Юлиан Семенович Семенов
БОМБА ДЛЯ ПРЕДСЕДАТЕЛЯ
Политические хроники
1967
ЗАПАДНЫЙ БЕРЛИН 1967, август
_____________________________________________________________________
1
Его бил озноб. Ночь была теплая, но его все равно бил озноб. Он то и
дело оглядывался; улица была пустынной, ни одного такси, а до Чек Пойнт
Чарли оставалось еще километра два по набережной, через мост, мимо
бетонно-стеклянного здания концерна Шпрингера, на крыше которого мертвенно
высвечивались буквы, слагавшиеся в слова: <Выпуск последних известий>. Был
уже второй час ночи - яркие, голубоватые неоновые фонари в черном небе
казались осколками льда. Листва деревьев, подсвеченная этим холодным
светом, была жирной, как бы сделанной в театральной мастерской из картона,
выкрашенного темно-зеленой масляной краской.
Он понял: его бил озноб не оттого, что он сейчас до смешного случайно
узнал, и не потому, что он торопился в Чек Пойнт Чарли, чтобы скорее
оказаться на той стороне; его бил озноб потому, что сейчас он впервые в
жизни ощутил страх, и не просто страх, который знаком каждому, но особый -
страх перед враждебностью всего окружающего. Все сейчас казалось ему
враждебным, даже жирные листья платанов. Особенно страшно становилось ему,
когда он видел черную воду канала. Льдистый свет фонарей в этой черной,
жирной воде тоже казался жирным, и эта противоестественность льдинок и
жира, увязанная в естественное единство провалом канала, пугала его сейчас
больше всего.
<Хоть бы в одном окне был свет, - думал он, - я бы позвонил. Но он же
сам мне сказал, что в полицию звонить бессмысленно. А может, я просто
накручиваю себя... Насмотрелся детективов... И трясусь как осиновый лист.
Надо переключиться, и все пройдет, и этот озноб тоже пройдет, и я смогу
спокойно дойти до границы. Нельзя идти с этим гадостным чувством ужаса. Но
повинен в этом только я. Он лишь довел меня до этого состояния. Сам
трясся, и меня тоже стало трясти. Да, на что я хотел переключиться? На
осень. Нет, па осиновые листья. Почему осина? Это, наверное, потому, что
осиновые листья становятся красными осенью и жестяно шевелятся на ветру,
по все равно они не кажутся в наших лесах такими театральными, как эти
жирные платаны. Смешно: <Отчего вы так покраснели, уважаемый лист осины?>
Просто по-чеховски: <многоуважаемый шкаф>. Вам стыдно, лист осины? Вам
стыдно того, что скоро вы опадете, исчезнете под снегом, чтобы через год
стать землей? Разве это так страшно - стать землей? Хватит об этих осинах,
- одернул он себя. - Хватит!>
Он внезапно почувствовал, как прошел озноб, и тело уже не била
судорожная, частая дрожь.
<Вот и все, - сказал он себе. - Просто любой нормальный человек
боится одиночества в ночи. Для этого, наверное, и женились первобытные,
чтобы не страшно было спать одному в лесу. И старикам вдвоем спать не так
страшно, когда каждая ночь может оказаться последней в жизни>.
Он достал пачку сигарет и остановился. Закурил, несколько раз чиркнув
отсыревшими спичками. <Отмокли в кармане, - отметил он, - это я так
вспотел со страху... Завтра надо купить зажигалку>.
Он услыхал сзади шум автомобиля. Вздрогнув, почувствовал, как
ослабели ноги. И снова все тело покрылось холодной испариной.
<Сейчас закричу, - успел подумать он. - Разобью стекло в этом доме и
закричу. Хотя какой это дом? Руины... Они меня здесь и подстерегли>.
Он обернулся: по улице катило такси. Над крышей горел фонарик:
<Свободен>.
Он попробовал шагнуть на мостовую, чтобы остановить машину, но
почувствовал, что ноги его не слушаются: они стали ватными после того, как
он услыхал мотор у себя за спиной в этом мертвом ночном городе, среди
руин, жирных листьев и черной воды канала.
<Я думал, что будет нестись какой-нибудь гоночный автомобиль с
автоматами в открытых окнах. А это просто такси. Один шофер. И никого
больше>.
И, облегченно вздохнув, он вышел на мостовую и поднял pуку.
- Добрый вечер, господин, - сказал таксист, распахнув дверцу.
- Чек Пойнт Чарли, пожалуйста.
- Чек Пойнт, - повторил шофер. - Без подружки нет смысла бродить, а?
<Не объяснять же ему, что у меня не было денег па такси из центра до
границы, а метро уже закрылось>, - подумал он и согласно кивнул головой:
- Да, без подружки, конечно, нет смысла гулять по городу.
- Нужна девочка?
- Нет, спасибо.
Он испытывал сейчас громадное, расслабленное, веселое и легкое
счастье: так бывает, когда опасность, причем не очевидная (с ней легче
бороться), а та, которую предугадываешь, к встрече с которой изнурительно
готовишься, уже позади.
Шофер переключил свой зеленый фонарик на красный и сказал в маленький
микрофон - такие сейчас установлены у большинства западноберлинских
таксистов:
- Заказ на зональную границу. Чек Пойнт Чарли. У вас никого нет в том
районе, чтобы взять в город?
Сквозь писк и треск диспетчерской службы низкий мужской голос
ответил:
- Сейчас запросим.
Шофер пояснил:
- Надо кого-нибудь подхватить в центр, чтобы не тратить зря бензин.
- Я понимаю. Хотите сигарету?
- С удовольствием. Нет, спасибо, я прикурю сам. Яркая вспышка спички
- можно вмазать в столб. У меня раз так было.
Он ловко прикурил от зажигалки, затянулся и сказал:
- Я всегда курю <ЛМ>, но ваши, пожалуй, покрепче.
2
Айсман потушил сигарету и посмотрел на Вальтера. Тот спросил:
- Будем варить кашу?
- А что делать? Это только в книжках у Маклина добрые английские
диверсанты запирают наших солдат в подвалы, пока рвут форт. Этого парня не
запрешь в подвал... Он теперь знает все.
- Мало ли про нас говорят. Мы привыкли. Пусть поболтают еще...
- Наш выродок сказал ему про Лима. И про нас. И про штаб-квартиру. И
про полигон...
- Будить хозяина?
- Он не спит...
- Тогда давай приказ...
- Нет, - задумчиво ответил Айсман, но эта задумчивость не помешала
ему стремительно набрать номер, подключить к телефону диктофон и сказать в
трубку: - Парень уходит. Как быть? - Он внимательно выслушал ответ и
сказал: - Ясно. Хорошо.
Вальтер посмотрел на Айсмана, осторожно положившего трубку на рычаг,
и спросил:
- Что он сказал?
- Передай шоферу, что парня выпускать нельзя.
Вальтер взял микрофон и перевел кнопку на отметку <Связь>.
В микрофоне таксиста зашуршало, и сквозь таинственные помехи спящего
города низкий мужской голос пророкотал:
- Возьмите адрес: Нойкельн, Шубертштрассе, пять.
- Вас понял, благодарю, - ответил шофер и подмигнул пассажиру: - Все
в порядке, я обеспечен клиентом. Пожалуйста, если вас не затруднит,
откройте сзади окно: очень душно, а кондиционер поставить - нет денег...
- Повернуть ручку вниз?
- Нет, наоборот, вверх. Да вы станьте на сиденье коленями, так не
дотянетесь.
Человек стал на колени и потянулся к белой, сверкающей хромом ручке.
Именно эта сверкающая белая ручка на красной кожаной обивке была тем
последним, что он видел в жизни, - пуля, выпущенная шофером из бесшумного
пистолета, снесла ему полчерепа, и рыжий мозг забрызгал стекло, которое
через какое-то мгновение стало черно-красным от крови.
Пуля, пройдя сквозь дверцу сверху вниз, потому что шоферу пришлось
чуть привстать, чтобы удобнее было стрелять в затылок пассажира,
срикошетила о люк канализации и разрезала угол окна в квартире фрау Шмидт.
Ударившись о металлический держатель люстры, пуля разбила экран телевизора
- уже на самом излете.
Фрау Шмидт в это время снился сон, будто она во время бомбежки
потеряла карточки на маргарин и крупу. Она закричала и проснулась. Ее дочь
Лотта прибежала к ней в спальню. Дочь просила ее остаться еще на неделю в
Гамбурге: обстановка <во фронтовом городе> дурно отражалась на нервном
состоянии матушки, где та жила совсем одна, в большой квартире, далеко от
центра, на берегу Брюггерканала - как раз в том месте, где только что был
убит человек, считавший, что <переключиться> следует, настраиваясь
воспоминаниями на осенний лес, в котором пламенеют осиновые листья...
3
Гейнц Кроне любил печатать стоя, но в редакции не было бюро, на
котором можно было бы установить машинку. Поэтому Кроне обычно устраивался
на подоконнике.
В <Европейском центре> - самом высоком здании Западного Берлина, где
помещался <Телеграф>, были широкие дубовые подоконники, очень высокие, -
можно было поставить машинку, рядом положить стопку бумаги, и еще
оставалось место для книг и справочников.
Кроне допечатал страницу, закурил, вставил в машинку чистый лист и
посмотрел в широкое, без рамы, окно. Город засыпал, и поэтому
сине-неоновое освещение <Европейского центра> казалось тревожным и
неживым.
<Его хорошо знают рабочие заводов в Ганновере, Дюссельдорфе, Бремене,
Эссене и Гамбурге; несколько меньше он знаком сотрудникам вычислительных
центров по автоматике и системам управления в Западном Берлине, Нюрнберге
и Мюнхене; прессе о нем доподлинно известно лишь то, что было в свое время
опубликовано оккупационными властями в 1946 году. С помощью его <мозгового
треста> сейчас точно дозируются сведения о том, что глава концерна
демократичен, прост в обращении, неприхотлив в личной жизни (тратит на
себя 13 марок в день, курит самые дешевые сигареты), любит Вагнера и Баха;
читает Сименона и Жюля Верна и носит костюмы, купленные в универмаге, 52-й
размер, 4-й рост. Однако все, что касается его дел, окружено плотной
стеной тайны, кроме итоговой цифры: он владеет семью миллиардами марок.
<Система безопасности> концерна отработана на редкость тщательно. Одни
считают это возможным потому, что концерн семейный, а не акционерный,
следовательно, глава и хозяин практически бесконтролен во всех своих
действиях и несет личную ответственность лишь перед законом. На наш
взгляд, служба разведки в концерне столь точна потому, что организовали
эту работу анонимы из бывшего IV отдела имперского управления
безопасности. Напомним тем, кто рожден после 1945 года: IV управление РСХА
в просторечье называлось во времена Гитлера короче и определеннее -
гестапо.
Несмотря на то что начиная с 1952 года все связанное с деятельностью
Фридриха Дорнброка окружено сочно выписанными <рождественскими мифами>,
ряд сведений нам все-таки удалось получить. Например, нам стало известно,
что господин Дорнброк вел переговоры с баварским правительством о покупке
той земли в Берхстенсгадене, где стоял дом Гитлера. Г-ну Дорнброку
отказали, по он сумел купить землю неподалеку, общей площадью восемь
квадратных километров. Крестьяне в окружающих деревнях вскоре стали
называть эту огороженную металлической соткой территорию <вулканом
дракона>, ибо в горное поместье провели большую шоссейную дорогу для
грузовых автомашин, в камнях пробили гигантскую штольню и на водопаде была
построена электростанция, мощность которой позволяла сделать вывод о ее
целевом назначении. Взрыв, произошедший в штольне, и отсутствие каких-либо
сведений о причинах взрыва, потрясшего - в прямом смысле - окрестности,
позволяют считать <атомную версию> единственно разумной. Это очень
напоминало подземные ядерные испытания. Представитель концерна сделал
заявление для печати, в котором утверждал, что в штольне проводились
