топором же вскопал землю, бросил туда мешок, голову унес в лес, закопал
глубоко; только потом, отойдя уже к шоссе, вспомнил, что нож не вытащил,
застрял нож в челюстной кости, а он и забыл про него. А что на ноже?
Отпечатки пальцев? Нет, хуже, там инициалы его есть - <Н. К.> А кто в
земле-то найдет? Да и голова чья? Она ж сгниет, голова, с дождями сгниет,
дело-то к весне. Нет, надо назад, надо нож забрать. <А где я его найду,
когда уж стемнело и фонаря нет?! Все равно, возвращайся, Крот, чтоб следа
не было>. Он повернулся и увидел, как навстречу ему идет машина с синими
щелочками фар. Шофер притормозил:
- Ты что, морячок, шатаешься? Задело, что ль? Садись в кузов, а то
сзади стреляли, немец прорывался, садись... Там пять саперов за
взрывчаткой едут, я тебя до санбата подброшу, тут недалеко... Подсобить
или сам влезешь?
- Влезу, браток, спасибо...
- Если не влезешь - крикни, что-то больно у тебя морда белая, смотри,
не помирай, пока не довезу...
11
- Нашел я трех милинковских знакомых, - сказал Жуков. - Друзей у него
не было... Интересный человек, Милинко, ей-боженьки, интересный.
- Поговорили с ними? - спросил Костенко.
- Да разве во время вашего пребывания поговоришь? Как на экзамене -
гляди в рот учителю, жди указаний, все в соответствии с традициями!
- Ну и зануда вы...
- А разве я спорю? Не склочник - и то хорошо по нашим временам. Один
из знакомых особенно любопытен, Цыпкин Геннадий.
- Чем?
- Он один из всего таксопарка переписывается с Иваном Журкиным,
который в Израиль уехал.
Костенко усмехнулся:
- А чего там Ивану Журкину делать?
- Жена повезла.
- Ну и что? - хмуро спросил Геннадий Цыпкин, пропуская Костенко в
комнату. Жуков отправился в управление, туда вызвали двух других
милинковских знакомых - Лыкова и Тызина, времени по квартирам ездить не
оставалось: Москва торопила. - Переписываюсь. Запрещено, что ль?
- Никак нет, - ответил Костенко, снимая плащ, - наоборот, я считаю,
что рвать с другом - некрасиво. Он ведь друг ваш был, Журкин-то?
- И остался им, - с вызовом ответил Цыпкин.
- А Милинко?
- При чем здесь Милинко?
- Я его ищу.
- Мне не пишет. Пишет Журкину. Молодец.
Геннадий говорил рублено, фразами; они казались Костенко такими же
тяжелыми, но верными, как руки шофера - большие, собранные.
- Молодец Милинко, - согласился Костенко. - Только как вы об этом
узнали, если он и с вами связь прервал?
- Иван написал.
- Письмо не сожгли?
- Это вы, что ль, с Москвы прилетели?
- Я.
Цыпкин поднялся, открыл книжный шкаф, достал письмо, протянул
Костенко.
<Здравствуй, дорогой Гена! Пишу я тебе из Тель-Авива, паспорта еще не
получил, Розка бьется, но денег нет, чтоб уплатить за гарантию и расходы.
Они тут насчитали х... знает сколько денег за то, что нас вывезли из Вены.
Роза устроилась судомойкой, а куда мне в шоферы-то? Я ж по-ихнему ни-ни,
да и Роза с грехом пополам два слова знает. Эхе-хе, Гена, а куда
подашься?! Посольства нашего нету, а то б сжегся на пороге, если б обратно
не пустили. Гринька-то был прав, когда говорил: <Там без денег - не
человек, там только с золотом в люди выйдешь, оно не пахнет>. Прислал мне
письмо, только сказал, что адрес поменял, велел писать до востребования в
Коканд, я ответил ему, он же умный у нас, самый вроде б умный, может, и
посоветует чего. Писать много нельзя, потому что если письмо тяжелей одной
страницы, на почте возьмут в три раза дороже, а это два рубля, полбутылки,
понял? Ну, конечно, не пью, не на что, печенка не болит, с этим хорошо, а
если заболит - тогда топись! Я загрипповал, так лекарство стало в семь
рублей, если на наши перевести, то есть по-ихнему пять пар колготок или
полкило мяса. Гена, Гена, всего не напишешь! А ты мне всё пиши. Про самую
мелочь, мне ж это как праздник, я твои письма и открытку Грини каждый день
перечитываю. Я хотел наняться на греческое судно, чего-то понимают, когда
я говорю, но велят дать паспорт, а у меня выездного нет, а без этого ты
полюдь, никто и говорить не станет. Роза сказала, в Австралии наемные
нужны, на полях работать, как вроде у нас осенью овощи сортировать, но
туда тоже не выедешь без паспорта, да и на билет надо копить года три.
Привет ребятам, поцелуй от нас твоих детишек. Твой Иван>.
- Вы мне позволите взять письмо? - спросил Костенко. - Я вам верну
его попозже.
- Расписку оставите?
- Если вы не верите слову, тогда мы оформим изъятие вещественного
доказательства. Это - хуже. Долго придется ждать, пока вернем,
формалистики больше, мы в этом деле бо-ольшие доки.
Цыпкин покачал головой:
- Все ее костят, а она жива-живехонька, прямо даже смешно от вас это
слышать.
- Почему именно от меня - смешно?
- Говорят - начальник вы...
- По-моему, начальники сейчас побольше вас критикуют многое, только
им, начальникам, с рутиной бороться сложнее - с вас спрос, увы, не так
велик: рабочий человек свои права знает... С обязанностями, правда, не
всегда знаком...
- Упрек понимаю, - ответил Цыпкин. - Крикунов среди нашего брата
хватает.
- Гринька-то, сиречь Милинко, тоже бранился? Или в словесах был
аккуратен?
- У него в глазах слова. Ты говоришь, а он тебя не только слушает, но
и поправляет, не только поправляет, но и вроде б подсказывает. Вы им
интересуетесь, оттого что он с Иваном переписывается?
- Отнюдь. Пусть себе переписывается... Меня интересует, отчего он
уехал в отпуск и не вернулся? Ни профсоюзный билет не забрал, ни трудовую
книжку, ни вещи своя. В Коканде его адрес знаете?
- Так он же мне не писал...
Костенко повертел в руках письмо, точно зафиксировал дату на
штемпеле, спросил:
- А Петрова вместе с Милинко уехала?
- Какая еще Петрова?
- Подруга его...
- Не было у него никакой подруги. Сыч, он и есть сыч. Ружье да лодка
- вот его подруги. Как уйдет на два месяца в тайгу, так мы все потом до
зимы и семгу едим, и вяленое мясо.
- Он с Минчаковым вдвоем промышлял?
- С кем?
- С Минчаковым?
- Не слыхал о таком... Я ж говорю - сыч, он всегда с а м. Есть такие
люди, которые сами по себе. Гриша - такой.
- Хороший человек?
Цыпкин снова пожал плечами:
- Хороший. Ни на кого телег не писал, не завидовал, не болтал
лишнего.
- Ну а если на трассе у кого поломка - остановится?
Цыпкин вдруг поднял глаза на Костенко, и лоб его собрало морщинами:
- А почему он должен терять заработок?
- Потому, что вы назвали его <хорошим человеком>. Вы б остановились?
- Это вы философию начинаете.
- Философия сложней, Цыпкин. Вот вы, лично вы, могли бы проехать мимо
товарища, у которого поломка?
- Как же я остановлюсь, когда у меня пассажир сидит?
- Вдвоем с пассажиром быстрее б и помогли.
- Вы христову политграмоту не проводите, не надо, тут детей нет.
- Вы так задиристо говорите оттого, что я попал в точку: Милинко
никогда не останавливался, он проезжал мимо, разве нет? Не злитесь. Вы не
на меня и не на Милинко сейчас злитесь, вы на себя в досаде. Мы ведь
Милинко в убийстве подозреваем, про трупик-то небось разрубленный слыхали?
- Слыхал, - ответил Цыпкин и вдруг явственно вспомнил, как однажды
Милинко - было это накануне Нового года, ночью - рубил топором мороженое
мясо.
- Отчего задумались?
- Да так...
- Захотите что рассказать - загляните к майору Жукову в угро...
- Было б чего рассказывать.
- Про хорошего человека всегда есть что рассказать...
- Ну и нет! Мы про дрянь - от всего нашего сердца, все вывернем,
с-под ногтей грязь выколупаем, а хорошие - они и есть хорошие, чего их
трогать, и так - наперечет.
- Меланхолия вас одолела. Плохо. Милинко, кстати, пил?
- Рюмашку. Пригубит - и все.
- Это как - <пригубит>?
- А разве непонятно?
- Непонятно. Можно сделать глоток и передать другу, можно отставить
рюмку, сделав глоток, а можно выпить рюмку маленькими глотками, не
закусывая...
- Вот я про это и говорю.
- Маленькими глотками, без закуси? - уточнил Костенко.
Цыпкин хмуро улыбнулся:
- Без закуси, это точно.
- Так у нас редко пьют...
- А вообще-то - да, он пил водку странно, будто смаковал...
- Топор у него был какой?
- Топорик - чудо, им бриться можно, в руке лежал что надо.
- Наш?
- Нет. Заграничный. У кого-то из моряков, видать, подфарцевал.
- А карабин?
- На такие вопросы я не отвечаю, - отрезал Цыпкин.
- Вы уже ответили. Если у Милинко карабина не было, вы б так и
сказали. Тем более что мы имеем данные из отделения милиции.
- Чего ж тогда спрашиваете?
- Потому что вы помните, как он разбирал карабин и в чем возил его в
тайгу, - ответил Костенко.
- У пего красивый ящик, алюминиевый, внутри с поролоном, а сверху
вроде б пробка, чтоб не утонул, если лодка на пороге перевернется...
Карабинчик-то у него именной, с фронта, на планочке все честь честью
сгравировано...
- Не помните текст?
- Что-то за геройство в борьбе против немецко-фашистских
захватчиков...
- А подписал кто?
- Командование... Вроде бы командование воинской части... А неужели
вы Гриню серьезно подозреваете?
- Не стоит?
- Да нельзя просто-напросто... Он человек тихий, калымил прекрасно -
зачем ему на себя горе брать? Нет, нет, вы его зря подозреваете, точно
говорю...
12
Жуков покачал головой:
- Нет, он никогда карабин не регистрировал - официально заявляю.
- Вы как на кавказском застолье, - усмехнулся Костенко, - <официально
заявляю>...
- А что? Хорошие люди и отменно застольную выспренность чувствуют, а
я не против.
- Я - против.
- Как же так? За чувство и против выспренности? Корни ведь одни.
Костенко молча снял трубку и заказал Тадаву.
Тот ответил сразу же - Костенко показалось, что он и ночевал в
кабинете.
- Ну что у вас? - спросил Костенко.
- Владислав Николаевич, полный мрак. Все то, что вы мне передали в
прошлый раз, - в работе; результатов пока никаких. Очень жду писем или
записок Милинко - эксперты без его почерка как без рук.
- Думаете, я его писем не жду? Не меньше вас жду. Нет писем. Нет.
Только в Израиле...
- Что, что?!
- В Израиль он пишет, нам не хочет, - ответил Костенко. - Карандаш у
вас под рукой?
- В руке.
- Записывайте: срочно связаться с Кокандом; там в одном из отделений
связи Милинко получал письмо из Тель-Авива от Ивана Журкина. Смотреть надо
начиная с ноября по март - апрель и далее. Теперь: можно ли установить,
кто, когда и кому вручал на фронте именные карабины, очень небольшие по
размеру, хорошо укладывающиеся в чемоданчик, сделанный из металла, по виду
похожий на алюминиевый, по сверху забран пробкой, чтобы не тонул.
Посмотрите по аналогам, перелопатьте данные <Интерпола> и немедленно
выходите на связь.
Костенко положил трубку, спросил:
- Ну а что ваши милинковские знакомцы рассказали?
- Хороший, говорят, мужик.
- Полезная информация.
- Да уж... Один, Лыков, помянул Петрову: <Мол, какая-то баба у него
есть, с образованием, очки носила, он ее раз подвез к магазину>.
Петрова-то как раз очки носила, хотя это ее не портило, наоборот,
сослуживцы говорят, делало привлекательной, глаза казались большими, как у
совы.
- Вы глаза у совы видали?
- Ну и въедливый вы...
- Это как? Хорошо или плохо?
