первый раз. Союзники - и в этом парадокс - будут с двух сторон долбить
гитлеризм: ни Сталину, ни Трумэну не нужна Германия Гитлера, то есть
мощная единица силы. Западу нужна Германия, включенная в орбиту их
эгоистических интересов. Сталину нужна Германия <Рот-фронта>. В этом, и
лишь только в этом я вижу не выход, нет, я вижу лишь лазейку в будущее. Вы
должны звать к демократии, а не к диктатуре, ибо, лишь расшатав демократию
еще более разнузданной демократией, мы сможем подвести обывателя к
требованию: <Дайте нам железного канцлера, который будет гарантом нашего
будущего!>
Науман кое-что записал в потрепанную записную книжку, попрощался и
исчез. Дорнброка вскоре арестовали. Пообвыкнув в тюрьме, он нашел Наумана.
Тот был на свободе - его даже не допрашивали. Встречу устроил Джон Лорд -
и не в камере, а, как просил Дорнброк, в тюремном садике, во время
двухчасовой утренней прогулки.
- Ну как вы поживаете? - спросил Дорнброк и, взяв Наумана под руку,
повел по двору. - Старые идеи перестали преследовать вас или вы
по-прежнему вспоминаете прошлое?
- Если прошлое можно забыть, значит, его не было.
- Красиво. И верно, в общем-то очень верно. Я хотел спросить вас: как
вы мыслите свое будущее?
- Вы, конечно, знаете о <немецкой партии>?
- Это блеф. Вы пытаетесь сделать национал-социалистическую немецкую
партию. Не выйдет. Подготовка создания социалистической имперской партии -
еще больший блеф. Нельзя в политике показывать кончик фаллоса; не надо
партии заявлять себя организацией защиты сильных. Не надо гальванизировать
труп. Ставьте на будущее. Нужна партия, которая в своем названии имела бы
два слова: <демократия> и <нация>. Мои друзья говорили, что вы, когда
встречаетесь с единомышленниками, цитируете Геббельса и вздыхаете о
Гитлере: <Это был настоящий вождь!> Не надо бы вам этого делать, если вы
действительно храните в сердце верность. своим учителям... Идти в будущее
следует по пути, обозначенному Гитлером, но под другими знаменами... Я
слышал, что вы гонитесь за количеством, - это неразумно. Не надо делать
ставку на стадо; ищите тех, кто прошел серьезную школу промышленности,
банка, науки. Партия, которая в будущем придет к власти, должна отказаться
от роли всезнающего пророка - применительно к экономике, естественно.
Никто не вправе претендовать на роль всезнающих мессий... Когда сейчас вы
пытаетесь утверждать, что фюрер проиграл потому, что его <обманывал
аппарат>, вы оказываете ему медвежью услугу - канцлер должен ходить пешком
по своей стране, без сотни вооруженных эсэсовцев, которые заслоняют его от
народа... Мы ведь ходим по цехам наших заводов, не опасаясь запачкать
брюки...
Науман встретился со своим бывшим подчиненным по СС Госсом на
следующий день.
- Старик говорил мудрые вещи, Госс. Он говорил так, будто он не в
тюрьме, а у себя дома. Он не из хвастунов, но я верно понял: скоро мы его
будем встречать у тюремных ворот с национальным флагом. Он согласен
финансировать наше движение. Следовательно, главный вопрос: аренда
помещений, типографии, кадровые работники - отпадает сам по себе. Остается
расхождение: он хочет диктовать нам свои условия, и многие из его условий
мы примем. Но он хочет сделать нас своими шавками; он хочет, чтобы мы
таскали ему каштаны из огня. А мне этого очень не хочется делать. Он
хочет, чтобы наши идеи работали на его индустрию, а я хочу, чтобы его
индустрия работала на нашу идею.
- Здесь возможен компромисс.
- Не убежден... Не знаю... Он, когда вернется в свой картель, сразу
же войдет в орбиту мировых экономических связей. И его подомнут
американцы. А для них судьба Германии - ничто. Они не станут воевать за
наш Эльзас, Бреслау, за наш Кенигсберг. Мы - станем. Так что поглядим. А
пока выполняем его предписания и берем на вооружение его программу...
Вызывайте этого капитана... Как его зовут? Я забыл.
- Тадден. Адольф фон Тадден.
- Да, Тадден. У него хорошее имя, я вспоминаю имена по линии
ассоциативной связи, - заметил Науман, - и готовьте его к делу, надо
думать о партии, в названии которой будет слово <демократия>. Он, в
общем-то, самая хорошая кандидатура: сестру казнили эти <проклятые наци>,
а сам сидел в тюрьме у красных в Польше, да и дядя - уважаемый
евангелист... Вы убеждены, что история с сестрой не повлияет на него в
будущем?
- Убежден, - ответил Госс. - Он истинный немец. При фюрере он ощутил
величие государственного могущества, а это незабываемо. Он был капитаном
победоносной армии, а теперь он <проклятый немец>. Нет, он никогда не
изменит своему прошлому...
- Хорошо, - заключил Науман, - согласен. Теперь второе: Дорнброк
просил заняться линией его защиты через нашу прессу. Я думаю, это дело для
вас. Причем его трогать не надо. Будем валить тех свидетелей, которые дают
обвинение против старца...
3
После того как Нюрнбергский трибунал приговорил Дорнброка к девяти
годам тюремного заключения, он через своих юрисконсультов уволил всех
сотрудников, которые на процессе давали показания не в его пользу.
Каждому из этих сотрудников был вручен синий пакет с типографски
отпечатанным текстом: <Благодарим вас за работу, в ваших услугах концерн
более не нуждается. С наилучшими пожеланиями>.
Подпись была неразборчивой.
Когда уволенные обратились с жалобой в оккупационную союзническую
комиссию и к властям Бизонии, Дорнброк - опять-таки через своих
юрисконсультов - ответил, что в связи с декартелизацией и сокращением
объема работы он крайне ограничен в средствах и не может платить деньги
людям, которые практически теперь ни за что не отвечают.
Уволенные обратились в суд, требуя восстановления на работе и
компенсации. Дорнброк уполномочил юрисконсультов отстаивать интересы
концерна, а сам с еще большей, скрупулезной настойчивостью занялся
изучением проблемы атомной промышленности и связанных с ней судостроения,
ракетостроения, а также электронно-вычислительного планирования.
Однако его бывшие служащие нанесли ему неожиданный удар: в суде
первой инстанции увольнение было признано противозаконным - это со всей
возможной тщательностью доказал адвокат Бауэр.
- Кто этот Бауэр? - спросил Дорнброк Джона Лорда.
- Молодой парень... Его никто не считал звездой, он занимался
разводами... Из баварской деревни, окончил технологический и юридический
факультеты университета. Отец у него давно умер, дядя имеет одну корову, а
сам он лишь в сорок пятом отпраздновал свое двадцатилетие... Я попробую
свести ваших юристов с полковником Радтке - видимо, мы сможем протащить
его на пост заместителя шефа контрразведки.
...Бауэр вошел к Радтке вызывающе спокойно.
- Садитесь, господин Бауэр, добрый день, рад познакомиться с вами, -
сказал полковник.
- Добрый день, - сухо ответил Бауэр. - Чем вызвана необходимость
нашей встречи?
- Тем, что мы с вами делаем одно дело. Охраняем конституцию
республики. Я - в тиши этого кабинета, вы - под юпитерами кинохроники в
зале земельного суда. Итак, мой первый вопрос: являетесь ли вы членом
Коммунистической партии Германии?
- Конечно нет.
- Ого? Не просто <нет>, а <конечно нет>! Отчего такая категоричность?
- Я христианин.
- В своем выступлении по делу об увольнении сотрудников Дорнброка вы
говорили следующее. - Радтке надел очки, взял со стола папку, раскрыл ее и
начал читать: - <Даже сейчас, когда демократия гарантирована законом в
нашей республике, нацистский преступник Дорнброк из-за решеток
ландсбергской тюрьмы продолжает чинить расправу с неугодными ему людьми
лишь за то, что они сказали правду!> Это ваши слова?
- Мои. Что вы можете оспорить в этом утверждении?
- Многое, - ответил Радтке. - Во-первых, Дорнброк не нацистский
преступник... Он военный преступник... Если бы он был нацистом, он бы не
отделался таким мягким приговором. Его вина - это вина солдата, который во
всех случаях обязан быть патриотом своей родины, то есть выполнять
приказания вышестоящего командира. Командир Дорнброка рейхсминистр Шпеер,
настоящий нацистский преступник, тут спору нет, отдавал ему приказы... Как
мог Дорнброк не выполнить приказа в условиях гитлеровской диктатуры?
Назовите мне хотя бы одного серьезного человека, имевшего вес в обществе,
который бы ослушался приказа министра?
- А Тиссен?
- Тиссен? Тот самый банкир Тиссен, который десять лет платил Гитлеру,
а потом дезертировал в стан врага? Он сейчас в почете, но лично я отношусь
без симпатии к тем, кто воевал с режимом, отсиживаясь в бернских отелях
или в лондонских разведцентрах. Мужество фельдмаршала Вицлебена мне ближе.
Далее, господин Бауэр. - Полковник снова открыл папку.
И Бауэр подумал: <Проклятие... Я могу драться на людях, а один на
один с начальством робею, делаюсь беспомощным и ничего не могу ответить
путного. Мой дед был такой, и отец тоже... Крестьяне взрываются лишь на
следующий день после того, как их оскорбили>.
- Вы утверждаете, - продолжал полковник, - что Дорнброк из-за решетки
тюрьмы уволил своих сотрудников. Это нарушение конституции, и мне хотелось
бы пресечь подобного рода деятельность осужденного военного преступника.
Какими фактами вы располагаете?
- На этот вопрос я не буду отвечать...
- Это ваше право, господин Бауэр, однако, если Дорнброк привлечет вас
к суду за ложные обвинения, вам придется давать объяснения при публике
либо, если вы очень дорожите источником информации, сесть в тюрьму, в
камеру неподалеку от Дорнброка, - рассмеялся полковник.
- Если я скажу, что эти данные ко мне поступили от одного из
сотрудников оккупационных держав?
- Вы поддерживаете с ним контакты по официальным каналам?
- На этот вопрос я не стану отвечать.
- Тогда, возможно, вы ответите мне, кто обратился к вам с просьбой о
защите уволенных?
- Советник Доре. Он уволен, хотя проработал в концерне двадцать пять
лет.
- Он обратился к вам по чьей-либо рекомендации?
- Меня это не интересовало.
- Какой гонорар вы получили за работу?
- Мои гонорары известны казначею нашей адвокатской гильдии.
- Мне важно знать: получили ли вы какое-либо дополнительное
вознаграждение? Вам, вероятно, неизвестно, что сын советника Доре работает
в восточном секторе и является членом компартии? Вам известно, что ваша
защитительная речь перепечатана на Востоке под заголовком <Обвинение
реваншизму в Западной Германии>?
Полковник дождался, пока Бауэр просмотрел статью, и сказал:
- Мы, естественно, будем расследовать ваше утверждение о том, что
Дорнброк ворочает делами, сидя в тюрьме. Если это подтвердится, мы
потребуем дополнительного суда над ним. Мы будем беспощадны, смею вас
заверить. Надеюсь, вы не откажетесь помочь нам в такого рода
расследовании?
...Через два дня в нескольких газетах появились статьи: <Адвокат
Бауэр работает на аплодисменты Востока>; <Вильгельм Пик делает ставку на
молодых адвокатов Запада>. В защиту Бауэра выступила коммунистическая
печать: <Правду нельзя заставить молчать!>
Председатель адвокатской гильдии вызвал Бауэра и сказал:
- Коллега, нападки справа мы перенесем, но защита слева нас шокирует.
Перед слушанием дела в высшей инстанции я бы советовал вам отмежеваться от
защиты коммунистов.
- Я уже послал в газеты письмо по этому поводу, - сказал Бауэр, - я
возмущен до глубины души.
