- Как представился посланец Люса?
- Он просто сказал: <Редактор Ленц, мой босс хочет предложить вам
сенсационный материал, а мне за то, что я его принес, следует к уплате
тысяча марок>. - <Что за материал?> - <О том болгарине, который дал деру>.
- <Пойдемте в наш кинозал...> - сказал Ленц.
- Вы не видели, как Ленц платил человеку Люса деньги?
- Нет.
- Как его звали?
- Он не назвался. Просто сказал: <Я от Люса>.
- Вы говорили, он представился помощником Люса?
- Нет, это неверно. Это я так понял его... Вообще-то, он сказал: <Я
от Люса>.
- Опишите его.
- Очень неприметная внешность. Я еще удивился, что в кино существуют
такие неприметные люди. Шатен, небольшого роста, в коричневом костюме...
- В какое это было время?
- Часов в двенадцать или около этого.
- То есть во время обеденного перерыва?
- В редакции не очень-то соблюдается обеденный перерыв. Все время
горячка.
- Вот я тоже не соблюдал обеденных перерывов и нажил себе язву
двенадцатиперстной кишки...
- У меня была язва до фронта... На фронте все зарубцевалось.
- Вы на каком фронте воевали?
- Я был все время на севере. Помогали финнам, потом был в Норвегии.
- Вы проходили денацификацию?
- Да. У англичан. Сразу после войны меня сунули в лагерь только за
то, что наша часть была приписана к СС. А я и в глаза-то не видел этих
палачей... Неужели я виноват в том, что на горнолыжников напяливали черную
форму?
- Сколько времени вы провели в лагере?
- Семь месяцев.
- К суду вас потом привлекали?
- Тогда всех привлекали к суду.
- Я понимаю... Всех привлекали, почти всех... Но вас, именно вас,
привлекали?
- Да.
- Вы были осуждены?
- Осужден?! Я был оклеветан!
- На сколько лет вас оклеветали?
- На пять лет.
- За что?
- Они, видите ли, обвинили нас в том, что мы сожгли какую-то
партизанскую деревню в Норвегии. А мы не сжигали никакой деревни. Там
убили трех наших ребят и вели по нас стрельбу с крыш. Мы, естественно,
отвечали тем же...
- Как давно вы работаете у Ленца?
- С тысяча девятьсот сорок седьмого года.
- То есть сразу же после освобождения из тюрьмы?
- Да.
- Вы сидели в одной камере с Ленцем?
- Да.
- И сразу же начали вести отдел спортивных новостей?
- Да. К черту политику! Только секунды и минуты... Я даже перестал
заниматься предсказанием чемпионов, хватит! Все паши беды оттого, что мы
не знаем, на кого и когда ставить...
- Ставьте на... - Берг осекся и вздохнул. - Ладно... Бог с ними, с
предсказаниями. Кто еще был в кабинете Ленца, когда пришел помощник Люса?
- Нет, не помощник Люса, а человек от Люса.
- Да, да, я понял и записал это ваше уточнение. Когда в кабинет Ленца
вошел Диль?
- Кажется, к концу нашей беседы.
- Что он мог слышать из разговора?
- Наверное, лишь заключительную часть...
- Господин Диль, что вам известно о посещении редактора Ленца
человеком от Люса?
- Почти ничего, господин прокурор. Редактор Ленц, одеваясь, сказал
Ауфборну, что он надеется через час вернуться. <Мы быстро посмотрим этот
материал, - сказал он, - и вернемся. Игра стоит свеч>.
- В каких частях вы служили, господин Диль?
- Я не воевал. Я работал в тылу.
- После войны вы привлекались к ответственности?
- Вы меня вызвали в качестве свидетеля по делу Люса. Какое отношение
ваш вопрос имеет к этому делу?
- Словом, вам бы не хотелось отвечать на этот вопрос - я верно вас
понял?
- Да.
- Благодарю вас, у меня к вам больше ничего нет. Одно только
уточнение: человек Люса был невзрачен собою, шатен, в коричневом костюме?
- откровенно посмеиваясь, спросил Берг. - Вас, видимо, удивила его
внешность: человек из кино, а такой ординарный... Не так ли?
- Вы правы, господин прокурор, в его внешности не было ничего
приметного.
- Да уж конечно, если б там было что-нибудь заметное, вы бы не могли
этого не отметить для себя: все-таки восемь лет работы в полиции у
нацистов - это большой срок...
- Я протестую, господин прокурор! Я работал не в полиции нацистов, а
в полиции Германии. Вы тоже работали, пользуясь вашей терминологией, в
органах юстиции у гитлеровцев.
- Между прочим, вы совершенно правы. Да, господин Диль, я
действительно работал в органах юстиции при гитлеровцах, и даже то, что вы
карали, а я пытался защищать, - даже это не успокаивает мою совесть: ведь
я работал у гитлеровцев, господин Диль.
- Редактор Ленц, я допросил ваших свидетелей. Они дали вполне
убедительные показания. Прежде чем мы приступим к следственному
эксперименту, я бы хотел вернуться к вопросу о публикации в вашей газете
интервью с болгарином.
- Теперь, когда, кажется, все становится на свои места и все поняли,
что я пал жертвой провокации, я вам отвечу. После того как помощник Люса
прокрутил мне материал и я уплатил ему деньги, он передал мне интервью с
болгарином.
- И фотографию Кочева он тоже передал вам?
- Да.
- Как вы объясните тот факт, что он вам дал фотографию не из
отснятого Люсом материала, а с паспорта Кочева?
- Вы убеждены, что мы напечатали фото Кочева с его паспорта?
- Так утверждают болгары.
- Я не могу, конечно, опротестовывать заявление болгар... Они это
официально утверждают?
- Вполне.
- Естественно, я не могу их опротестовывать... Вероятно, вызвав на
допрос помощника Люса, вы сможете задать ему этот вопрос и потребовать
мотивированного ответа.
- Вы правы. Прошу вас ответить мне: согласны ли вы встретиться с
помощником Люса?
- Конечно.
- Тогда я попрошу вас пройти в соседний кабинет.
Они перешли в большой зал, где была собрана вся группа Люса:
ассистенты, помощники, звукооператор со своей командой, помощники
продюсера, шоферы, обслуживавшие <лихтвагены> и <тонвагены>, привлеченные
статисты. Сам Люс сидел поодаль, на отдельном стуле, а за ним стоял
полицейский.
- Пожалуйста, укажите мне, господин Ленц, человека, передавшего вам
за тысячу марок материал, отснятый Люсом.
Ленц попросил:
- Включите, если можно, верхний свет, тут довольно темно.
Берг неторопливо подошел к двери и повернул выключатель, Дрогнув
голубым, беззащитным поначалу светом, мертвенно засветились большие
плафоны.
<Почему этот покойницкий свет называют дневным? - подумал Берг. -
Какая глупость! Это все реклама...>
- Так лучше? - спросил он Ленца.
- Да, благодарю вас.
Ленц дважды очень внимательно оглядел собравшихся здесь людей и
сказал:
- Простите, господин прокурор, но здесь того человека нет.
- Продюсер Шварцман, - обратился прокурор к маленькому человеку, то и
дело утиравшему со лба пот, - кто из вашей группы не явился?
- Здесь все наши люди. Все, без исключения. Даже те, кого мы
привлекали на суточные договоры.
Прокурор обернулся к Ленцу и вопросительно посмотрел на него.
- Нет, - повторил Ленц, - здесь нет человека, назвавшего себя
помощником режиссера Люса.
- Вы не звонили Люсу после того, как его помощник продал вам
материал?
- Зачем?
- Ну, для проверки, страховки, что ли...
- Страховкой занимаются банки, господин прокурор, мое дело - газета.
- А если, как это сейчас выясняется, у вас был проходимец,
провокатор?
- Я могу только сожалеть об этом... Я хочу принести свои извинения
режиссеру Люсу и посоветовать его продюсеру тщательнее хранить отснятый
материал... Мы, газетчики, умеем хранить наши тайны.
- Продюсер Шварцман, кто у вас имеет доступ к отснятому материалу?
- Я хочу ответить редактору Ленцу, - сказал продюсер, - мы тоже умеем
хранить наши тайны. Вы воспользовались краденым товаром, Ленц... Вы
поступили как перекупщик краденого... Отснятый материал хранится в нашем
сейфе, и доступ к этому материалу имеем только я и режиссер Люс. - Он
достал из кармана ключ и показал его прокурору. - Вот этот ключ, и еще
один такой сделан для Люса. И все. Больше никто не мог получить материал,
кроме нас! Никакой мифический помощник не мог получить этого материала.
- Значит, вы хотите сказать, - спросил Берг, - что лишь вы и Люс
могли продать материал Ленцу?
- Да. Пусть он обвинит в этом нас, а не мифического помощника. Пусть
он обвинит в этом меня. Я посмотрю, что из этого получится!
- Я должен защитить редактора Ленца, - откровенно зевнув, сказал
Берг, - извините, господа, я сегодня почти не спал. Мы проводили
экспертизу в ателье... Вот заключение экспертов, - он протянул листки
бумаги Шварцману, - здесь акт обследования вашего сейфа. Он был вскрыт,
ваш сейф. Он был вскрыт дважды. Один раз, вероятно, когда брали материал
Люса для копировки, а второй раз, когда этот материал положили обратно. К
сожалению, нам не удалось узнать, когда это случилось. Экспертиза, которую
я проверил с пленкой, дала мне, правда, несколько иные данные... Но сейчас
не время об этом...
- Какие-то провокаторы, - воскликнул Ленц, - хотят сталкивать лбами
немцев, придерживающихся разных политических взглядов! Мой дорогой Люс, я
прошу у вас прощения! Я готов понести ответственность за излишнюю
доверчивость! Это для меня хороший урок на будущее... Страшно, конечно, в
каждом видеть провокатора или врага, но если нас...
- Хорошо, - перебил его Берг, - это все для прессы, господин Ленц. Вы
свободны.
Через два часа после того как Берг закончил эту комедию, он получил
сообщение: Кочев запросил политическое убежище в Южно-Африканской
Республике. В пространной статье, опубликованной в Иоганнесбурге, он
писал: <Моя мать поймет меня и простит. Мои друзья, которые ведут в Софии,
Праге, Будапеште, Белграде и Москве неравный, но благородный бой с
тиранией, простят меня и поймут. Я знал, что КГБ повсюду имеет свою
агентуру и они легко могли похитить меня из Западного Берлина, - именно
поэтому я запросил убежища здесь, в ЮАР. Я не буду вести никакой борьбы
против режима. Пока что я буду отдыхать и думать, как мне найти самого
себя в свободном мире. О том, к какому решению я приду, я сообщу через
печать>.
СХВАТКА
_____________________________________________________________________
1
Кройцман прибыл в Гамбург поздним вечером. Сразу же с вокзала он
поехал в дом к адвокату Енеке, который обычно по пятницам собирал у себя
близких друзей на <сеансы продления молодости>. Приезжали выпускники
Боннского университета: <студенты> располагались в баре, а жены студентов,
одна из которых, фрау Никельбаум, уже успела стать бабушкой в свои сорок
лет, болтали наверху, в холле, где им были приготовлены кофе и мороженое.
Кройцман приехал к своему университетскому приятелю именно сегодня
отнюдь не потому, что тот приглашал его к себе уже два года кряду.
- Зазнался, бурш, - говорил Енеке своим низким рокочущим басом по
телефону, - это поразительно, как меняются люди, став членами кабинета
министров! Кройцман, я презираю тебя! Более того, я тебя ненавижу! Если ты
не приедешь ко мне на уик-энд, я обвиню тебя через прессу в высокомерии и
зазнайстве!
- Хорошо, - ответил Кройцман, - я буду у тебя вечером. Краузе сегодня
у тебя?
- Конечно! Даже если он засидится в газете, попозже он обязательно
придет. Он тебе нужен?
- Нет. Мне нужны просто друзья, потому что я здорово устал со
здешними стариками. А Блюменталь?
- Этот черт громит нас каждый вечер за то, что мы пассивны в борьбе с
