мотивируя это тем, что он не может нарушить корпоративного договора -
бойкотировать наши драгоценности на мировой бриллиантовой бирже. На
мой вопрос, каким образом, в таком случае, он сможет поставить нам
продукты питания и как мы обозначим идентичность стоимости, Маршан
ответил, что это все будет решено в Ревеле после того, как он
посмотрит бриллианты, подобранные Пожамчи. <Ни с одним из ваших
оценщиков я дел иметь не стану, ибо Пожамчи выдающийся спец в этой
области и пользуется большим авторитетом на Антверпенской бирже
драгоценностей>. Он сказал также, что продукты и промышленные товары,
которые он может нам предложить, будут куплены им через вторых и
третьих людей в Швеции. Прошу решить вопрос об откомандировании
Пожамчи с бриллиантами в Ревель для закупки продуктов питания.
Ш о р о х о в>.
<НКФин. Замнаркома т. Альскому
Уважаемый товарищ Альский!
Прошу вас запросить в Гохране характеристику на Н. М. Пожамчи, с
тем чтобы - в случае положительной оценки его работы - использовать
его по линии НКВнешторга. Продолжающиеся срывы наших переговоров с
французскими и голландскими, а также английскими фирмами; острая
необходимость в получении оборотных средств для закупок в Швеции и
Германии паровозов, плугов и оборудования для строящихся
электростанций выдвигают этот вопрос в число первостепенных.
С товарищеским приветом замнаркомвнешторг
Лежава>.
Телефонограмма Лежаве от Альского (НКФин).
<Характеристика на Пожамчи есть в его личном деле, находящемся у
вас, так как он уже командировался в Ревель>.
<В управление кадрами. Прошу оформить выезд в Ревель Н. М.
Пожамчи по линии нашего наркомата.
Лежава>.
КЛЮЧ В ПАРИЖЕ
__________________________________________________________________________
Бокий доложил Дзержинскому о провале Всеволода Владимирова через
десять минут после того, как получил сообщение Романа.
Дзержинский молча расхаживал по кабинету, отпивая чай из высокого
тонкого стакана. Он любил Всеволода, как, впрочем, и все те, с кем
Всеволод работал. Правда, Василий Морковец, которого все знали как
несколько суховатого, но знающего человека, постоянно подчеркивавшего свое
батрацкое происхождение, испытывал к Владимирову чувство неприязни,
которую не считал нужным скрывать.
- Почему вы не любите его? - спросил как-то Бокий.
Израненное лицо Морковца перетянуло гримасой удивления:
- А какое все это имеет отношение к работе?
- Прямое.
- Знаете, я с пацанства терпеть не мог любимчиков, а Владимиров ко
всем влез; изящен, спору нет, умен... Не люблю я тех, кто со всеми норовит
быть товарищем.
- Смотреть исподлобья лучше?
- У вас есть какие-нибудь конкретные пожелания, Глеб Иванович? Я
готов их выполнить...
Бокий разговора продолжать не стал, но при встрече с Дзержинским
заметил:
- Мне делается страшновато, когда я вижу, как Морковец растет у себя
в управлении. Недобрый он человек.
- Работник неплохой, - пожал плечами Дзержинский, - если будет
заноситься - одергивайте. Хватка у него мертвая, такие тоже нужны. Его
отношение к Всеволоду понятно: посредственность обычно противостоит
талантливости и не очень-то ее жалует...
...И сейчас, молча расхаживая по кабинету, Дзержинский отчего-то все
время возвращался к этому разговору с Бокием, который был у них давно, с
год назад, если не больше.
- Брать его из госпиталя, - говорил Дзержинский, - дело рискованное.
Они уберут его, как только почувствуют опасность. Кто из эстонских
разведчиков у вас арестован? Серьезные люди есть?
- Пока говорить трудно. Но, по-моему, серьезных людей нет...
Спекулянты...
- Видимо, Всеволода обыграли немцы... Либо они поняли, что потеряли
шифровальщицу, либо в связи с этим же делом Всеволод засветился...
Оленецкую взяли?
- Да. Сегодня на границе.
- Козловской пока не говорите, не надо травмировать. Я ее, помнится,
знал: баба взбалмошная, но честная... Что Оленецкая?
- Призналась, что работала на Нолмара. Больше ничего не говорит.
- Скажет... Дня через два побеседуйте, только осторожно, с
Козловской... Она служит по ведомству Рабкрина?
- Она откомандирована в Гохран.
- А что нового в Гохране?
- Там банда, Феликс Эдмундович. Честно говоря, их бы стоило взять
всех скопом.
- Факты где? Улики? Бесспорные доказательства?..
- За ними и охотимся. Если позволите, я в ближайшие день-два все вам
доложу.
Дзержинский вдруг остановился, будто споткнувшись о какую-то
преграду:
- А где Стопанский?
- Поляк? - спросил Бокий.
Дзержинский хмуро усмехнулся:
- Поляк здесь, я поляк.
Он умел улыбаться в самые трудные минуты.
- Я спрашиваю о подполковнике из второго отдела... которого вербовал
Всеволод.
- Ах, Стопанский! Живет в <Гранд-отеле>.
- Посулите ему хороший гонорар, если он завтра же сможет уехать в
Ревель.
- Исаев его агент? - предположил Бокий.
- Верно. Только вот что, Глеб Иванович... Гонор и бахвальство - это
главные отличительные черты шляхты. Поэтому укажите ему твердо и резко,
что, если он сразу же скажет вам правду - он нам в ревельском узле не
может помочь потому-то и потому-то, степень риска такая-то и такая-то, -
мы уплатим ему в два раза больше, чем если он будет лгать. Коли он этим
делом заинтересуется, продумайте план, дайте ему разыграть комбинацию, не
торопитесь предлагать свою версию. Пусть он эту комбинацию тщательно
запишет: с именами, выходами на тех или иных людей, с адресами - мы это
проанализируем, проверим через наши закордонные возможности, внесем
коррективы и немедленно отправим поляка в Ревель. Пусть работает.
- Роману пока ждать?
- Да.
- А если не выйдет со Стопанским?
- Следите за <Правдой>, Глеб Иванович. И англичане и немцы после
введения нэпа вальсируют вокруг нас... Нажмем через Красина в Лондоне, а
послезавтра в Берлин уезжает Крестинский. Николай Николаевич тоже умеет
нажимать. Сейчас не восемнадцатый год, сейчас с нашими людьми не так
просто расправиться - можем прикрыть...
- Признаем Всеволода своим?
- Признаем, если положение окажется безвыходным: нет ничего смешнее
позиции страуса, прячущего голову под крыло, - ни одно государство
невозможно без разведки.
- Крик поднимется...
- А мы что, крика не слыхали? Покричат - перестанут, нам ли
привыкать?
<М. М. Исаев завербован мною в Москве... апреля... года, отправился в
Ревель по делам, связанным с подпольной работой в Петрограде. Является для
генштаба человеком перспективным в ................... аспектах; может
быть использован, как ................. Активен в своих антинемецких
настроениях, воевал на русско-германском фронте. Знает большинство
европейских языков. Справки о нем наведены через наши дипломатические
каналы в Харбине, Токио и Пекине, поскольку М.М. Исаев воевал в рядах
армии Колчака, имеет медаль <За ледовый переход> (так у русских называется
рейд генерала Каппеля, выведшего свои войска из красного окружения). Его
высокие деловые и личные качества подтвердили Н.И. Ванюшин, один из
идеологов белого движения на Д. Востоке, руководитель пресс-группы
Колчака, полковник В.Г. Недошеин и генерал Дитерихс>.
- Жидко, - сказал Бокий, прочитав этот план Стопанского. - Не
весит... Ну, агент, ну, из подполья... Мало у вас таких?
- Не очень-то много. Агенты норовят лечь под Францию или под Альбион.
Те платят получше, а бабы там дешевле.
- Хватит вам про баб... Тот, кто много о них говорит, - на поверку
ничего не может. Вы молчите уж лучше об этом, пан Стопанский...
- Работать на вас мне так или иначе придется, но принимать к
исполнению чекистский кодекс пуританства - увольте.
- Я не собираюсь вас перевоспитывать, упаси боже! Вас тогда
немедленно в Варшаве посадят в каталажку - с нашим-то кодексом...
- Браво! Благодарю, не надо!
- Игнатий Казимирович, вы говорили, что генерал Гозяк алчен до
безобразия. Не заинтересует ли его такая версия? - спросил Бокий и
подтолкнул Стопанскому листок бумаги, где было написано следующее: <Исаев
имеет серьезные контакты с московским валютным подпольем. Никаких точных
данных об этом он мне не сообщил, но намеревался ехать в Ревель именно для
того, чтобы получить средства, которые дельцы перекачивают из России в
целях собственной наживы, а никак не в интересах антибольшевистского
подполья. Считаю, что в Ревеле, установив за Исаевым соответствующее
наблюдение, мы сможем, во-первых, создать ему определенные трудности, за
решением которых он обратится к нам, и, во-вторых, мы имеем возможность
выйти на глубоко законспирированные связи чрезвычайно крупного, широко
разветвленного валютного подполья. Считал бы необходимым мою срочную
командировку в Ревель, ибо у меня с Исаевым назначены явки и обговорены
сроки встреч. В случае моего отсутствия ему должен будет оказать помощь
третий секретарь Марек Янг. Справки об Исаеве я навел через наших людей в
Харбине, Пекине и Токио: о нем отзывы самые положительные (Н. И. Ванюшин -
идеолог белого движения на Д. Востоке, ушел в 1920 году в Дайрен, генерал
двора Дитерихс, удалившийся ныне от дел атаман Семенов)>.
- Это наших заинтересует. Я смогу посидеть дня два с Исаевым и
поработать над легендой?
- Он в тюрьме, в Ревеле...
- С этого надо бы и начинать. Я ж не знаю Исаева, я не смотрел ему в
глаза, я не знаю, в какой мере он стоек на допросах, я не...
- Вы этого человека знаете, - перебил его Бокий. - Он первым вас
встретил на Мещанке...
- Всеволод! Страдает в остроге? С этим орешком они поломают зубы... -
Он помолчал. - Операция будет дорогая.
- Но операция будет?
- На чем его взяли?
- Улик никаких. Скорее всего его подставили немцы. Те самые, на
которых работал наш дипломат...
- Работал? - подчеркнув окончание, переспросил Стопанский. - Быстро!
Примите поздравления... Браво!
- Без вас мы бы его не нашли, Игнатий Казимирович.
- Серьезный был человек?
- В определенной мере.
- Благодарю за исчерпывающее разъяснение.
- Так что? Беретесь?
- Время? Сроки? Когда начинать?
- Вчера.
- Браво! Я спрашиваю вас серьезно.
- Я вполне серьезно отвечаю - вчера. Сегодня, во всяком случае.
Шифровки от Ванюшина и Дитерихса мы вам подготовим - это в наших
возможностях. Попросите ваших встретиться в Москве с Урусовым; вот адрес,
- подвинул Бокий листочек бумаги, - запомните так, брать с собой не надо.
И пусть завтра составят запрос в Ревель: как себя ведет Исаев.
- С кем я прорепетирую беседы? Если бы вы поверили мне раньше, я бы
все это обговорил с Всеволодом.
- Его арест в наши планы не входил.
- Не верите вы мне... Не нужны мне ваши секреты, я от своих устал...
Право, я помогать вам хотел: у нас такая безысходность, так все друг от
друга отгорожены заборами, что мне, с моим характером, у вас лучше... Вы
правы: я больше говорун по женской части, но если трезво разобраться, это
бунт против наших устоев. Вы не смейтесь. Брак у нас - кабала, мещанство.
И развод получить нельзя - мове тон, конец карьере! А что я могу делать,
