паспорт, огромное спасибо, о, какой красный, на фото вы
значительно старше своих лет, я бы не дал вам и сорока
семи...
Он говорил, выписывал данные паспорта, набирал номер
телефона, что-то считал на маленьком карманном компьютере,
дружески при этом улыбался и успевал курить никарагуанские,
бесфильтровые "ройал" (Рейган перестал поставлять им,
специальную бумагу, форма борьбы с "коммунистической
экспансией", поэтому особенно крепкие, но притом сладкие,
словно проваренные в меду, как это раньше делала
американская фирма "Лаки страйк").
- Добрый день, - набрав номер, клерк улыбнулся невидимому
собеседнику, - это из "Бэнк интернешнл", Роберт Джонс, я
хотел бы соединиться с коммерческим департаментом; нет,
группа расчета с авторами; благодарю вас. Добрый день, это
"Бэнк интернешнл", группа личных счетов. Помогите мне
получить справку; вы издавали книгу мистера Дмитрия
Степанова, Россия, нет, простите. Советский Союз... Какой
год? - он посмотрел на Степанова вопрошающе, но с той же
доброжелательной, какой-то ободряющей улыбкой.
Степанов назвал год, фамилию переводчика.
Клерк сообщил вое это так, словно ему все давным-давно
известно, просто запамятовал, бога ради, простите, бывает...
- Ага, прекрасно. Все распродано? Чудесно! Paper-back
(19)? А когда вы намерены выпустить второе массовое
издание? Чудесно. Мы будем глубоко признательны, если вы
пришлете нам коротенькую справку о гонорарах мистера
Степанова. Возможно, он захочет взять деньги в кредит, мы с
радостью пойдем ему навстречу после того, как получим ваше
подтверждение. Простите, с кем я говорил? Ах, мисс Тэйси,
очень приятно, всего вам лучшего...
Он положил трубку, улыбнулся Степанову еще более
дружественной сказал:
- Все в порядке, я оформлю документы, вы познакомитесь с
директором нашего филиала, мистер Томпсон будет рад пожать
вам руку; ваши книги прекрасно расходятся, поздравляю.
Степанов посмотрел на часы; девять сорок,
- Скажите, - взмолился он, - а как скоро мы закончим
процедуру?
- О, это займет не более пятнадцати минут...
- А до Нью-Бонд стрит далеко?
- Рукой подать. Какой номер дома вам нужен?
- Тридцать четыре.
- Ах, "Сотби"? Пять минут ходу, я нарисую вам, в чужом
городе всего лучше искать по плану...
Степанов увидел, как в банк вошел человек; старательно
смотрел куда-то в сторону, отводил глаза от Степанова; ах ты
Василек, подумал Степанов, что ж ты меня пасешь? Что я тебе
сделал, ну что?!
- Мистер Степанов, вам нужно расписаться, бога ради,
простите, но таков порядок, пожалуйста, здесь, здесь, здесь,
здесь и тут...
Человек сел за соседний столик и спросил:
- Где я могу поменять швейцарские франки на австрийские
шиллинги?
Степанов улыбнулся.
- В кассе. Здесь открывают счета.
- Спасибо, - ответив человек, смазав Степанова взглядом;
поднялся, отошел к кассе, закрыв окошко спиною, достал из
кармана портмоне и протянул купюры в маленькое окошечко.
(Степанов напрасно его подозревал, это был Генрих
Брюкнер, турист из Вены; за Степановым давно следила пожилая
женщина, на которую он не обратил внимания, серая седоватая
поджарая дама, разве такая может быть из службы?)
Клерк снял трубку, спросил босса, можно ли зайти к нему с
русским писателем; автор бестселлеров, "Тираж его книги
двадцать тысяч экземпляров, сейчас готовится "Paper-back";
хорошо, мы идем, сэр".
Кабинет директора филиала банка был отделан мореным
дубом; мебель старинной работы, резная; высокий седой
человек поднялся навстречу Степанову, резко тряхнул его руку
вниз указал на кресло, заметив при этом:
- Вообще мы не любим открывать счета на такую сумму, как
ваша мистер Степанов, четыреста фунтов - не деньги,
согласитесь; мне, однако, уже позвонили из вашего
издательства, вполне серьезные гаранты; мы не открываем счет
такой, как ваш, людям не имеющим лондонской квартиры, но, я
думаю, если вы обозначите свой здешний адрес посольством
Советского Союза, это будет для нас еще большей гарантией...
- Я не собираюсь покупать "роллс-ройс", - попробовал
пошутить Степанов.
- Но почему же?! - искренне удивился директор. - Мы
дадим вам ссуду на линкор или самолет, если посольство
подтвердит вашу кредитоспособность. Ваш предположительный
гонорар на Paper-back может составить десять тысяч фунтов
без налогов все-таки деньги. Перед тем как вам выпишут
чековую книжку, я попросил бы вас о любезности составить
заявление в ваше издательство: "Прошу перечислить гонорар
за второе издание моей книги массовым тиражом на мой счет в
"Бэнк интернешнл...". Какой номер счета у мистера
Степанова? - директор посмотрел на клерка.
- Тринадцать тысяч четыреста восемьдесят три.
- "На счет тринадцать тысяч четыреста восемьдесят три..."
Вы согласны написать такого рода письмо на мое имя?
- Да конечно.
Директор протянул Степанову "паркер", подвинул стопку
бумаги (желтая, очень тяжелая обрезана узорно), Степанов
быстро написал заявление с массой ошибок (всегда был не в
ладах с грамматикой), подвинул директору, тот быстро
пробежал глазами, казавшимися громадными из-за того, что
стекла очков были чрезвычайно толстые; закурил, кивнул.
- Прекрасно, мистер Степанов. Я рад, что вы решили стать
вкладчиком нашего банка. Мы будем информировать вас о
наиболее интересных возможностях вложения денег. Разумное
вложение даже небольшого капитала вполне может дать прибыль
не менее десяти процентов, мы даем вполне гарантированные
рекомендации, на кого следует ставить, всего вам хорошего...
XII
"Милостивый государь Николай Сергеевич!
И снова свершается святотатство: самоубийцу хоронят на
кладбище! Да, да, именно так! Я был у князя Мещерского,
пытался действовать через него, добиться от Синода запрета,
но тщетно, увы!
Да, да, Николай Сергеевич, Врубель не почил, как об этом
трезвонят продажные писаки, а покончил с собой, поэтому не
имеет права лежать при церкви, только за оградою.
Последние недели он постоянно простаивал раздетым возле
открытого окна, добился того, что началось воспаление
легких, так и этого ему показалось мало - по ночам стал на
ощупь открывать окно, пользуясь сонливостью прислуги в
лечебнице. Скоротечная чахотка пришла к нему не как божье
избавление от грехов его, но как подачка от диавола,
которого он столь тщательно писал всю жизнь...
И ведь, кончая свои минуты, думал о том, чтобы продолжать
свое демоническое дело; в бреду же оборотился к брату
милосердия со словами: "Николай, довольно уже мне лежать
здесь, поедем в Академию, дружок!"
Не поехал. Отвезли.
И как же всполошились все наши эстэтствующие! И Блок в
слезах речи говорил, и Беклемишев от "Союза русских
художников" что-то зачитывал; Императорская Академия, к
счастью, никак официально представлена не была. Но потрясло
меня - до колотья в сердце - то, что разрешил себе сказать
священник Новодевичьей церкви. Зная, как кончил Врубель, он
тем не менее изрек над гробом: "Бот простит тебе все грехи,
потому что ты был работником". Каково?
Давеча был у доктора Дубровина, в "Союзе русского
народа", он обслушал меня, прописал успокоительное, но
посетовал, что мало от него проку: "Сам пью, не помогает!
Какое может быть спокойствие, когда мы окружены сонмом
революционеров, ниспровергателей, скрывающихся в каждом
журнале, в каждом салоне, в любой газете!"
Но я не опускаю рук. Я вижу толпу, пришедшую провожать
Врубеля, вижу их глаза, у меня сердце разрывается от боли за
них... Не мне, а им нужно успокоительное, бром -
каждодневно с утра.
Несчастная наша страна, коли она выбирает себе в идолы
таких, каким был усопший...
Борьба. Нас спасет борьба не на живот, а на смерть со
всем тем, что чуждо нашему духу. Или мы одолеем
демонического диавола, или же он пожрет нас.
Низко кланяюсь Вам, милый друг!
Ваш
Гавриил Иванов-Дагрвль.
P. S. Танечка шлет Вам свои поклоны. Обещанную книгу
фотографий - высылаю. Там есть милые образцы устройства
кухонь, точь-в-точь как у финнов, хотя на самом деле это
забытый русский стиль, не грех нам вернуть его в свои
загородные усадьбы".
2
В зале было полным-полно народа; стрекотали камеры
телевизионных компаний; на трибуне стоял высокий мужчина в
строгом черном костюме и, очень странно округляя каждую
фразу, словно бы любуясь ею, певуче говорил:
- Картина кисти Бенуа, размер шестьдесят два сантиметра
на сорок четыре. Масло. Вещь называется "Танец".
Предположительная дата написания - десятый, двенадцатый год
этого века. Мы предлагаем начальную цену в тысячу фунтов...
Степанов увидел Ростопчина; тот седел во втором ряду,
третьим с края; рядом с ним была женщина; Софи, подумал
Степанов; крайнее место пустовало, единственное во всем
зале; это для меня, понял Степанов; мадам с ее места легче
видеть, как я стану выписывать чек; он прошел сквозь
напряженную тишину зала, сел, поклонился Софи, пожал руку
Ростопчину; тот шепнул:
- Познакомься, пожалуйста, родная, это мистер Степанов.
- О, как приятно, мистер Степанов, - женщина улыбнулась
мертвой улыбкой, - мы волновались, где же вы, с трудом
удержали для вас место.
- Я заблудился, - одними губами, почти беззвучно ответил
Степанов.
Ведущий между тем оглядывал зал; заметил чей-то легкий
кивок головы в глубине зала, бесстрастно, но со сдержанным
азартом, который сразу же передавался собравшимся, холодно
прокомментировал:
- Одиннадцать сотен фунтов... Тысяча сто фунтов,
тысяча... сто... фунтов...
Его цепкий взгляд зафиксировал чуть поднятый указательный
палец в другом углу.
- Двенадцать сотен фунтов, тысяча двести... фунтов...
тысяча...
Рядом с трибуной стояли шесть брокеров, мужчин и женщин,
которые покупали картины, письма, фотографии по заданиям
своих клиентов; они так же внимательно следили за залом, но
Степанову показалось, что драка идет между двумя или тремя
людьми из пятисот собравшихся; он не мог понять, кто бился;
брокеры же и ведущий видели все прекрасно; взгляды их
стремительно скользили по лицам, задерживаясь лишь в
середине зала и в левом углу, там, наверное, и сидели те,
кто воевал за Бенуа.
- Тринадцать сотен фунтов... тысяча... триста...
фунтов, тысяча... триста...
Один из брокеров, стоявших за спиною ведущего, шепнул:
- Четырнадцать сотен...
Не оглядываясь, ведущий бесстрастно, но по-прежнему со
скрытым азартом, атакующе разжигал страсти:
- Четырнадцать сотен фунтов, тысяча... четыреста...
фунтов... четырнадцать сотен фу...
Чуть дрогнул чей-то указательный палец в правом углу.
- Пятнадцать сотен фунтов, тысяча... пятьсот... фунтов,
тысяча пятьсот фунтов, тысяча... пятьсот... фунтов...
На большой палец ведущего был надет толстый деревянный
наперсток; удар его по трибуне прозвучал неестественно
громко, зловеще.
- Продано! Тысяча пятьсот фунтов, леди и джентльмены...
Следующая картина, - он обернулся к служителям, которые
вынесли полотно, - принадлежит кисти Брюллова, сорок на
шестьдесят сантиметров. Масло. Наши эксперты затрудняются
установить даже приблизительную дату... Художник этот
малоизвестен, хотя много лет прожил на Западе, в Риме, в
середине прошлого века... Цена для начала торга установлена
в полторы тысячи фунтов стерлингов... Полторы тысячи фунтов
стерлингов, - он понизил голос, - полторы... тысячи...
фун-н-н-тов, пятнадцать сотен фунтов... Тысяча шестьсот
фунтов, - глаза его метались из левого угла в центр зала, -
семнадцать сотен фунтов, восемнадцать сотен фунтов, тысяча
девятьсот фунтов... тысяча девятьсот фунтов, тысяча
девятьсот фунтов, - он не смотрел на того, кто назвал эту
сумму, он подзадоривал других; смысл аукционов "Сотби" в том
и состоит, чтобы повысить начальную ставку, разыграть
спектакль, никакой этот ведущий не торговец, он лицедей, он
посещал режиссерские курсы, выспрашивал дипломатов, вышедших
на пенсию, о том, как ввести в раж противника; в этом зале
