секомые?
- И мухи, и комары, и нелюди - все прекрасно.
- Ну ты даешь! - изумился я.
- А что? - не мог понять он, - что такое? Долг всех порядочных люденй
в наше время...
- Еще бы! - воодушевленно подтвердил я.
- В моих планах устроить там школу народного просвещения, - сладко
бормотал Фердинанд. - В целях, значит.
- В целях, говоришь? - я скептически хмыкнул.
- Школу, - весомо подтвердил мой коллега.
- Для коров, небось? - спросил я, держа серьезное неулыбчивое лицо.
- А иди-ка ты!
И я пошел по своим делам. А зачем оставаться, когда не просят? Я не
хотел портить настроение Фердинанду в ностальгические часы.
Последний вечер в столице бедняга скучал один: звонил друзьям, шуршал
газетами, листал записные книжки и старые добрые фолианты. Перечитал со-
рок пятый том Толстоевского. Хороший он парень, Фердинанд.
Утром нанятая бричка стояла у заплеванного подъезда. Прощальный ста-
кан молока. Прозрачный взгляд на родную старенькую подушку. Последнее
прости и туманное до свидания. Дверь хлопает.
- Нормально, - думал он, натягивая на нос покосившиеся очки.
Возница сморкался и зыркал осторожным глазом.
- Свобода, - шептал свое молодой человек.
Пухлый чемодан не хотел застегнуться. Он мял его в руках, ругал и бил
по несчастному ногами. Последнее помогло. Пухлый застегнулся.
- Ну вот и славненько, - бормотал он.
Возница зыркал все наглее. Фердинанд смотрел на него и умиленно думал
о заповедном. В четвертый раз он выровнял гастук.
- Наверное, поехали, - неуверенно сказал он.
- А мне что? - ответил возница. - Мое дело самовар. Мое дело екнуть.
Да лишь бы не обтрухаться, чур тебя за бор. Че, стократ, деребнулись? На
самохват, поди? А, репейный?
- Да, скорее всего, - неуклюже выдавил из себя Фердинанд.
- Во, боговей, - крякнул возница. - Поди, лызерный? А, крюкан?
- Не знаю, - прошептал молодой научный работник.
- Ну и пыхтун с тобой, - огрызнулся волосатый дядька возничий. - Все
вы канарейки, а как на оглоблю - так шмыг. Но я вас расшурю на балабол-
ки, а, сурец?
- Не надо, - испугался Фердинанд за свое здоровье.
- Ну вот, а говорил, что не лызерный, - довольно засмеялся возница. -
А какой-такой не лызерный, когда мое дело самовар? На балаболки-то, а?
Че тушканишь, репейный?
- Я не репейный, - защищался он.
- Самохват, что ли? Да ни в жисть. Только репейный. Да ладно, пыхтун
с тобой, посурячили...
И они поехали. Прямиком в дождливый день. Возница молчал, только из-
редко что-то урчало над задними колесами. Фердинанд не думал об этом.
Дождь ему нравился. Город кончился. Поверхность души несколько подравня-
лась.
За городом начинался простор. И ели, и сосны, и белые березы, и вели-
корусские дубы, и мох, и трава, и мурава, и ромашка, и зверушки мелкие,
и зверушки покрупнее, и совсем большие, и травоядные, и злобные, и с
клыками, и с когтями, и с пистолетом ТТ, и суслики, и волки, и куропат-
ки, и лоси, и козлы, и гады, и нехристи, но и хорошие, хорошие тоже по-
падались, как же без них?. Хороших было больше, а плохие их ели, рвали и
догоняли. Много тогда водилось живности в подстоличных лесах. Золотое
времечко.
Ехали лесом, полем, оврагом ехали, и перелеском тоже, и сквозь чащу,
и мимо деревушек там разных, скучных и незначительных. Мимо цыганского
табора проехали, без сучка, но с задоринкой. Партизанский отряд минова-
ли, поздоровались, в ноги им поклонились, защитникам родным, а те и не
заметили, делом занятые: знай себе, четвертовали пленных ржавой пилой по
исконнему лесному обычаю. Проехали мимо водокачки, и мимо ветряных
мельниц, и мимо бабы яги, - она, развратница, с лешим совокуплялась, от-
давалась ему на лесной опушке, и кричали они вдвоем на весь лес, так хо-
рошо им было, нечеловечески... И соловушку видали, разбойничка, провожал
он их диким посвистом, диким посвистом, да играючи, да деревца вырывал с
корневищами, да Илюшку поджидал, Муромца, завалить его, козла, диким
посвистом, да из Моцарта все, да из Генделя, чтоб узнал тот, козел, со-
ловушку.
Ехали дальше. Мимо них не росли пальмы, и секвойи не росли, и бананы,
и финики, и тугрики, и апельсины не росли завалящие, даже яблони и груши
не расцветали, даже ягель не виднелся, даже конопля, мать ее. Мелькали
деревеньки. Но не виднелось кафе, баров, пабов и кэбов. Это ж надо, ра-
довался голодающий Фердинанд, как здорово все, как запущено, как не дош-
ла сюда поступь цивилизации, как тут варварски, домостроевски, с пере-
житками, как хреново-то все, бог мой - то есть как хорошо. Какой простор
для свободы искренних и вразумительных действий! Ничего ведь нет. А
должно быть.
Нет тут храма и канализации, набережной и университета, Академии Наук
и центрального отопления, не водится парламента и газет, наверняка забы-
ты права человека и свобода печати, поди, тоже того - послана подальше.
Конституция, сюда, наверное, не ступала.
Наверняка здесь по праздникам бьют масонов, если, конечно, здесь жи-
вут масоны. Даже если нет масонов, их все равно бьют. Выходит с утреца
какой-нибудь дед Сукарь на крыльцо и орет дурным голосом: "Эй, народ!
Воскресенье пришло, едрить твою, бери хворостину - гони жида в Палести-
ну". Нога нормального еврея сюда не ступала, но кто-то все равно берет
хворостину и кого-то гонит. Некоторые имигрируют насовсем. Однако чисто-
та расы все равно утеряна - наверняка окрестные бабы спят с домовыми,
неандертальцами и большими волосатыми обезьянами. Местные мужики их не
волнуют, те давно уже перешли к строительству последней стадии коммуниз-
ма. Удовлетворяются с козами. Радуются мужики, коза - она на халяву да-
ет...
Так себе представлял Фердинанд местное бытие. Аэропорта нет, местного
ТВ нет, даже мафии, наверное, нет, не говоря уже о коррупции. Презумпции
невиновности нет. Интернет наверняка отсутствует. Дай бог, имеется
электричество. А то, поди, живут с неандертальцами при свете лучины. Кто
их, сермяжных, знает.
Приближались к цели. Погода разъяснилась, солнце подкатилось из-за
туч к середине дня. Солнце - это очень даже неплохо, размышлял перспек-
тивный научный кадр по имени Феридинанд. Солнце - это жизнь, луна - это
смерть, философски мыслил он, не переставая радоваться. Счастлив был как
скот, не подозревающий о наличии скотобойни.
Село именовалось Зачухино. Он сам выбирал его, ползая босиком по ог-
ромной карте на полу городской квартиры. Долго выбирал. Сначала замерз.
Затем вспотел. Наконец выбрал, поверив в его название. В таком селе мож-
но было принести пользу.
Домики стояли по обеим сторонам рыхлявой дороги. Подоконники украшали
горшки с цветами. В каждом окне - цветок, как будто все местные сговори-
лись. Не роза, правда, но зато в каждом. И заборы не падают. И гуси выг-
лядят не хуже иного коннетабля. Все-таки есть культура, минорно вздохнул
Фердинанд. И карликовые пальмы, поди, в прихожих. Возница подкатил к
площадке перед кирпичным строением. Наверное, здесь сельская мэрия, ре-
шил он.
- Ну, раздолбать твою, а мое дело самовар, - выдохнул он.
- Это как? - неловко спросил Фердинанд.
- Ерепень твою, ты, сиреневый, - гаркнул возчик. - Под репейного ма-
жешь? То-то смотрю, с балаболкой туго.
- Да я не виноват, я так себе...
Он пытался всучить возничему деньги, тот не брал, орал и орал, орал и
орал, непонятно о чем и зачем, Фердинанд заскучал, ему даже стало неин-
тересно, чем закончится.
Наконец мужик взял деньги и потребовал еще столько же.
- Балаболка не цаца, тушкань не тушкань, все одно да гнило, - аргу-
ментировал он.
- Да, конечно. Я не спорю.
Вежливый Фердинанд полез за бумажником. Возничий взял деньги, попле-
вал на них и сунул в пыльный сапог, лежащий на переднем сиденьи.
- Эх, сиренево-зелено, мое дело самовар, - затянул он старую слащавую
песню и двинул куда-то в степь.
Фердинанд решительно направился к мэрии.
Дом стоял двухэтажным. Внизу спали. Наверху сидел неумытый человек
лет сорока и мутными глазами обводил мир.
- Ты кто? - спросил он с отвращением.
Мой знакомый представился.
- А на хрен? - поинтересовался неумытый.
- Можно где-то жить? - спросил он совсем безнадежно.
- Это к уряднику, - неопределенно махнул рукой человек.
- А по-другому?
- Щас я тебе соберу Совет Старост, щас, только жди, - зло ощерился
неумытый.
- Извините, вы кто?
- Младший подкомиссар, - назвался он. - Я тут один борюсь, остальные,
бля, воруют.
- А если я вам денег дам?
- Ну дай, отчего не дать, - обрадовался подкомиссар. - Деньги чистоту
любят.
- А комнату найдете?
- В обход закона захотел, да? Захотел, твоя рожа? - заорал он. - Ну
дам. Ладно, сказал, не плачь. Кому сказал, сука, не смей плакать!
Подкомиссар взял его за руку и потащил в подсобные помещения. Они
спустились на пару этажей ниже, хоть и был домина вроде как двухэтажный.
Значит, подвал, догадливо решил Фердинанд. Младший подкомиссар открыл
тремя ключами массивную железную дверь. Прошли по коридору. Свернули
направо. Прошли двадцать шагов. Свернули налево. Прошли еще какое-то
расстояние. Никуда не сворачивали. Пинком неумытый открыл еще одну
дверь. Фердинанд понял, что здесь обычно расстрелиают.
- Я не буду! - закричал он.
- Что?
- Ничего, - мужественно сказал Фердинанд.
Он уже стал спокоен, он внутренне приготовился принять все, даже
смерть, даже то, что, наверное, хуже смерти, если такое есть (должно
быть). Он был готов принять и жизнь во всей ее полноте. Он готов был
драться с младшим подкомиссаром. И победить. А если проиграть, то нор-
мально, со смехом, без слез и без слов.
- Будешь здесь жить, - лениво сказал подкомиссар и зашагал прочь.
- Спасибо, - ответил Фердинанд.
На следующий день он начал готовить встречу с народом. Он уже понял,
как обстояли дела: Совет Старост, урядники и подкомиссары отобрали у на-
селения власть. Они держат массы в темноте и невежестве, а сами отсыпа-
ются в гаремах и гоняют по окрестным полям на птицах-тройках. Поселковую
библиотеку сменяли на кусок золота, распилили на семерых и не подели-
лись, - об этом прискорбном случае знали все, включая малых детей. Несп-
раведливо, думал Фердинанд. Надо бороться? Но был он начитан и знающ, и
слыхал где-то краем левого уха, чем кончаются революции. Да тем же са-
мым. Мы пойдем другим путем, твердил он заветную фразу, марширую из угла
в угол. Целых восемь шагов по диагонали. Не поскупился на жилплощадь
младший подкомиссар.
Другой путь был труден, потен, и наверняка через тернии вел в направ-
лении звезд. За очередную взятку Совет Старост согнал ему народец на ми-
тинг.
Дело было на площади. За пять банок неместного пива мужики сколотили
ему маленькую трибуну из пустых ящиков. Трибуна рассыпалась в прах, но
хоть чем-то отличалась от пустого места.
- Друзья, - начал Фердинанд свою лучшую речь. - Я хочу константиро-
вать факт, что каждый из вас нуждается в дополнительном образовании.
Из первых рядов залаяли собаки. Он не понял, что это значит, и он
продолжал:
- Внешние факторы таковы, что реальность настоятельно требует новой
модели личности. Понимание онтологических статусов с учетом общей нап-
равленности эгалитарных тенденций прямо указывает нам необходимый вектор
развития. Цивилизационное пространство эволюционирует таким образом, что
градуирует сознание в зависимости от рангов информации, перерабатываемой
субъектом. Само информационное поле расширяется, но механизмы сознания
блокированы в силу ряда причин. Уже сейчас можно классифицировать
субьектов, причем принцип отбора будет прямо пропорционален коэффициенту
системной встроенности.
- Он о...л, что ли? - предположил смурной мужик в затруханной кепоч-
ке.
- В натуре, бля, - поддержал смурного юноша лет пятнадцати.
