установили... А Журавлева покойника к Доре ревнует... И по пьянке он
Спиридону не Дору называл, а Дину... И по инициалам одинаковы: ДСК.
3
Жена Жукова выглядела старше майора. В ной, однако, было заключено
какое-то умиротворенное спокойствие - это сразу бросалось в глаза; весь
облик женщины как бы располагал к тишине и отдыху.
- Молодцы какие, что вырвались, - сказала она, и не было в ее голосе
ничего наигранного; она, конечно же, знала, что Костенко из Москвы,
большой начальник, но встретила его просто, как, видимо, положено было в
этом доме встречать мужа и его гостей.
- Пирожки со счем? - поинтересовался Жуков. - Лук с яйцом?
- <Лук с яйцом>, - женщина добродушно передразнила мужа. - Сегодня
мясо выбросили, говядину.
- Праздника вроде бы никакого не предвидится, а тут говядина, - Жуков
пожал плечами.
Костенко тихо спросил:
- Как супругу в е л и ч а ю т, вы нас не представили.
- Она знает, как вас зовут, у всех сейчас на языке. А она - Ирина
Георгиевна...
- Врач?
Жуков улыбнулся:
- Учительница. Замечали, у большинства сыщиков жены врачи или
учителя?
Когда вернулись из ванной, Ирина Георгиевна уже разлила борщ по
тарелкам, поставила па стол пирожки и горячую картошку, присыпанную луком.
- По рюмочке выпьете? - спросила она.
- Нет, - ответил Жуков, - в сон потянет, а у нас работы невпроворот.
- А ты чего за гостя говоришь? - сказала женщина. - Мильтон, одно
слово!
Костенко рассмеялся:
- Ирина Георгиевна, второй мильтон тоже, увы, откажется - работы
действительно много.
- Наше дело предложить, - сказала она. - Угощайтесь, пожалуйста.
- Борщ отменный, - сказал Костенко, - как украинец свидетельствую.
- Будто у нас борща не варят, - заметил Жуков. - Было б мяса поболее
да сала, русские борщ вкусное сделают...
- Тебе б все спорить, Леня...
<А я и не знал, что его зовут Леня, - отметил Костенко. - Бурею
помаленьку>.
- Еще подлить, Владислав Николаевич?
- С удовольствием. Вы, простите, что преподаете? Литературу?
- Нет. Математику.
- Всегда боялся математики, - вздохнул Костенко. - До сих пор
страшные сны снятся - будто завтра надо сдавать тригонометрию, а я ее ни в
зуб ногой.
- Сейчас программа невероятно усложнилась, мне ребят жаль...
- Ты себя лучше пожалей, - сказал Жуков и пояснил гостю: - До трех
часов ночи готовится к уроку...
- Ну уж и до трех... А вообще, мне кажется, зря мы так жмем ребят...
У меня, знаете, мальчик есть в девятом <А>, Коля Лазарев: и в
самодеятельности талантливый, и стихи прекрасные пишет, а в математике
тоже, как вы, слаб. Вот мне и кажется, надо бы специализацию вводить
смелее, больше нрав давать ребятам - еще в начальной школе выявлять себя,
а то мы их стрижем под одну гребенку...
- А может, разумно это? Хоть и жестоко, слов нет, - задумчиво, словно
бы себя спрашивая, откликнулся Костенко. - Мы хотим - причем всем, везде и
во всем - наибольшего благоприятствия. И поэтому растим безмускульное
поколение. Уповаем на мечтание, надеемся на помощь со стороны. Словом,
ежели этот ваш Коля Лазарев - сильный, то выбьется; учителя помогут, да и
потом, районо вам второгодника не простит, перетащите в следующий класс,
на экзамене подскажете, шпаргалку не заметите... Если только он не
развлекается, а действительно пишет стихи, то есть работает свое дело до
кровавого пота, - непременно выбьется.
- Про безмускульность верно, - осторожно согласился Жуков. - Но и
тому, чтобы поколение умело наращивать мускулы, надо помогать. Вот я из
деревни родом, да? Так я еще мальчишкой застал время, когда с дедом на
базар ездил, сливы продавал - доволен был, за прилавком стоял,
з а р а б а т ы в а л! А теперь? Считается, что, мол, детям зарабатывать
ни к чему. Неверно это, баловнями растут, на родительских шеях сидят. Надо
б сказать громко и открыто: <Валяйте!> Вон семнадцатая статья Конституции
- открывай себе, дедушка с бабушкой, пенсионеры дорогие, домашнее кафе или
пошивочную мастерскую - прекрасно! И пусть внуки, сделав уроки, бабушке с
дедушкой помогут, мускулы порастят... А подите ка в финотдел, спросите
разрешения? Затаскают по столам, замучают, пропади это кафе пропадом! А
как бы нам всем жить стало легче, открой таких кафе в городе штук пятьсот!
Семейное кафе, собираются, как правило, люди друг Другу известные, там
хулиганство как-то в схему не укладывается, в семейном кафе и стены добру
помогают...
- Заберу я вашего благоверного в Москву, - сказал Костенко хозяйке. -
Говорит так, будто мои мысли читает.
- Слишком уж разошелся, - сказала Ирина Георгиевна, - сейчас все
такие смелые стали...
- Разве плохо? - удивился Костенко. - По-моему, замечательно, что
стали смелыми...
- Поди выпори смелого, - вдруг улыбнулась Ирина Георгиевна. - А
пороть еще надо... У меня в прошлом году кончил десятый <В> Дима Романов,
пришел через три месяца на вечер в школу и говорит: <Я теперь на заводе
работаю, больше вас получаю, Ирина Георгиевна, сто шестьдесят!> А от него
винищем несет, от чертенка! Я ему говорю: <Как же можно в школу приходить
пьяным?> - а он мне: <Я теперь рабочий, гегемон, нам все права, Ирина
Георгиевна, ваше время кончилось>.
- Я б такого гегемона за чуб оттаскал, - сказал Жуков. - Дрянь экая!
- За чуб таскать - старорежимно, - хмыкнул Костенко, - а вот гнать с
работы за пьянство - давно пора, иначе поздно будет.
- Поди прогони, - сказал Жуков, - Мастера с директором по инстанциям
затаскают: <Должны воспитывать!> А как ал каша воспитаешь? Он социально
опасен, он разлагает все окрест себя, а уволить - не моги! И все тут! И со
школой вы правы - обстругиваем всех под одно полено: может, Пушкин родился
новый, а его заставляют алгебру по особой программе штудировать... Таланты
надо нежить, а мы их дрыном по шее, утилитарностью школьной программы...
Хотя вы правы - сильный пробьется. Но он станет жестоким. Разве можно
представить себе, чтобы сельский врач или учитель - со своими ста
двадцатью рублями зарплаты - пришел на работу с похмелья или в перерыв
поправился махонькой?!
Когда Ирина Георгиевна принесла чай, Костенко спросил Жукова:
- Заметили, что сейчас, когда три человека собираются, сразу начинают
говорить о том, что н а б о л е л о?
- Толк каков?
- Есть толк, - убежденно ответил Костенко. - Количество говорящих о
том, что болит, не может не перейти в качество - то есть в открытую борьбу
против тех очевидных глупостей, которые нам мешают, словно гири на ногах
волочим. А вообще, проблема <думского дьяка> - родоначальника нашей
бюрократии - область, еще социологами не изученная, от него, от бюрократа,
идет п о с т е п е н н о с т ь, а она не всегда угодна прогрессу. Я не
могу взять в толк, - и ни один директор завода в толк взять не может, -
отчего нельзя пьяницу и лентяя прогнать, а его зарплату передать другим
членам бригады? Ну почему? Где логика? Дьяк не может позволить, чтобы
произнеслось слово <безработный>. <Как это так, а где завоевания
революции?!> В том они, завоевания-то, что рабочих на каждом предприятии с
распростертыми объятиями ждут, все права и блага им предоставлены, а гнать
надо тех, кто пьет, а не работает, но при этом рубашку на груди рвет:
<Я-гегемон!>
Зазвонил телефон.
Жуков затянул галстук, поднялся:
- По нашу душу, полковник, едем.
4
- По-моему, именно эта дама и есть Дора-<бульдозер>, - сказал
Костенко, отложив одну из двенадцати фотографий, привезенных из районов
сыщиками. - Вам не кажется?
- А бог ее знает. Поедем, выясним.
В машине Костенко, зябко закутавшись в плащ, спросил:
- Кстати, по отчеству вас как?
- Иванович.
- Леонид Иванович?
- Алексей Иванович. Леней меня только жена называет.
- Ну, значит, с Мишей Минчаковым я познакомилась у меня дома, -
сказала Дора, - он с ветеринаром Журавлевым приезжал... А потом я его к
Григорьевым пригласила, он им после языки с рудника привозил, оленьи; брал
не дорого, по пять рублей за кило... Ну, значит, слово за слово, он деньги
получил, говорит, может, сходим в кино, а это в субботу было, ну, я и
согласилась, мы <Гамлета> смотрели и мультики, а потом он говорит, может,
посетим ресторан, но там мест не было, в кафе тоже очередь стоит,
поговорить, значит, негде, ну, он и говорит, может, к Григорьевым зайдем,
и зашли, конечно. Посидели, поговорили, выпили немножко... Он потом как
приезжал в город, всегда меня через Григорьевых находил. А в чем дело-то?
- Сейчас объясним, - сказал Жуков. - Только сначала давайте уточним:
вам тридцать три года, родились в Иркутске, сюда приехали семь лет назад,
здесь развелись, работаете в ателье мод, живете с дочерью от первого брака
и с матерью мужа. Верно?
- Верно.
- С Диной Журавлевой давно познакомились? - спросил Костенко.
- Ну, значит, точно сказать не могу, год, наверное. Миша меня с ней в
магазине познакомил, когда мы брали вино и сырки, к Григорьевым шли
гулять...
- Давно Мишу не видали? - спросил Жуков.
- Давно! С осени. Он как в отпуск улетел, так и не вернулся.
- Вы что, на аэродром его проводили? - поинтересовался Костенко.
- Нет, мы его в таксомотор посадили.
- Это кто - <мы>? - спросил Жуков.
- Григорьевы и Саков.
- Григорьевы где живут? - спросил Жуков.
- Григорьевы-то? Ну, значит, как с улицы Горького повернете, так
второй дом, они на седьмом этаже, у них еще балкон с навесом, они там
зимой мясо держат...
- Дом девять, что ль? - спросил Жуков. - Блочный, серый?
- Он, - обрадовалась Дора, - блочный!
Жуков вышел. Костенко предложил женщине сигарету, она закурила.
- Вспомните, пожалуйста, вашу последнюю встречу, Дора Сергеевна, -
сказал Костенко. - Это когда было? Пятнадцатого октября? Или
шестнадцатого?
- Я не смогу... Так точно-то... Вроде бы в октябре, дождь со снегом
шел, а когда именно, не помню... Ну, значит, он приехал грустный, с
похмелья, сказал Григорьевым, что летит на море, в отпуск, спросил, где я,
они сказали, на работе. Ну, значит, он пришел, спросил, не хочу ли я с ним
встретиться, я говорю, чего ж нет, давай. Он говорит, значит, у
Григорьевых останемся, а я ответила, ладно. Ну, он купил плавленых сырков,
печенья, вина, у меня смена пораньше кончилась, пошли к Григорьевым,
выпили, закусили, остались у них. Высоцкого играли, Саков пришел, взяли
посошок, ну, и распрощались...
- Он никуда не собирался заехать по дороге на аэродром?
- Нет, он только хотел какую-то металлическую мастерскую найти, у
него замок на чемодане сломался, боялся, как бы чемодан в багажном
отделении не раскрылся, а он туда аккредитивы сунул, чтоб с корешками
вместе не держать, так все советуют - корешки от чеков поврозь.
- Когда у него был рейс, не помните?
- Да вроде бы ночью.
- А чего ж он в семь уехал?
- Ну, значит, во-первых, пойди, таксомотор поймай, а потом он в
мастерскую же хотел...
- Телефона у Григорьевых нет?
- Они, значит, повара, на кой им?!
- А вы у Григорьевых потом долго сидели?
- Да нет... Высоцкого еще маленько послушали и разошлись.
- А Саков? Он первым ушел?
- Нет, он, значит, остался, поскольку промерз, когда таксисту помогал
мотор чинить. Миша-то волновался - такси есть, а не едет... Ну, а Саков
помог. И остался у Григорьевых, значит, чайку с коньяком попить. А я пошла
к ребенку, ночью-то не была, надо узнать, как там... А в чем дело?
