ходили? А чтобы быть образованными! А зачем это людишкам быть образован-
ными? А чтобы лучше понимать этот мир, потому что если мир понимаешь
правильно - сразу видишь свой путь, сразу понимаешь, что тебе делать
нужно позарез, а чего тебе не делать никогда, и нет у тебя сомнений. У
всех есть - а у тебя нет. Потому что ты видишь ЗАКОНЫ МИРА, их видит не
более одного-двух процентов людей, и ты в их числе: это ль не счастье,
принадлежать к избранным, ЗНАЮЩИМ и ВИДЯЩИМ, причем знающим и видящим
неизмеримо больше так называемых простых людей. Ты можешь поделиться
этим знанием, а можешь оставить его себе. Ведь ты знаешь о каждом чело-
веке больше, чем он знает сам. Наконец, ты знаешь кое-что достоверное о
себе - в отличие от подавляющего большинства соплеменников, даже толком
не подозревающих о собственном существовании.
Знание свет. Неученье тьма. Поэтому каждый должен знать в третьем
классе о круговоротое воды. А иначе, глядишь, и упустишь судьбу, и прош-
ляпишь фортуну, и не попадешь к избранным, и загубишь себя в пропахшей
дерьмом коммуналке, обливаясь дрянной водкой и не менее дрянными слеза-
ми. А не упустишь фортуну, все в твоей жизни будет правильно: и дерьмо,
и водка, и слезы, и вообще все, как-то: несчастная любовь, нищета, бо-
лезни, обманы, предательства, расставания, смерть близких людей,
все-все, и даже двойка по биологии в девятом классе, и даже разбитый нос
в седьмом, и даже сломанная игрушка в первом. Все будет нужно. Все будет
правильно. Все будет Карма. Все будет служить некой цели, а как поймешь
- хохотать будешь...
Кровушка продолжала бежать в сторону Северного ледовитого океана. Но
у безухого мужика она бежала неправильно. Он-то не умел извлекать опыт
из ситуаций. Зря, одним словом, пролил свою кровушку. Так обидно проли-
вать свою кровь - не чужую, а свою, родимую, - зазря. Но кто-то должен
проливать кровь как раз зазря. Кто-то должен умирать в автакатастрофах,
кто-то должен гибнуть в концлагерях, кто-то должен принять смерть под
ножом маньяка. Должен - и баста. И пусть не отмызывается. Попытка отма-
заться в морали, в этике, в философии, в психологии - всегда попытка.
Все только и делают, что отмазываются. Христос отмызывается. Толстой от-
мазывается. Достоевский отмазывается. Даже Кант чего-то отмазывается -
по научному, но отмазывается. Нет чтоб по-нашенски рвануть на груди ру-
баху, а затем тихим голосом сказать наконец всю правду, всю-всю, какой
бы она там не была, хоть страшной, хоть черной, хоть фиолетовой, хоть
вообще убивающей с первого абзаца - взять и сказать, а дальше как при-
дется, как повезет, куда кривая вывезет, да и какая разница, что там
дальше, кто кого вывезет, если все слова сказаны и все принимают все...)
Вдвоем они вышли на улицу. Там кончился дождь и засветило солнце.
Светило такое солнце, а он так любил дождь. Он заплакал - конечно, мыс-
ленно, но навзрыд, от души, со стоном, криком и завыванием, внутри себя,
конечно, не открыто, рыдать сейчас на людях было бы глупо. Он захотел
помолиться богу, чтобы стал дождь. Он захотел достать "люгер" и убить
рабыню, чтоб хоть кто-то за что-то ответил в этом мире. Он захотел изна-
силовать идущую мимо студентку (он интуитивно чувствовал, что это именно
студентка, а не кто-то другой). Он захотел прийти домой, и спать, спать,
спать - и проснуться в другом мире, не в этом, только не в этом, а в
другом, любом другом.
Через десять примерно секунд все было кончено. Бог не услышал молит-
ву. Студентка прошла мимо. Рабыня осталась жить. Мир не изменился. Солн-
це сияло. Просто он мгновенно разлюбил дождь и полюбил солнце. Неимовер-
ным усилием воли, но он сделал это.
- Сейчас, - сказал он своей покупке,- мы поедем на окраину до рабо-
торгового рынка. Молись, чтобы не попасть к интеллигентным людям. Они
скупают людей для своих блядских опытов. Через месяц загнешься в муках.
Твое счастье, если попадешь к нормальным плантаторам. У них некоторые
живут до трех-пяти лет. Ты крепкая, доживешь. Если надсмоторщик не са-
дист. И если не попробуешь убежать. Так что бойся интеллигентных людей.
Александр Силаев
Дом политической терпимости
Темнеет. Светятся одинокие фонари. Спешат запоздалые пешеходы и не-
сутся почуявшие раздолье автомобили. Вечер с утекающими минутами перете-
кает в ночь.
Он в нерешительности.
Перед входом лежал грязный коврик с золотистыми буквами <досто-
инстство человека - в труде>. Ну и ну, подумал он, вот подонки-то. Нем-
ного в отдалении, посреди осеннего сквера, грустно поблескивали осколки
бутылок. Пожилой мужчина два раза обошел здание. Отшагав вокруг, в нере-
шительности замер перед бронированным входом. Дверь приокрыта сантиметра
на два. Он огляделся и нервно рванул дверь на себя. Железо скрипнуло,
нехотя пропуская внутрь.
- Дом политической терпимости?
- Он самый, - приветливо сказал шагнувший ему навстречу молодой ам-
бал, в костюме и сероглазый. - Вы заходите, мы любому клиенту рады, даже
такому, как вы.
- Мне бы... сейчас скажу...
Мужчина мялся, с поддельным интересом разглядывая свои длинные дрожа-
щие пальцы, а также мял кепку, комкал скинутое пальто, застегивал и
расстегивал пуговицы пиджака.
Амбал участливо посмотрел на застенчивого.
- Извините, а вы кто по ориентации?
- Э-э?
- Ну, скажем... Анархо-синдикалист? Нацист? Или что-то из ряда вон?
- Да нет... коммунист я, - признался он.
- Замечательно! - с чувством сказал костюмный верзила. - Вы не предс-
тавляете, как я рад. В таком случае, наверное, вы хотели бы заняться
здесь большевизмом. И, как я подозреваю, не в одиночестве. Как насчет
воссоединения с пролетариатом? Уединенный номер, красные флажки, ма-
ленький бюстик Маркса... звуки <Интернационала>, и вы соединяетесь с
настоящим рабочим. С грязным, потным и сильно-сильно униженным. У нее на
шее будет ярмо, а руки будут в мозолях. Я угадал?
- Видите ли, - смущенно признался он. - Это хорошо, но я бы предпо-
чел...
Амбал перебил.
- С комсомолкой? - задушевно поинтересовался он. - Нет проблем. У нас
тут есть одна героиня: чудо-девушка, прямо с плаката, почти чекистка. Ну
да ладно, сами увидете. Она сбросит с себя буржуазные предрассудки, об-
нажит свою революционную сущность... Я вижу, как загорелись ваши глаза!
- Знаете, я бы предпочел заняться этим по-сталински.
- Это уже нетрадиционно, - вздохнул амбал. - Однако мы известны лю-
бовью к людям. Обслуживаем и таких, чего уж там. Хотя серпом и молотом
по-живому, это круто... ладно, мы все-таки не обыватели.
Мужчина сиял: впервые он не встретил упрека, только сочувствие и же-
лание помочь. Надо приходить сюда до последней копейки, подумал он.
- И еще, - доверительно прошептал он. - Если можно, я бы хотел за-
няться всем этим с пионером.
- А почему нельзя? Можно, само собой. Только поинер занят. Один чело-
век в актовом зале снял весь поинерский отряд для группового ленинизма,
он, знаете ли, ноябрьский праздник захотел посмотреть, а потом еще пер-
вомайскую демонстрацию. А с демонстрацией они до утра не кончат.
- Что же делать? Я с женщинами не могу, они на империалистической
стадии уже засыпают. А я не могу внедрять свой идеал в спящую женщину.
Парень-сероглаз посмотрел на его с усмешкой. Вроде задумался. Наконец
весело произнес:
- У нас тут есть один выносливый молодой человек. Тут арийцы приходи-
ли, так мы его жидом обрядили и он, знаете ли, все стерпел, только в га-
зовой камере задыхаться начал, представляете? Можно загримировать его
под комсомольца тридцатых.
Заботливый амбал исчез. Появился через минуту с опечаленным видом,
вздохнул горестно-протяжно:
- Отказался. Отказался, хоть и выносливый. Говорит, что извращение. А
я ему, козлу, говорю: а что тут у нас, козел, не извращение? А он свое.
Не хочу, мол, по-сталински, по-хрущевски еще могу, а по-сталински пусть
его памятник удовлетворяет. Я ему говорю, чистоплю: желание клиента -
закон. А он не верит... Так что предлагаю вам единственный выход: давай-
те уж по-сталински, только сами с собой. Ну не совсем сами с собой, мы
вам памятник Иосифа Виссарионовича дадим. А еще цветы вручим, можете
возложить. Марш подходящий врубим, все как положено. Ну а дальше сами с
усами, фантазируйте, как хотите, только памятник не попортьте, он тут
один такой.
Скрывая досаду, он согласился, и его повели в подвал. По словам мест-
ного сероглаза, памятник стоял там. Когда привели, дали букетик алых
гвоздик и включили забытую музыку. Он услышал, что от тайги до британс-
кий морей Красная Армия по-прежнему всех сильней.
- Классная музычка? - с ухмылкой спросил амбал.
Мужчина закрыл глаза.
А когда открыл, то увидел, как со скульптуры сдернули покрывало.
Вместо отеческих усов вождя всех народов на него смотрело лицо последне-
го русского царя.
Он застонал с чувством резкой боли и внутренней пустоты.
- Извините, бога ради, сейчас исправим, - суетился растерянный амбал.
Посетитель кривил лицо, левая рука подрагивала. Ничего страшного,
нервный тик. Через минуту он пришел в себя и сухо ответил:
- Спасибо, не надо. У меня уже ничего не получится.
...С тех пор несчастный мужчина начал пропускать митинги, а личный
политаналитик признал его пассивным электоратом. Через неделю тот же по-
литаналитик поверг его в окончательный ужас, заявив о симптомах латент-
ного либерализма.Через полгода ему предложили изменить партийную принад-
лежность.
- Это элементарная процедура, - уверял известный специалист. - Вас
нужно избавить от классового стержня и привить общечеловеческую мораль.
Заживете снова нормальной жизнью, вам еще завидовать будут.
К его удивлению, увядший коммунар отказался.
- Это у вас отсталые взгляды, консервативное воспитание, - говорил
ему продвинутый спец.
Бедняга слушал его, устало качал головушкой и без устали улыбался.
- Не за то мои деды языком чесали на партактиве, чтоб я трансполитом
был, - отбивал он рьяные уговоры.
Александр Силаев
Мальчик Влад
Новая жизнь начались в ту минуту, когда Влад захлопнул тяжелую желез-
ную дверь. Это была дверь его квартиры, не большой и не маленькой, трех-
комнатной, в центре города, а если быть честным - то вовсе и не его
квартиры, а родительской, где жил он, еще школьник, но уже и десятик-
лассник.
Он повращал ключами в замочных скважинах, дверь закрылась. Он устре-
мился вниз, без матов и свистов, вежливо и культурно - отличник все-та-
ки, не шпана. Этажом ниже стояли трое соседей и какой-то незнакомый му-
жик. Один из них хвастался:
- А у нас зарплата маленькая.
- А у нас зато вовремя не платят...
Третий сосед вступил в разговор:
- А я позавчера кровать пропил, на полу теперь сплю.
- Ну и я могу пропить, подумаешь.
- Куда тебе! Зарплата маленькая, - передразнил соседа незнакомый. - А
у меня вообще никакой.
- Ишь ты, бичара...
Все трое посмотрели на него с уважением.
Ну и ну, подумал Влад, сторонкой обходя троих мужиков, одновременно
повредивших рассудок. Так и заразиться недалеко, скорей на улицу, скорее
к майскому солнышку.
Во дворе отличник Влад увидел пацана Колю, этой весной откинувшегося
с колонии. Сегодня он потупленно смотрел в землю, шаркал ботинком и вел
себя не по-нашему.
- С добрым утром, молодой человек, - обратился Коля. - Не соблагово-
лите ли вы ответить на мою просьбу и милостиво предоставить мне заем в
размере, скажем, одного доллара США?
- Зачем? - выдавил из себя Влад.
- Мне стыдно признаваться, но именно данной суммы не хватает мне для
принятия внутрь излюбленного мной горячительного напитка.
- Так тебе на бухло? - понятливо догадался Влад. Коля покраснел и по-
морщился.
