадцатилетний внук были с ним.
-- Мы пришли к Маздаку спросить, что нам делать дальше.
Это сказал гончар, и в знак безмолвного согласия наклонились головы у
всех четверых. Одинаковые были они -- ссутуленные, с длинными руками,
приспособленными мять чистую глину. И мальчик был такой же, только без
отвисающих к плечам усов.
Когда Авраам оглянулся от дворца, то снова увидел гончара среди тысяч
людей...
Давно убрали желтый шелк, отделяющий нишу для диперанов. Не приходилось
теперь сдвигать его всякий раз, чтобы увидеть говорившего. И внизу все было
не так
Не гремели трубы, и не призывались сословия. Пустой трон стоял где-то
за тяжелой бордовой завесой, а царь
103
царей и бог Кавад сидел со всеми на высокой подушке. и каждому было
открыто его лицо Звериные лампады больше не зажигались -- горели простые
трехъярусные светильники Они источали ровное пламя, и не бьпо от него
дымного багрового отсвета
Все здесь теперь было обычным: большой ковер на полу, колонны с
рельефами, человеческие лица Только круглая черная яма по-прежнему холодно
зияла посреди зала. Прямо напротив нее сидел царь царей
Вчера лицом к лицу увидел его Авраам. Как когда-то, вошел вдруг в
книгохранилище Светлолицый Сделав разрешительный знак, он остановился в шаге
от Авраама и вдруг коснулся его плеча
-- Ты пишешь мою хронику?
Авраам хотел склониться. Светлолицый еще раз досадливо поднял руку и
стремительно прошел к окну. Он долго смотрел куда-то поверх стены дасткарта,
а Авраам не знал, что ему делать. Эрандиперпат, наверно, рассказал царю
царей о "Книге Владык", но не об этом спрашивал сейчас Светлолицый. Помнит
ли он то первое утро, когда учил Авраама старой арийской игре "Смерть
царя"^..
-- Мы в один день родились с тобой, христианин . Авраам сначала не
понял Тень Светлолицего падала к самым его ногам. В узком окне виднелся лишь
