Бабы начали креститься. Степаныч сплюнул! А это серьезно: если сам
Степаныч сплюнул, бывать беде. И тут не отмажешься, Степаныч - сила.
- Друзья, я вижу неадекватное, - забеспокоился Фердинанд. - Я прогно-
зировал, что определеные процессы могут оказаться запущены, но не в та-
ком виде.
- Да он хрен эсэсовский! - крикнул кто-то, и все его поддержали.
Наверное, здесь много глупых людей, догадливо предположил мой това-
рищ. Наверное, надо отделить овец от козлищ. Наверное, только так. Он
успел сказать, что с завтрашнего дня школа народного просвещения откры-
вает двери для всех желающих. И сбежал прочь, подальше от затруханных
кепок. Те же с уханьем расхреначили трибуну на несчастные досточки. Раз-
зудись, плечо!
Кому надо, придет, решил он. Будем с ними пить чай, водить хороводы,
говорить об умных вещах, заниматься теизмом и пантеизмом, спорить о Кан-
те и Шопенгауэре, помнить Сартра и изучать Ницше, а потом займемся кван-
товой механикой, а может, йогой, а может, дзэном, а может, еще чем, а
может, найдется умная и красивая девушка, полюбит меня, будет у нас куча
детей и полвека вместе, - так думал Фердинанд. А мои ученики, думал он,
расплодяться на всех кафедрах мира.
Что думал, то и написал. Положил в конверт, запечатал и отправил мне
с пометкой: "первое письмо из провинции". Жди, мол, второго, пятого и
сто сорок первого. Он обещал писать едва ли не ежедневно, но я знал Фер-
динанда и понимал, что в лучшем случае послание будет сваливаться на ме-
ня раз в месяц.
На предпоследние деньги он снял у Совета пресловутых Старост бывшую
избушку под классное помещение. Лежал на соломе и лениво гонял мыслишки.
Неожиданно пришли ученики с ломиками. И побили учителя, чтоб тому, падле
очкастому, неповадно было.
Забитый Фердинанд лежал на соломе и мужественно думал о смысле жизни.
Мир менялся на глазах. Непонятное надо было осознать, прокрутить в себе,
придти к новым выводам. Полежать сутки в недеянии и переосмыслить. Вре-
мени хватает, он образован и способен понять. Однако ночью избушку по-
дожгли, и хороший в принципе человек сгорел вместе с домашней утварью.
Александр Силаев
Как стать национальным героем?
Стать национальным героем не так уж трудно.
Иван Ратоборов стал им только по двум причинам: во-первых, он никогда
не носил с собой часов, во-вторых, он был сумасшедшим. Вот и все. То,
что он жил в картонной коробке на острове, а промышлял собиранием буты-
лок, окурков и недожеванных хлебных корок, к его восхождению почти не
относится. Для великого успеха достаточно быть сумасшедшим, не носящим с
собою часов.
Он мог их если не купить, то украсть. Так легко ударить бутылкой по
голове любого прохожего, а затем снять часы с лежащего и неподвижного.
Подобная авантюра не составляет труда, тем более для него: Ратоборов
всегда ударял бутылкой, когда нечего было есть (двоих невзначай убил, но
это тоже не касается будущей славы). Однако он никогда не снимал часов.
Ему нравилось жить без них. Ему нравилось ходить по улицам от рассвета
до полуночи и спрашивать у прохожих "который час?"
Когда просьбу выполняли, Ратоборов говорил благодарное "пожалуйста" и
шел дальше успокоенный и счастливый. Однако через полчаса беспокойство
начинало томить: оно росло, закипало и становилось раздирающе невыноси-
мым. Тогда он останавливал очередного мимо идущего и задавал вопрос. Ес-
ли ему сообщали время, он опять говорил "пожалуйста", а если не отвеча-
ли, то секундно зверел. Он сразу бил человека ногами в живот, не дожида-
ясь от него извинений. Когда человек падал, Ратоборов вставал ему правой
ногой на горло. А если он видел, что вокруг начинала собираться толпа,
то стремительно убегал. Так он прожил в безвестности около года.
Но однажды случился ясный весенний день, когда он шел, не чувствуя
земли под ногами и неба над головой. Он шел сам не свой и сам непонятно
чей, опьяненный, как алкоголик, но Ратоборов не пил - он был двинут в
голову наступившей весенней погодкой. Ах, думал он. Ох, думал он. Вашу
мать, думал он. И еще многое думал он. Он любил поразмыслить, родившись
философом картонной коробки, хотя многие не понимали его, называли пар-
шивым псом, а самые безжалостные сограждане без сочувствия травили его
ментами.
Но он явился на свет гордой личностью и обладателем сильной фамилии
Ратоборов. В детстве его мало понимали и за фамилию звали боровом. Те-
перь звали по-другому, а он не обращал на слова внимания, потрясенный
явлением Весны до глубины своей бесхитростной и детской души. Так он шел
по талому снегу и не знал, что сегодня дойдет до Истории в хорошем пони-
мании этого слова. На языке обывателей разбить голову об асфальт - тоже
в некотором роде попасть в историю... Но Ратоборова, как мы помним, жда-
ло настоящее.
"Который час?" - привычно спросил он у встречного человека. Тот про-
молчал. Иван начал злиться. "Который час?" - повторил он с затаенной уг-
розой. Встречный сохранял тишину. Встречный был памятником. Но Ивана,
конечно, не интересовпли нюансы. "Который час, сука?" - заорал он и плю-
нул в лицо молчаливому. Отсутствие ответа возбудило его.
"Тварь, хренопуп, мурлодер", - кричал он, сбивая в кровь кулаки о ка-
мень. "Тебе все можно, да, тебе все можно? - орал он. - А я тоже чело-
век." Общение не заладилось. Пустобес! Ебелдос! Хренятник! Наш герой
умел выражаться сильно и по-мужски. Шизомет оттурбаненный! Процессор!
Дуровей! Ратоборов кричал, Ратоборов бесновался, Ратоборов выражал себя
в слове, не ведая, что слово есть логос, а логос есть божество, а бо-
жество есть... Хренятник! Получил, да? Выпал в осадок? Утрись, со-
пельмейстер хренов... Однако пустобес стоял мужественно. Да ты жид эсэ-
совский! Подонок не реагировал. Да ты у нас комсомольский сыч! Мурлодер
проявлял каменную выдержку, потчуя Ивана нечеловеческими порциями през-
рения. Хвостохер, помелюк, морковник, семичлен, параш немытый, гондура-
саво отродье...
Сотворив десяток грязных снежков из мокрого снега, Ратоборов закидал
ими молчаливого. Тот даже не матернулся. Тогда Ратоборов решил унизить
его всерьез.
Невзирая на людей и погоду, он расстегнул ширинку, извлек на свет
последнее достояние пролетариата и окатил беззащитные ноги памятника
струей своей прозрачной мочи, благо его способности дали такую возмож-
ность. Довершив задумку, он отошел и посмотрел на содеянное. Совершенное
показался ему Совершенным.
Люди вокруг ругались. Люди восхищались. Люди плакали. Рыдали. Смея-
лись. Стояли как вкопанные. Бегали как оглашенные. Кто-то сошел с ума.
Кто-то поумнел. Кого-то от увиденного стошнило. Таких, кстати, было мно-
го. Кто-то почему-то заблеял. Кто-то начал цитировать стихи. Кто-то при-
нялся мастурбировать. Таких тоже объявилось немало. Двое зааплодировали.
В ответ трое достали ножи, а один - старинный двуручный меч.
Кто-то решил, что он умрет от увиденного. И кто-то действительно
умер. А кто-то решил, что от увиденного он воскреснет к настоящей и
цветной жизни, к той жизни, которая только и достойна называаться таким
замечательным словом Жизнь. И кто-то в самом деле воскрес. Наверное,
взамен тех, кто умер. Так было. Все это произошло - с последующим зане-
сением в протокол. Туда попали все: и плакавшие, и хохотавшие, и блевав-
шие, и ножи доставшие, и умершие, и воскресшие, и черт знает какие, и
те, о которых ничего не знает даже сам черт. Одним словом, многие. И Ра-
тоборов в их немалом числе. Только он, в отличии от других, успел еще
вовремя убежать, бросив людей вокруг опозоренного памятника.
Суть в том, что памятники простым людям не воздвигают. Как и все па-
мятники, он был поставлен Великому Человеку. Даже не просто великому, а
Величайшему в этой стране. Так, по крайней мере, утверждала официальная
пропаганда.
На следующий день выяснилось, что страна и официальная пропаганда
все-таки разошлись во мнениях - произошла революция. Величайший Человек
был назван заурядным ублюдком, а верящие в него были объявлены в лучшем
случае дураками. В худшем случае сторонников былого величия днем радост-
но вешали на фонарях, а ночью деловито расстреливали в подвалах.
Разобравшись с Величайшим Человеком, народ принялся искать своих ге-
роев. Их доставали из тюрем и концлагерей, награждая министерскими чина-
ми, признаниями в любви и проклятиями завистников.
Легко понять, что Иван Ратоборов познал камеру в тот же день, как со-
вершил свое святотатство. Все спецслужбы искали его днем с огнем и уви-
дели только к вечеру, но все-таки нашли, потому что сильно старались.
Только особые службы и работали в стране не за страх, а за совесть. Лег-
ко понять, откуда он был извлечен на свет: из родной коробке, конечно, а
где еще Ивану укрываться от цепких когтей закона?
Он плакал и говорил, что никогда не будет делать того, чего он не де-
лал, а он ничего не делал, потому что больше делать не будет. Профессио-
нальные психологи били его железным прутом по ребрам и с усмешкой гово-
рили: не верим. Он вставал перед лаконичными на колени, но психологи ус-
мехались еще злее.
Он клялся родителями, свободой и Богом. Ему отвечали, что бог скон-
чался, а свободой клясться смешно, поскольку он уже арестован. Что до
мамы с папой, то их обязательно найдут, и такое им учудят, что он в сво-
ей недолгой жизни их не узнает. А если не устроят им пожизненное
уродство, то как минимум стерилизуют, чтобы у родителей не появлялись
такие дети, как он.
К утру версия обрисовалась четко: подонок завербован иностранной раз-
ведкой, положившей на его счет огромные деньги с жутким условием - он
должен совершить ЭТО. Год назад он сменил личину, поселился в коробке на
острове и начал готовиться. Ожидание заняло долгое время, но сценарий
был утвержден в деталях. В его условном месте ждали сообщники с билетом
и документами на чужую фамилию, но оперативность нашей конторы не дала
ему избежать наказания. Поскольку вероятность провала казалась большой
(Контора славилась во всем мире!), сумма удивляла нулями. Серебрянников
хватало на десятки безбедных лет. Таковы типичные условия договора, по
которому в наших краях продается родина.
Оставалось незаписанным: число серебрянников? фамилия и координаты
шефа? кто на территории страна входит в сеть? И т.д.
...выяснить сегодня! Ратоборова привязали к стулу. Один из психологов
сноровисто обхватил инструмент. Другой заклеил Ратоборову рот липкой
дурнопахнущей лентой. Перед арестованным положили исписанные листы и си-
нюю шариковую ручку. Он показал на пальцах, что готов подписать, но его
ошибочно поняли...
Через пару часов психологи узнали, что произошла революция. Ивану
рассказали чуть позже. К тому времени он казался вменяемым и звонко хло-
пал глазами в ответ на благую весть. Героя ласково гладили по лохматому
темечку, а затем с песнями и анекдотами увезли в загородный пансионат.
На третий день новой эры Тираноборца встречали с музыкой. Торжествен-
ный вечер победителей хохотал, гремел и обливался шампанским. Простого
паренька ожидало вручение чего-то правительноственного. О чудо! Впервые
красивые женщины были не прочь отдаться, впервые серьезные мужчины не
возражали напиться с ним. Ратоборов ходил между столиков, привеливо ози-
раясь по сторонам, а усталого вида старички вскакивали с мест и трясли
его большую красную ладонь. Рыжеволосая дама уже третий раз подряд пила
с ним на брудершафт. Бледный юноша со смущенным взором регулярно подска-
кивал поправлять галстук. "Я ваш имиджмейкер," - робко объяснял он. "Не
верь, он просто педик", - шептала ему рыжеволосая, пытаясь поцеловать в
губы Ратоборова. Неопытный Ратоборов кокетливо уворачивался, рыжеволосая
делала вид, что сердилась, томный юноша делал вид, что он имиджмейкер.
Здорово как, думал Иван. Хорошая вещь, оказывается, революция. Рыжеволо-
