эсерами, что давал им повод присматриваться к себе самым тщательным
образом. Легенда его была точной, не подкопаешься: действительно, в
девятнадцатом году он семь месяцев служил в пресс-группе Колчака, и алиби
его, понадобись, было абсолютно надежным. Он справедливо полагал, что
эмигранты после того, как он в первый раз легко ушел от их <наружки>,
станут в будущем обращаться за помощью. К кому? Это интересовало и Романа
и Максима как в связи с возможной изменой в посольстве, так и на будущее.
Эксперимент был рискованным. Роман поначалу отверг было его, не считая
возможным разрешить Исаеву стать <подсадной уткой>, но тот выдвинул свои
доводы. Алиби с Колчаком и Ванюшиным - на крайний случай; умение уходить
от наружки; надежда на своих людей, которые в критический момент, если он
настанет, придут на помощь.
Операция, которую так незаметно, спокойно, исподволь проводили Исаев
и Роман, развивалась в трех направлениях. Во-первых, <деза>, которая
затрагивает интересы немцев (а потом французов и англичан), была
<пропущена> через посольство так, что о ней стало известно довольно
широкому кругу людей. Если там действительно сидит враг, он обязательно
пойдет на срочный контакт со своим руководителем. Во-вторых, поскольку
Стопанский утверждал, что дипломата готовили к вербовке монархисты, Исаев
повел с ними игру довольно тонкую: он <темнил>, позволял думать о себе
всякое и по-разному толковать свое поведение здесь, в Ревеле. Он считал,
что эмиграция пойдет на контакт с одной из разведок, работавших в Эстонии:
у тех возможностей побольше, им легче установить, кто же такой на самом
деле Максим Максимович Исаев - представитель кадетского подполья,
действующего в России, или же агент чека. <Приманка> была рассчитана точно
- эмиграция в Ревеле жила без связей с Москвой, поэтому всякий человек
<оттуда> был для кадетов и эсеров сущим кладом. Под такого надежного
человека можно просить деньги у англичан или французов - под разговоры
деньги платить перестали. И наконец, в-третьих, Исаев допускал возможность
<промежуточной> связи завербованного дипломата с иностранной разведкой
через соплеменников, которые - чем дальше, тем больше - начали захаживать
в советское посольство: кто наводил справки о судьбе родных, а кто заводил
осторожные разговоры о том, как бы податься назад, на родину.
Во всех трех направлениях поиска чужого агента Исаев намеренно
приоткрывал себя. Это был риск, но риск необходимый и оправданный, потому
что Ревель стал узловым пунктом, через который наша дипломатия налаживала
контакты с Лондоном и Стокгольмом, а присутствие в посольстве чужака
ставило под угрозу проведение этих столь необходимых республике акций,
целью которых был прорыв экономической блокады.
Исаев помнил слова Кедрова: <Когда разведчик начинает палить из
револьвера и бегать по крышам - он кончился, и нет в этом подвига, а лишь
одно неумение. Даже если ему грозит провал, он обязан и провал обернуть в
свою пользу>.
- Максим Максимович, - окликнул Исаева кто-то, очень четко
выговаривающий каждую букву в его имени-отчестве, - добрый день.
Исаев неторопливо обернулся: за рулем спортивной машины сидел Нолмар.
- Здравствуйте. С кем имею честь?
- Меня зовут Отто Васильевич. Я торговый атташе Германии.
- Очень приятно, но торговля не по моей части, - ответил Исаев,
заметив, как на другой стороне улицы, шагах в двадцати, трое
квадратнолицых мужчин деловито разглядывали витрины бакалеи.
- Как знать, как знать, - улыбнулся Нолмар, - вы не согласились бы
побеседовать со мной?
- Завтра в пять я буду обедать в <России>.
- Господи, - удивился Нолмар, - да разве в наше время можно жить
завтрашним днем? Нет, я просил бы вас выкроить для меня время сейчас.
- К сожалению, сейчас я занят, господин Нолмар.
- Ваш отказ только усложнит вашу жизнь на сегодня, да и вообще на
ближайшее обозримое будущее, - сказал Нолмар и чуть кивнул головой на тех
троих, которые по-прежнему настороженно изучали витрину, и Максим
Максимович ощутил напряженное ожидание, сокрытое в затылках этой троицы.
<Надо принимать драку, - понял Исаев. - Звать полицию - глупо. А то,
что он мной столь стремительно заинтересовался, означает, что мы с Романом
на верном пути>.
Исаев сел рядом с Нолмаром и спросил:
- Бензину жрет много?
- Что? - не понял Нолмар.
- Я спрашиваю - много ли жрет бензина ваш мотор?
- Спортивные автомобили прожорливы, огромное сгорание... Восемь
цилиндров, что ни говорите.
- А руль? Устойчив? - спросил Исаев и, резко положив руки на баранку,
несколько раз крутанул из стороны в сторону.
- Осторожней! - крикнул Нолмар, и лицо его враз побледнело. - Я же
могу на тротуар въехать!
Он затормозил около своего подъезда.
- Здесь я живу.
- Хороший дом?
- Теплый - это его главное достоинство.
Они вошли в парадное и стали подниматься по деревянной лестнице.
Исаев неожиданно крикнул:
- Ого!
- Что вы? - снова дрогнул лицом Нолмар. - Что случилось?
- Ничего. Проверяю акустику. У нас дома поразительная акустика:
консьерж чихнет, а я просыпаюсь.
Нолмар, конечно, не мог знать, что Исаев прокричал свое <ого> для
тех, кто сидел здесь рядом, в одной из освободившихся недавно квартир, и
имел связь с Романом. Он, подстраховываясь, хотел привлечь внимание (вдруг
зазевались) к Нолмару и себе, и он своего добился: Артур Крейц внимательно
наблюдал за тем, как лощеный молодой мужчина пружинистой походкой
поднимался вместе с громадным Нолмаром.
- Алло, можно Романа?
- Он скоро будет. Что передать?
- Пусть позвонит к тете Розе, она себя очень плохо чувствует, к ней
только что пришли на консилиум врачи.
Но Роман мотался по городу, а оставленный им связник не имел права
выйти из квартиры. Поэтому сцепление случайностей оставило Исаева один на
один с Нолмаром и с теми четырьмя агентами полиции, немцами по
происхождению, которые сидели в небольшой спальне, соседствующей с
кабинетом, где сейчас беседовали двое. Фонографы были включены агентами
полиции после того, как зажглась лампа возле кровати: это Нолмар нажал
сигнализацию у себя под столом. Потом загорелись две лампочки возле
трельяжа: Нолмар любил изящную мебель. Эти две лампочки означали, что
сейчас надо начать секретное фотографирование его самого, беседующего с
посетителем, а потом отдельно посетителя: в фас и профиль.
- Выпить не желаете? - спросил Нолмар.
- Желать-то еще как желаю, - ответил Максим Максимович, - но, увы, не
могу.
- Отчего? Язва?
- Отменно здоров. Боюсь, споите. Знаю я вас, дипломатов...
Нолмар придвинул свое кресло поближе к Исаеву и сказал:
- Спасибо, что вы помогаете мне начать беседу без всякого рода
необходимых в нашем случае прелюдий...
- Вы что, получили музыкальное образование?
- Просто образование. Оно предполагает определенное знакомство с
культурой, которая без музыки невозможна.
- Ну что же, вашу формулировку я приму, - снова усмехнулся Максим
Максимович. - Чтобы не затягивать время - у меня еще есть дела, - слушаю
вас.
- Даже не знаю, с какого бока к вам подступиться.
- Ну, это, видимо, неплохо.
- Для меня - плохо. Вы не типичны, с вами можно проиграть.
- Или неожиданно выиграть.
- Вы - из Москвы?
- Да.
- Можно вопрос?
- Пожалуйста. Да вы смелее! Выйдет так выйдет, а на нет - суда нет.
- <Нет> меня не устраивает. Вы говорили, что письмишко вам Урусов
написал в коридоре?
- Именно так.
- Экспертиза показала, что записочка написана на суконном столе. На
столе зеленого сукна...
<Верно, - отметил для себя Исаев. - Именно зеленый стол был на той
явке, где писал Урусов. Ай да немец!>
- Ну и что?
- Ничего... Маленькая ложь рождает большое недоверие.
- Опровергать вас не входит в мои планы, господин Нолмар. Замечу
только, что писать можно в коридоре на бумаге, которая перед этим лежала
на столе, покрытом зеленым сукном. Что еще?
- Вам тоже небезынтересно продолжать этот разговор.
- По чьему поручению вы его ведете?
- Это моя инициатива... Теперь второй вопрос: вам известно, что
Урусова очень тщательно опекает ЧК?
- Известно.
- Что вы можете сказать о Леониде Юрьевиче?
- Какого Леонида Юрьевича вы имеете в виду?
- Возле Урусова находится один Леонид Юрьевич...
- Ах, этот старик? Бывший его дворецкий? Ничего я о нем сказать не
могу.
- Зато я могу вам сказать, что этот его дворецкий был замечен в
связях с большевиками еще в тринадцатом году. Так что ежели вы его знаете,
то меня удивляет, как вы могли уйти из России без помощи ЧК?
- Ну, а если я ушел с помощью ЧК, какие будут вопросы?
- Извините меня, я вас оставлю на мгновение...
Нолмар вышел в соседнюю комнату и показал глазами на руки:
<Приготовьте оружие>. Один из шпиков протянул Нолмару несколько мокрых еще
фотографических оттисков.
Нолмар вернулся и бросил на стол фотографии.
- Если вы пришли с помощью ЧК и не искали встреч со мной, то ЧК,
видимо, будут шокировать эти фотографии...
- По-моему, наоборот. Это бы их очень заинтересовало.
- Это если вы их перевербованный агент. А если вы из кадров ЧК?
- Черт его знает... Тут мне судить трудно...
- Мне тоже. Хотя предполагать кое-что могу.
- Я тоже, - ответил Исаев и поднялся. - Увы, мое время истекло.
- Мое тоже. Поэтому я выдвигаю вам предложение: вы берете ручку и
пишете обязательство - форму я продиктую.
- И...?
- Потом рассказываете о ваших связях, явках, задачах, средствах.
Засим мы расстаемся.
- Фонографы нашу беседу записывают?
- А как вы думаете?
- Увы, предложения вашего принять не смогу.
- Вы живете на нелегальном положении, у вас возможны неприятности с
полицией, и потом - документы... Вы говорили - у вас их нет...
- Отчего вы думаете, что у меня нет документов?
- Так мне сдается! Если бы они у вас были, вам было бы удобнее
остановиться в отеле.
- Было занятно познакомиться с вами, господин Нолмар.
В это время в кабинет ворвались четверо полицейских. Двое бросились
на Исаева, полезли в карманы - искали оружие, - а двое других держали его
за руки.
- Я оружия не ношу, - сказал Исаев, не оказывая ни малейшего
сопротивления. - А вот протест я заявляю.
- Ладно, - согласился Нолмар, рассматривая его портмоне, которое
агенты сразу же ему передали. Там лежал паспорт РСФСР и разрешение
эстонского консульства в Москве на въезд М. М. Исаева в Ревель сроком на
шесть месяцев.
Нолмар сунул паспорт в свой карман и сказал:
- Господа, этот человек пытался ограбить меня, угрожая смертью. Я
требую его ареста. Я задержал его и обезоружил, и я настаиваю на
тщательном разбирательстве этого дела.
- Паспорт верните, - попросил Исаев, - и портмоне.
- У вас не было паспорта, - сказал старший из агентов, - а портмоне
пожалуйста, вот оно.
Его посадили в одиночку. Нолмар уговорился с шефом политической
полиции Неуманном, что этот московский агент будет обвинен в попытке
грабежа - время на проверку его показаний о выданных в Москве (выданных
ли?) документах позволит посмотреть самым тщательным образом за здешней
московской агентурой - те наверняка заворочаются, а этого министерству
внутренних дел только и надо: месяц назад ЧК арестовала в Москве семерых
эстонцев - из их миссии.
- Вам надо будет выменивать своих людей, а советских в ваших тюрьмах,
