духом... Вот видите, как я вам ответила... Мое поколение чтит Коллонтай...
Дух мужчины, его с а м о с т ь мне были дороже всего остального... Плоть?
Ну что ж, конечно, мы взрослые люди - было больно. Но если любишь - можно
сесть на диету, пост не зря в России держали; избыточная сытость, говорил
Павел Владимирович, рождает похоть.
- Серафима Николаевна, а вы бы не согласились к нам в гости приехать?
К моей жене и мне? Саша - доктор, мне бы очень хотелось, чтобы она
посмотрела на вас и вас послушала...
Женщина нахмурилась, лицо ее как-то погрубело, появилась в нем
замкнутость:
- Но я хочу, чтобы вы меня верно поняли: такое отношение женщины
может заслужить человек, подобный Павлу Владимировичу. Я других таких не
встречала...
- А почему его жена...
- Жены - сразу же поправила Серафима Николаевна. - Он был женат
дважды.
- Ну хорошо, а отчего его жены не смогли понять его?
- Потому что они были избалованны и, видимо, не любили его. Разве
можно любить человека и при этом писать на него жалобы в академию? Это же
психология кулака, это какие-то Шейлоки, ростовщики, а не женщины...
- Серафима Николаевна, я готов у вас сидеть вечность, но у меня к вам
еще один вопрос: Трифон Кириллович... жив?
- Очень плох. Я была у него вчера в госпитале... Очень плох...
- Сердце?
Женщина грустно улыбнулась, и вновь ее лицо стало мягким:
- Возраст...
- Но я могу к нему попасть?
- Крайне важно?
- Крайне. В какой-то мере это касается судьбы товарища его внука...
Серафима Николаевна посмотрела на часы:
- Меня к нему пускают в любое время... Он шутит; <Как дважды Герою
мне обеспечено место на Новодевичьем, а туда не каждый день разрешают
посещение, так что пусть Симочка навещает меня постоянно>. Особое
поколение, особые люди.
- Помните Николая Тихонова? <Гвозди бы делать из этих людей, не было
б в мире крепче гвоздей>...
...Уже в машине Серафима Николаевна отрицательно покачала головой:
- Я очень люблю Тихонова, он прекрасный поэт, но если бы сделать
анализ химического состава этих <гвоздей>, то превалировала бы там кровь.
То поколение было невероятно, бесконечно ранимо; у них был крепкий
характер, они умели скрывать слезы и не показывать боли, но внутри этих
<гвоздей> были кровь и слезы, поверьте мне...
2
Трифон Кириллович лежал на высоких подушках; у стены стоял
кислородный баллон; пахло, однако, в палате одеколоном; Тадава прочел
надпись на флаконе: <О'де саваж>.
Трифон Кириллович заметил его взгляд:
- Вот уж как двадцать лет мне привозят в подарок именно этот одеколон
ученики; раньше я звал их Славик и Виталя, теперь оба генералы; один лыс,
другой поседел, но, к счастью, остались <Славиком> и <Виталей> - я имею в
виду духовную категорию возраста... Итак, пока вас не изгнали эскулапы,
излагайте предмет вашего интереса.
...Выслушав Тадаву, Трифон Кириллович долго молчал, потом ответил:
- Важный и нужный вопрос. Объясните, пожалуйста, каким образом
образовался этот узел: мерзавцы Власова, битва за Бреслау, судьба Игоря и
его товарищей?
- Мы сейчас разбираем ряд преступлений; нам необходимо поэтому
проследить возможные пути из расположения части, где служил Игорь
Северский, от Бреслау - в тыл. Неподалеку от Бреслау был убит Григорий
Милинко, краснофлотец, из роты морской пехоты Игоря, а убийца, - видимо,
русский, - жил у нас по его документам. Живет по его документам по сей
день - так точней.
- Так, увы, страшнее...
- Верно. Поэтому нас интересует: какие власовские части были брошены
в Бреслау, почему именно в последние месяцы войны, отчего в тот город? Нам
важно узнать, где могут храниться материалы на этих мерзавцев, их личные
дела, фотографии. Нам важно также получить все, что можно, о наших частях,
сражавшихся за Бреслау, о тыловых соединениях, находившихся в сорока
километрах к западу от фронта... Мне надо вычертить маршрут Милинко,
настоящего, а не того, который сейчас живет под его именем...
- Вы в нашем военно-историческом архиве уже поработали?
- Да.
- Значит, общую обстановку представляете?
- В общих чертах...
- Изучите не в общих чертах, влезьте в мелочи, в документы не только
армейского или дивизионного масштаба - копайте в архивах батальонов, рот,
- тогда доищетесь, тогда сможете выстроить точный маршрут; цепляйтесь за
расположения санбатов. Милинко, как я помню из письма Игорька, получил
отпуск в связи с орденом и легким ранением, вроде б так?
- Я поражаюсь вашей памяти, - сказал Тадава.
- Напрасно. Привычка - вторая натура; это нарабатывается профессией,
иначе невозможно писать... И потом, вы считаете, что старик совсем
г о т о в? Мозг умирает в последнюю очередь, дух как-никак; поначалу, - он
хохотнул, - отказывает нижний этаж... Так вот, установите все медсанбаты,
все регулировочные пункты; где базировались военторги; откуда шли эшелоны
в тыл. Нанесите эти данные на карту, и у вас возникнет перед глазами
картина; повстречайтесь с ветеранами - кое-кто еще остался, не все мы уже
повымирали; найдете, если только приложите в с е силы... Что же касается
вашего вопроса о власовцах в Бреслау... Очень интересный вопрос... Туда
были брошены звери - понимаете? Звери, готовые на все. Они боялись нашей
победы больше, чем иные немецкие генералы; за каждым из них кровь,
палачество; одно слово - иуды. Я подобрал много материалов об этих
мерзавцах... Можете познакомиться в академии, я позвоню, скажу, что придет
симпатичный грузин, вам покажут... Я не успел, увы, дописать... Вряд ли
успею...
Серафима Николаевна, изредка поглядывавшая на часы (сидела у окна, не
мешала разговору мужчин, будто и нет ее), сказала раздраженно:
- А кто это за вас сделает, хотела б я знать, Трифон Кириллович?
- В общем-то - никто... Впрочем, что это я?! Конечно, кто-нибудь да
сделает, но я был очевидцем; невероятна разница между документом о событии
и свидетельским показанием очевидца! Почему в Бреслау? - повторил он, взял
шланг с кислородом, подышал, приложив к губам черный зловещий респиратор,
и продолжил: - Потому что Бреслау - это польский город Вроцлав. Понимаете?
- Нет.
- Гиммлеру надо было бросить именно власовцев на защиту древнего
славянского города от наступавших славян. Вдумайтесь в меру унижения: <Вы,
<русская освободительная армия>, одетая в наши шинели и вооруженная нашими
автоматами, будете защищать от русских Вроцлав, который на самом деле есть
Бреслау и должен им навсегда остаться>. Унижение - всегда прямолинейно,
как бы его ни пудрили. Унижение такого рода поставило Власова и его
соединения в положение холуев, и они согласились на это холуйство. Почему
съезд <Комитета за освобождение народа России> Гиммлер приказал провести в
Праге, в славянском опять-таки городе? Для того, чтобы показать чехам:
<Вот как мне служат славяне, берите с них пример. Сыты, обуты, при оружии
- торопитесь, чехи, а то будет поздно!> Гиммлер в середине сорок
четвертого еще верил в возможность т о р г а, он думал, что они смогут
в ы к а р а б к а т ь с я. Значит, они смогут довести до конца свой план
уничтожения славян, евреев и цыган. А что дальше? Вольтер писал; <Если б
евреев не было, их бы следовало выдумать>. И Гиммлер придумал д о л г и й
план: он п р и д у м а л мерзавцев Власова. Бросив их в Прагу, Вроцлав,
Белград и другие славянские города, он - не без оснований - полагал, что
это вызовет там, в братских славянских странах, резкие антирусские
настроения. То есть конечный его план сводился к тому, чтобы вбить клин в
славянское братство...
Трифон Кириллович показал пальцем на тумбочку:
- Полистайте-ка эту папочку, любопытнейший документ! <Второй
международный конгресс свободных журналистов в Праге>, состоялся в июне
сорок третьего... Вслух давайте: кто выступал, темы выступлений...
Тадава начал читать:
- Альфред Розенберг, рейхсляйтер и рейхсминистр. <Мировая борьба и
всемирная национал-социалистская революция нашего времени>.
- Оттуда потом зачитаете отрывочки, очень любопытно. Дальше.
- Кнут Гамсун. <Борьба против Англии>. Какой Гамсун?
- Удивляетесь? Сколько вам лет?
- Тридцать четыре.
- Господи, сорок шестого года! Тот самый Кнут Гамсун, увы, тот
самый... Дальше...
- Вернер Майер. <Укреплять европейское единство>. Георгий Серафимов.
<Антибольшевистская борьба болгарской прессы>. Иво Хюн. <Хорватия -
граница Европы!>
- Примечаете? Сталкивают лбами хорватов и болгар.
Тадава продолжил:
- Алядар Кошич. <Словацкая пресса в борьбе против большевизма>.
- И словакам - свой шесток, ближе к болгарам, нишкни!
- Владислав Кавецки, руководитель польского отдела агентства прессы
генерал-губернаторства <Телепресс>, тема выступления: <Хатынь - история
одного финала>...
- А это вообще страшно: человек, считающий себя поляком, славянином,
работал как руководитель <польского> отдела в <генерал-губернаторстве>! Вы
знаете, что это такое - <генерал-губернаторство>?
- Так нацисты называли Польшу...
- Верно. Можете читать дальше - ни одного русского не было на этом
<международном> конгрессе, а ведь власовцы выпускали свою газетенку,
почище болгар и хорватов антисоветчину печатали, кровавую, сказал бы я,
антисоветчину, Почему же их в сорок третьем не пустили в Прагу? Почему,
словно бродячих собак, оттолкнули сапогом?! Почему?
- Не знаю.
- Потому, что еще не закончилась Курская битва. Потому, что
гитлеровцы еще сидели в Смоленске и Орле - триста километров до Москвы,
третий год войны; потому, что они держали Харьков и Севастополь; Ленинград
был в блокаде. Они поэтому могли еще стоять на своей извечной позиции
яростного антирусизма - вот, по-моему, в чем дело. И лишь осенью сорок
четвертого, когда мы вышли к Висле, они собрали в Праге <русских>... Фу...
Устал... Симочка, майор, идите-ка вон, а?! - он осторожно посмеялся своей
добродушной грубости, заколыхался на подушках, потом зашелся кашлем.
Серафима Николаевна бросилась к нему, протянула респиратор с кислородом,
подняла голову - каким-то особым, лебединым, нежным, но в то же время
сильным движением; он откашлялся, лицо, однако, стало синеватым, отечным.
Положив ладонь на руку Тадавы, он медленно, очень трудно заговорил:
- Я отчего так волнуюсь, когда трогаю эту тему, майор? Я - русский,
до последней клеточки своей русский, поэтому не могу слышать разговоры об
особой русскости, украинскости, узбекстве, еврействе, грузинстве - не
могу! Этого ж только и ждут противники, это ведь мина Гиммлера с
Розенбергом! Закладывали они ее давно, шнур тогда же подпалили, и
последыши по сей день ждут взрыва. Вы почитайте у меня на кафедре, что
власовцы писали... Что им писали хозяева - так точнее. Вспомните <разделяй
и властвуй> лондонских умельцев от дипломатии! Мы плохо изучаем
политическую разведку прошлого века - я имею в виду разведку Западной
Европы, которая формулировала для политиков к о н ц е п ц и и. Французский
историк, связанный с Елисейским дворцом весьма тесно, в середине прошлого
века утверждал, что внешнее сходство русских с французами и немцами -
чистая случайность, пребывание этой нации в Европе - чревато для будущего
мира. <Русские - особые люди, они должны жить у себя, общение их с Европой
- опасно для Запада, лишено какой-либо необходимости, пусть варятся в
собственном соку...> Другие западные философы проводили связь между
