материальные трудности, с предложением не выносить Белову расстрел, а
дать принудительные работы любого срока. За что Прохоров предложил
мне назвать Тернопольченко сумму в двадцать миллионов рублей.
<Остальные деньги, - сказал он, - разделим поровну: десять мне,
десять - тебе>. После этого я отправился к Тернопольченко, движимый
корыстью и подлостью, а там был товарищем Тернопольченко арестован и
не нашел в своей черной душе сил покончить с собой там же, не обрекая
на позор честное имя жены и сына. Готов помогать следствию во всем,
не уповая ни на какое снисхождение.
Сорокин>.
Мессинг два раза перечитал это показание, написанное Сорокиным здесь
же, в кабинете, и, подвинув ему телефон, сказал:
- Сейчас позвонишь к Прохорову и скажешь, что захворал и поэтому не
вышел на работу. Телефон помнишь?
- У нас один.
- Сорокин, больше ничего не осталось за тобой?
Сорокин отрицательно покачал головой.
- Сможешь позвонить к Прохорову или передохнешь?
- Смогу.
- Звони, - сказал Мессинг и поднял трубку параллельного аппарата.
- Константиныч, - сказал Сорокин простуженным голосом, - я тут
прихворнул, сегодня не выйду...
- А что с тобой?
- Горло прихватило, температура...
- Я к тебе заезжал - тебя не было...
Мессинг метнулся взглядом к Сорокину. Тот чуть прикрыл веки: мол, все
в порядке, не волнуйтесь.
- Так я у Розы...
- У какой?
- Из потребсоюза.
- Как позвонить к тебе?
Мессинг прикрыл трубку ладонью и прошептал:
- 2-54-4. Телефон соседей...
- Это у соседей, - повторил Сорокин. - 2-54-4...
- Ага, спасибо... Теперь это... Ты был?
- Был.
- Фу, слава тебе господи... Я уже тут извелся... Ну как?
- Все в порядке...
- Да что ты говоришь?! Ну, поздравляю, Сорокин, от всего сердца
поздравляю! Может, мне подъехать сейчас к тебе?
Мессинг быстро замотал головой.
- Сейчас не стоит, - ответил Сорокин, - я тут тайком, - добавил он,
понизив голос. - Завтра...
Мессинг снова шепнул:
- Спросите, когда он может привезти деньги...
- В какое время? Когда тебе удобнее, чтобы я завернул?
- Что? - не понял Сорокин прохоровского вопроса, потому что
напряженно смотрел на губы Мессинга.
- Я говорю - когда завтра к тебе подъехать?
- Вечером, часам к семи, и деньги захвати - двадцать миллионов...
- Ты с ума сошел, по телефону! - понизив голос, сказал Прохоров. - В
своем уме или от счастья сдвинул? Адрес давай...
- Мерзляковский, - прошептал Мессинг, - дом четыре, квартира семь,
три звонка.
- Мерзляковский, четыре, квартира семь, три звонка.
- Ну, я подъеду...
Мессинг снова шепнул:
- Не раньше семи. И с товаром...
- К семи, - повторил Сорокин. - И с товаром...
- Понял, - ответил Прохоров. - До завтра.
Мессинг рывком поднялся со стула, вызвал помощников и сказал им - при
Сорокине, - словно забыв о нем:
- Поднимите людей по тревоге! Выделить опергруппу для наблюдения за
предтрибунала Балтийской дороги Прохоровым. Ух, сволочь, ух, трибун!
Потапов, сиди с Сорокиным, Чайкин - срочно Галю Шевкун* - на
Мерзляковский, в соседнюю комнату - Будникова.
_______________
* Расстреляна как <враг народа> в 1936 году.
<В 13.26 Прохоров вышел из трибунала и, взяв извозчика, поехал
на Страстной бульвар. Возле дома номер 2 он извозчика отпустил и
пешком пошел по бульвару. Он сел на скамейку рядом с молодой женщиной
и провел рядом с ней несколько минут, при этом держа ее за руку. Это
не был условный знак, потому что он руку женщины гладил и пытался ее
обнять, но она ему в этом отказала и ушла. Мы с Кирюшиным разделили
наблюдаемых, я повел Прохорова вместе с Ивановой, а Кирюшин и Гольцев
направились следом за женщиной, которой оказалась сотрудница обувной
секции магазина №61 Клейменова Клавдия Ивановна. Прохоров вернулся в
трибунал и больше оттуда не выходил. Прежде чем вернуться в отдел, я
принял решение взять под наблюдение Клейменову и всех тех, с кем она
будет входить в контакт. Таковое указание я отдал Кирюшину перед тем,
как мы разделились. Когда я, оставив пост около трибунала, поехал в
магазин, Клейменова была в служебном помещении. Кирюшин, проявив
сообразительность и революционную смекалку, двинул следом за ней,
говоря, что он ищет ихнее начальство, не говоря, какое именно.
Клейменова находилась в комнате заведующего обувным отделом
Шмелькова, который, когда Кирюшин просил сказать, когда выбросят
ботики, его прогнал, сказав, что занят, и дверь за собой запер. Я
вызвал еще наших сотрудников и верно поступил, потому что Клейменова
пошла на Мерзляковский переулок, дом четыре, квартира семь, и там в
дверях говорила с женщиной по имени <Роза>, спрашивая ее, не она ли
<Роза Тихонова, золовка дяди Коли Тихонова?>, на что <Роза> ответила,
что <нет, я не золовка и никакого Тихонова не знаю>, а потом крикнула
в коридор: <Сорока, сними чай с плитки!> Тогда Клейменова извинилась
и ушла и долго ходила по городу, останавливаясь около витрин
парфюмерных магазинов, а потом вошла в дом на Поварской, 26, квартира
7, где проживает некто Газарян Иван Иванович, которого дома не было,
и Клейменова опустила в почтовый ящик записку. Записку я извлек и
переписал: <Дяде Грише стало лучше, зайдите сегодня вечером к доктору
с новым лекарством>.
<В 17.50 Шмельков вышел из магазина и отправился пешком на
Театральную площадь. Там он зашел в столовую Второго дома Советов в
бывшем <Метрополе>, получил по талону обед, а после долго
прогуливался по улицам, изредка смотря на свои часы - серебряные,
неправильной формы. Ни с кем не беседовал, в подъезды не прятался и
не оглядывался в целях проверки. В 19 часов он вошел в дом 6 на
Дмитровке, в квартиру гр. Кропотова>.
<В 18.35 Газарян, зайдя домой, взял письмо из почтового ящика и,
пробыв в квартире не более пяти минут, отправился пешком на
Дмитровку, в дом 6, к некоему Кропотову Николаю Капитоновичу>.
Мессинг отложил в сторону эти только что полученные донесения своих
сотрудников. Он долго сидел, тупо уставившись в список телефонов,
положенных под стекло на его большом столе. Перед его глазами стояло лицо
Газаряна: он беседовал с ним примерно месяц назад о том, в какой мере
налаживается работа в Главном хранилище ценностей республики.
<Что же это такое, - горько думал Мессинг, - что же творится?! Кому
тогда верить, если не Газаряну, который требовал смерти всем, кто грабит
республику? Если он был врагом перед тем, как пришел к нам, если он
маскировался - это плохо, но это еще полбеды, а если он стал таким,
получив возможность воровать золото? Неужели в золоте действительно
заложена какая-то магическая, страшная сила? Неужто люди перед ней
бессильны?>
Сорокин за этот день сдал в лице, но глаза его сияли сейчас и щеки
горели нервным, синеватым румянцем. Мессинг заметил, что румянец казался
неестественно ярким из-за того, что мелкие сосуды на щеках Сорокина были
багровыми.
- У тебя как с давлением? - спросил Мессинг.
- Нормально, - ответил тот. - Ну что?
- Ничего...
- Я ничем больше помочь не могу?
- Я тебя для этого и вызвал. Не спал еще?
- Какое там спал...
- Это зря. Без сна замучаешься.
- Когда мы всех их возьмем - тогда высплюсь.
Мессинг отметил, как Сорокин сказал - <мы их возьмем>.
- Слушай, Сорокин... Ты не думай, что если ты нам помогаешь, то на
трибунал я тебя не выведу. И я не убежден, что трибунал сохранит тебе
жизнь...
- А я жизни не хочу, - очень искренне ответил Сорокин. - Она мне
мерзостна, и сынишке будет в тягость.
- Ты Прохорова хорошо знаешь?
- Пили вместе...
- Ты сможешь с ним увидаться?
- Не понимаю...
- На Мерзляковском, у Розы, сможешь его принять?
- Смогу. Для дела - смогу!
- Не сорвешься, не переиграешь?
- Нет.
- С тобой будет Роза... Это наш товарищ... Угощение там будет,
выпьете как следует, только не сорвись, всю игру тогда нам сломишь...
- Я пить не буду.
- Ну, привет тебе! Раньше-то пил?
- Пил.
- А теперь не будешь? Так нельзя. Ты и сейчас должен будешь с ним
пить... И попросишь его от имени Тернопольченко, чтобы они выдали половину
суммы драгоценностями. Причем попросишь, чтобы драгоценности были
следующие: бриллианты, изумруды и золото - в браслетах, монетах и часах.
Мессингу было важно посмотреть, как себя будут вести Кропотов и
Газарян, куда потянутся связи. С этим своим планом он, закончив беседу с
Сорокиным, пошел в соседнее здание - к Уншлихту и Бокию.
- Здравствуй, Сорока, - сказал Прохоров, крепко пожимая руку
секретарю. - Ну, что? Оклемался или еще хрипишь?
- Оклемался, Константиныч, заходи.
- Я про эту Розу не слыхал. Где она?
- Скоро придет. Новенькая...
- А в работе как? - спросил Прохоров. - Толк понимает?
- Ничего в работе, - ответил Сорокин, пропуская Прохорова в комнату,
- работает хорошо, с огоньком.
- Ого, откуда коньяк-то? - протянул Прохоров, оглядывая стол,
заставленный бутылками, салом, вареной картошкой и рыбой. - Ничего живешь!
- Давай по маленькой?
- Давай. Только сначала расскажи, как прошло? Стенки надежные?
Сорокин кивнул головой налево:
- Там ванная... Не работает с революции, а здесь пустая комната -
какой-то военный живет, его в Туркестан угнали. Одни мы тут сейчас.
Именно в этой пустой комнате сейчас сидели помнач спецотдела ВЧК
Владимир Будников и Галя Шевкун, игравшая роль Розы. Прослушивался даже
шепот. Будников очень хотел курить, но опасался, что в комнату к Сорокину
просочится дым, и поэтому сосал потухшую папиросу, то и дело обкусывая
мундштук.
- Ну, так как он? - спросил Прохоров. - Не куражился?
- Тяжело было... Сначала я решил, что влип.
- Ты влипнуть не мог. У него доказательств нет.
- Он долгий мужик-то, хмурый. Его толком не поймешь... Дальше вот что
было... Ну давай, под сальце.
- Будь здоров. Сорока.
- Твое здоровье, Константиныч...
- Сам чего не пьешь?
- Пью... Я тут и вчера принимал, на вчерашнее-то потяжелее ложится,
сам знаешь как... Ништо-ништо - а потом сразу валит, а Розка - она
требовательная... Она сказала: <Если я себя не люблю, то кто меня полюбит?
Всех остальных я постелью меряю. Раньше вы нас этим мерили, а теперь
свобода - я эмансипированная...>
Прохоров захохотал:
- Ты что, серьезно к ней присох?
- Это ты к чему? На себя потянешь? Пока не отдам. Не проси...
- Как ты уговорился-то с ним?
- Он поедет туда, куда я скажу, и в то время, когда попрошу, а ты или
там кто из твоих посмотрят: один он выехал или поволок с собой ребят с
Лубянки.
- Это ты ничего придумал. А как он сказал про согласие?
- Сказал, что деньгами все не возьмет.
- Это как? Ему и для родителей гроши нужны...
- Он сказал, чтоб десять миллионов деньгами, а остальные в ценностях.
Половину - бриллианты и сапфиры, половину - золото, в браслетах, кольцах и
монетах.
Прохоров выпил, подышал салом, рассмеялся:
- Ах, Тернопольченко! Якобинец! Сын Маркса! Каков, а?!
- Ты такой же, - сказал Сорокин. - Не лучше...
Будников быстро взглянул на Галю и кивнул ей головой:
