возвращения... Нет. Больше ничего... Сегодня должны были
прийти документы о людях, которые паковали картину, увозили
ее в рейх, передавали на хранение в соляную штольню, с
описанием и распиской, но, к сожалению, этих бумаг мы не
получили... От немца... Его зовут господин Золле. Нет, с
Запада... Почему? - Степанов закрыл мембрану ладонью,
шепнул: - Он говорит, что наши документы совершенно
недостаточны...
- Спроси его, что будет, если мы все же заявим о факте
хищения, - сказал Ростопчин.
- Не спрашивайте, - Грешев покачал головой. - Лучше я
вам поясню, что может стать, если вы выступите с таким
заявлением...
- Пожалуйста, спроси, что может быть, - Ростопчин
повторил раздраженно, а потому особо учтиво; ясно было, что
говорил он это Грешеву.
- Хорошо, а если все-таки я заявлю завтра в "Сотби", что
они торгуют краденым? - спросил Степанов.
- "Сотби" - могучая фирма, - ответил Кинжал, - Они
работают наверняка. Здесь что-то не так... В лучшем случае
- картину снимут с торгов и назначат экспертизу, в худшем -
вас привлекут к суду за злонамеренную клевету; штраф может
быть ошеломительным.
- Сейчас я передам князю, минуту.
- Экономь время, - сказал Ростопчин, - дан трубку, я его
поблагодарю; я тебе весьма признателен, Кинжал, целуй своих,
жду в гости, до свидания, ты был очень любезен.
Положив трубку, спросил:
- Ну? Что он говорит?
- Либо экспертиза, либо суд с последующим штрафом, -
объяснил Степанов.
- Не верю, - возмутился Ростопчин. - Ты никого не
оскорбляешь, ты просишь провести расследование...
- Милостивые государи, - проскрипел Грешев, - вам ничего
не говорит фамилия Деринг?
- Из филиала "Дреэднер банка" в Швейцарии? - спросил
Ростопчин. - Хайнц Деринг?
Грешев поднялся со своего стула, подошел к стеллажу,
достав одну из бесчисленных папок, вздохнул.
- Я боюсь смерти только потому, что жалею свои архивы,
Кому они достанутся? Внуки пустят их с молотка, они не
говорят по-русски, а уплатят им хорошо... Если бы все ушло
в один институт хотя бы... Нет, не Хайнц. Его зовут
Александр, он врач из Освенцима...
- При чем здесь Освенцим? - удивился Ростопчин. - Скоро
полночь, у нас нет времени, надо найти какого-нибудь
британского юриста, заинтересовать прессу, надо что-то
придумать, завтра будет поздно...
- Наберитесь терпения, князь, - сказал Грешев. - Я займу
у вас десять минут - даже с чтением выдержек из судебного
процесса...
- Давай послушаем, Женя, - Попросил Степанов, - десять
минут ничего не решают...
- Итак, - начал Грешев, - в середине шестидесятых годов
некий американский писатель выпустил книгу о
врачах-изуверах, которые работали в Освенциме. Среди прочих
было названо имя доктора Деринга, который провел около
двадцати тысяч операций на несчастных без наркоза, в
экспериментальных целях; часть людей была подвергнута
кастрации, женщин - опять-таки в экспериментальных целях -
обрекали на бесплодие. Доктор Деринг - он поселился в
Лондоне после войны - обратился в суд, требуя привлечь к
ответственности автора и его издателей за клевету...
- При чем здесь это? - поморщился Ростопчин, листая
телефонную книжку.
- Англия - страна, исповедующая в суде закон аналогов,
уголовное законодательство регулируется, в основном,
судебными прецедентами, - заметил Степанов. - Я бы очень
хотел послушать про Деринга, господин Грешев...
- Меня зовут Иван Ефимович, - бросил старик. - Вам надо
знать это дело, чтобы не попасть в липкую неприятность,
завтра...
- Пожалуйста, расскажите, Иван Ефимович, - повторил
Степанов, - мне это очень важно.
- Я не стану останавливаться на всех перипетиях дела, но
предварительно хочу спросить: кто станет заявлять в "Сотби"
о том, что продают похищенную нацистами русскую картину,
являющуюся собственностью украинского музея?
- Я, - ответил Степанов.
- Если и рисковать, то лучше рисковать князю, - заметил
Грешев.
Ростопчин хрустнул пальцами, потер солнечное сплетение,
поинтересовался:
- Почему? Я не отказываюсь, я ничего не боюсь, но я хочу
знать, отчего это лучше сделать мне.
- Оттого, что вы не красный, - ответил Грешев и, достав
лист из папки, пояснил: - Я прочитаю вам, как здесь, в
Лондоне, где был один-единственный процесс над нацистскими
изуверами, допрашивали свидетельницу, доктора Лорску,
приехавшую из Польши. Я не стану читать про то, как
допрашивали других свидетелей, из Польши, Израиля, Греции,
Англии, только доктора Лорску. Это займет десять минут, а
может, и того меньше. Вы все поймете, милостивые
государи... Итак, высокий суд вызвал доктора Лорску из
Польши; предыдущие свидетели - оставшиеся в живых женщины,
обреченные нацистами на бесплодие, подвергавшиеся зверской
операции без анестезии или же экспериментальному
болезненному уколу в спинной мозг - говорили о ней, как о
матери, делавшей все, чтобы хоть как-то облегчить их
страдания. Часть злодеяний приписывали полковнику СС
Шуману, он резал их, как... лягушек; часть генералу
Глаубергу... Заключенных врачей, работающих в "блоке
десять", периодически расстреливали, чтобы не ушла
информация о самом страшном изуверстве двадцатого века -
экспериментах на здоровых людях. Сначала, как и полагается,
доктора Лорску спросили, где она родилась, когда, каково ее
семейное положение, затем задали вопрос о вероисповедании,
она ответила, что вступила а партию коммунистов, работая
сестрой милосердия в Интернациональных бригадах в Испании,
затем была в маки.
- Погодите, погодите, - Ростопчин как-то странно подался
вперед, - сколько ей лет?
- В шестьдесят четвертом было сорок девять.
- В ваших материалах есть ее описание?
Грешев глянул на лист из дела, которое он вынул,
стремительно пробежал строки (Степанов заметил, что читает
старик без очков; вбирает текст целиком, словно
фотографирует его, выделяя лишь то, что ему в данный момент
необходимо), покачал головой.
- Весьма поверхностное... Черноволосая, с сединою, черты
лица правильные.
- Нет, - сказал Ростопчин, - моя польская подруга в маки,
которую выдали гестапо, была светленькая, голубоглазая. Не
та...
(Люди фола объехали все китайские рестораны, которые
назвал Ростопчину официант в "Кларидже"; они попали в
"Голден дак" около двенадцати; да, были иностранцы; да, один
седой, а другой коротко стриженный; да, они ушли с мистером
Грешевым, это наш постоянный клиент; он живет совсем рядом;
что будете есть? Ах, только чай; хорошо, сейчас; да,
телефон внизу, прощу вас.)
- Я продолжу, - сказал Грешев. - Итак, сначала госпожу
Лорску начал допрашивать адвокат писателя, привлеченного к
суду "за клевету"... Он спросил ее: "Вы принимали участие
в экспериментальных операциях?" - "Никогда", - ответила она.
"Вы помните греческих девочек, у которых нацисты и их
подручные вырезали фаллопиевы трубы, обрекая их на
бесплодие?" - "Да". - "А евреек?" - "Тоже". - "Испанок?" -
"Тоже. Я присутствовала при смерти одной из них после
операции". Затем в допрос Лорски включился адвокат
"потерпевшего", Александра Деринга, который ставил
эксперименты на несчастных вместе с нацистами, хотя тоже был
заключенным, гитлеровцы освободили его в конце сорок
четвертого, он бежал с набитыми чемоданами, сопровождая
нацистов. "Вы присутствовали при операциях, которые
проводил доктор Деринг?" - "Нет". - "Откуда же вам
известно, что он проводил эксперименты на здоровых людях?" -
"От тех, кто умирал у меня на руках". - "Вам задали вопрос
о том, являетесь ли вы коммунисткой... Вы ответили
утвердительно. Ваше отношение к людям подчинено требованиям
доктрины, которой вы служите?" - "Не думаю". - "Кто
рассказал вам о том, что доктор Вире также экспериментировал
на здоровых людях?" - "Доктор Самуэль". - "Как он узнал про
это? Ведь он был заключенным. Он что, помогал эсэсовскому
профессору Вирсу делать операции на здоровых людях?" - "Вире
приказывал ему ассистировать". - "Какой национальности был
доктор Самуэль?" - "Немецкий еврей, насколько я знаю". -
"Вам известна его судьба?" - "Его загнали в камеру и
отравили газом". - "Почему?" - "Потому что он рассказал
людям, связанным с руководителем подполья в Освенциме Юзефом
Циранкевичем, об этих экспериментах". - "Циранкевич затем
стал премьер-министром коммунистической Польши, не так ли?"
- "Да, это так". - "Врачи СС отдавали вам приказ ухаживать
за девушками, которых они оперировали?" - "Нет, это долг
врача - помогать несчастным, как-то облегчить их страдания".
Включился и судья: "В блоке десять были отобраны для
эксперимента четыреста молодых, здоровых женщин и девушек?"
- "Да". - "Эти женщины знали, что их могут положить на
операционный стол в любую минуту?" - "Те, которые постарше,
понимали. Там же были и девочки, дети..." Судья обращается
к присяжным и просит их прочесть восемь страниц из книги,
против которой возбудил процесс доктор Деринг, лишь восемь
страниц - до и после эпизода, связанного с его работой на
СС... Это был шок, - Грешев поднял глаза от страницы. -
Тогда адвокат доктора Деринга спросил Лорску: "Сколько
времени вы провели в блоке десять перед тем, как вам
поручили вести лабораторные работы?" - "Шесть недель я сама
была "заготовкой для экспериментов". Потом они узнали, что
я дипломированный врач, и послали в лабораторию. Но большую
часть времени я проводила в послеоперационной палате.
Пыталась помогать оперированным девочкам". - "Когда вы
узнали, что заключенный врач Самуэль проводил эксперименты
по приказу эсэсовского врача Вирса?" - "Перед тем как меня
направили в лабораторию". - "Но вы не предприняли попыток
повлиять на Самуэля, чтобы он не выполнял приказов
врача-изувера?" - "Он начал оперировать, не зная, что они
затевают. А когда понял, был сразу же отправлен в газовую
камеру". - "Вы, лично вы видели газовые камеры, пытки,
расстрелы в лагере, или вам говорили об этом другие
заключенные?" - "Я сама видела расстрелы, потому что окна
лабораторий выходили на блок одиннадцать, где и проводились
экзекуции. На моих глазах. Я сама видела, что В
"госпитале" людям насильно вводили фенол и они умирали в
муках. Я сама видела, как людей били до смерти". Судья:
"Как часто вы видели экзекуции?" - "Два-три раза в неделю...
Расстреливали сотнями... Женщин и детей". Вопрос защитника
доктора Деринга: следите внимательно, как он ведет свою
линию, милостивые государи, я не сравниваю ваше дело с этим,
- Грешев кивнул на лист бумаги, - я просто прошу помнить,
что в стране, где существует право аналога, нужно быть
готовым к аналогиям. Итак, защитник Деринга: "Вы говорили
с кем-нибудь об этих ужасных казнях, свидетель Лорска?" - "Я
не говорила. Мы не дискутировали, отчего они расстреливают
тех или иных людей. Мы просто знали, что нацисты убивают ни
в чем не повинных людей". - "И вы не знали, что движет
теми, кто исполнял приказ СС и расстреливал заключенных?" -
"Я думала, что в них нет ничего человеческого". - "Вы
слыхали, видимо, мой вопрос к одной из свидетельниц... Я
прочитаю его, чтобы не отклоняться от стенограммы: "Вы
когда-нибудь смели ослушаться приказа нацистов?" Зачитываю
ответ: "Я ничего не могла поделать против их приказов,
потому что они сразу убили бы меня". Лорска: "Я понимаю...
Да, я понимаю... Но я знала многих людей, которые тем не
менее отказывались выполнять приказы нацистов". Судья:
"Прочитайте показания свидетеля Межика". Зачитываются слова
доктора Межика: "Прямой отказ выполнить их приказание был
немыслим". Судья: "Итак, я спрашиваю, вы, лично вы
считали, что всякое отклонение от выполнения приказов СС
повлечет за собою расстрел?" Лорска: "Нет, не считала". -
"А чем же, в таком случав, каралось неповиновение? Пыткой?
Заключением в камеру, где нет света и еды?" - "Вы имеете в
виду карцер?" - спросила Лорска. Судья ответил, что ему
неизвестны немецкие тюремные термины. Лорска: "Я знала
людей, которые умели не выполнять приказы эсэсовцев, избегая
при этом наказания". Выступает адвокат защиты, старый лорд,
