- Но вы допускаете мысль, что могут бить в поддых только потому, что
вы, ваша газета публиковала против Люса, против его фильма резкие
материалы?
- Мне бы не хотелось допускать такой мысли. Если это так, то это
провокация.
- Насколько мне известно, Люс - режиссер. Он что, одновременно сам и
снимает? - спросила старуха из <Пари-жур>.
- Этого я не знаю. Ко мне пришел человек от Люса с его пленкой. И
все.
- Собираетесь ли вы привлечь Люса к суду?
- Я еще не говорил с моим адвокатом. По характеру я не кровожаден, но
хотел бы просить Люса избегать личных встреч со мной - это я говорю с
полной мерой ответственности.
Кроне спросил:
- Господин Ленц, вы работали в министерстве пропаганды у доктора
Геббельса?
- Да.
- Ваш пост?
- Я был референтом в отделе проведения дискуссий с представителями
церкви.
- По-моему, с представителями церкви дискутировали в концлагерях, -
пожал плечами Кроне, - их же сажали в концлагеря, господин Ленц.
- Смею вас уверить, что я никого не сажал в концлагерь, господин
Кроне. Есть еще вопросы, господа?
- Большое спасибо, - сказала старуха из <Пари-жур>, - мы благодарны
вам, господин Ленц. Примите ванну, отоспитесь и возвращайтесь поскорее в
свою газету.
- Простите, господин Ленц, - поднялся Кроне, - последние вопросы:
когда и где вам была передана пленка, сколько вы за нее уплатили человеку
Люса и, наконец, сколько вы получили за показ этого материала?
- О том, где и когда была передана пленка, я но буду сейчас говорить,
чтобы не вооружать моих незримых врагов лишними материалами. Скажу лишь,
что при этом присутствовало еще два человека. О моих финансовых делах,
думаю, бестактно беседовать здесь, ибо я не считаю приличным задавать
встречный вопрос господину Кроне. Впрочем, каждому - свое. До свидания,
господа, спасибо за внимание...
СТРЕМИТЕЛЬНАЯ МЕДЛИТЕЛЬНОСТЬ
_____________________________________________________________________
1
- Господин Люс, на мое имя поступила жалоба редактора Ленца с
требованием привлечь вас к ответственности.
- Я уже читал об этом в утренних газетах, - устало ответил Люс. - Я к
вашим услугам.
- К моим услугам, - задумчиво повторил Берг, - ну что же, пусть так.
Что вы можете сказать о заявлении редактора Ленца?
- Это ложь.
- Кому выгодна эта ложь? Вы знакомы с редактором Ленцем?
- Нет.
- Ленц утверждает, что вы знакомы.
- Он мог знать меня. Я его не знаю.
- Где он мог видеть вас?
- Я не иголка в стоге сена, - Люс пожал плечами. - Мы могли видеться
на фестивалях, приемах...
- Когда и зачем ваш человек передал ему пленку?
- Какой человек? Что за ерунда! Допросите моих помощников... Какая
пленка?!
- Вы сейчас работаете над фильмом?
- Это известно из газет, господин прокурор.
- Я в данном случае не читатель, господин Люс, я должностное лицо,
ведущее расследование. Итак, над чем вы сейчас работаете?
- Я снимаю картину, которая называется <Берлин остается Берлином>.
Такой ответ вас устраивает?
Берг посмотрел на Люса из-под толстых стекол своих диоптрических
очков и сказал:
- Вполне. В каком качестве вы выступаете в вашем новом фильме?
- Я выступаю в моем новом фильме в качестве автора.
- Что есть понятие <автор фильма>? Автор фильма - это сценарист?
- В фильме <Берлин остается Берлином> я выступаю как сценарист,
режиссер, оператор и автор музыки.
- Теперь мне все ясно, господин Люс, благодарю вас. На каком этапе
сейчас работа над фильмом?
- На заключительном.
- Вы знаете всех ваших сотрудников?
- Да.
- Что вы делали девятнадцатого августа?
- Снимал. На улицах. Да, да, именно на тех, которые были показаны по
телевидению Ленцем. Я снимал в тот день те же самые объекты, которые
показал телезрителям Ленц.
- Когда вы познакомились с Кочевым?
- С этим болгарином? Я его в глаза не видел!
- Вы допускаете мысль, что кто-то из ваших сотрудников мог привлечь
его к съемкам?
- Надо запросить план работ того дня, господин прокурор. Я не могу
сейчас сказать со всей определенностью, вели мы тогда хроникальные съемки
скрытой камерой или же ассистенты организовывали открытую массовку...
- Что значит <скрытая камера>?
- Это такая камера, которую не должны видеть люди, чтобы они были
естественны... многие цепенеют перед объективом или микрофоном...
- Такой метод уже практиковался в мировом кинематографе?
- Сотни раз.
- Могли бы вы определить по отснятому материалу, ваши это кадры или
нет.
- Думаю, смог бы... Погодите, господин прокурор! Пусть сделают
химический анализ той пленки, которую Ленц показывал на телевидении, и
моей. Идиот, как я об этом не подумал раньше!
- Об этом мы подумали. Этим сейчас занимаются эксперты в фирме АЭГ. У
вас нет отвода против фирмы?
- Отвод? Почему я должен давать отвод фирме?!
- Я могу считать эти слова официальным согласием на экспертизу
пленки, показанной на ТВ, фирмой АЭГ?
- Да.
- Я прочитаю, какие вопросы я поставил перед экспертами, господин
Люс. Меня интересует, идентична ли пленка, на которой работаете вы, с
пленкой, арестованной мною на ТВ. Меня интересует, идентична ли проявка и
обработка этих пленок - вашей, которую мы изъяли в вашем ателье, и той,
которая арестована нами. Меня интересует, наконец, является ли пленка,
арестованная на ТВ, той самой пленкой, которая была девятнадцатого
заряжена в вашем киноаппарате. Вы ничего не хотите добавить?
- Нет. Вопросы абсолютно точны.
- Хорошо. Они должны ко мне сейчас позвонить, поэтому мы отвлечемся
от дел Ленца и вернемся к другой трагедии... к гибели Дорнброка... Вот что
меня интересует, господин Люс: у вас в доме был яд?
- У меня маленькие дети... Как же я могу держать дома яд?
- Этот ваш ответ меня не устраивает. Я хочу точного ответа. У вас в
доме был яд?
- Нет.
- Вы настаиваете на этом утверждении?
- Да.
- Вы лжете. Порошок с ядом обнаружен мною и вашем доме.
- Повторяю еще раз: в моем доме никогда не было яда!
- В спальне, в ларчике, который был заперт, лежал порошок с ядом. Вот
фотография ларчика... Ручная работа, семнадцатый век.
- Это ларчик жены... Это не мой ларец...
- Вы что, в разводе с женой?
- Я? Нет. Почему?
- Это я хочу спросить почему. Вы не в разводе, следовательно,
имущество у вас общее. Как же вы можете говорить, что это не ваш ларчик?
- Я не говорил так... Я сказал, что... Да, простите, это может
показаться подлостью... Если можно, сотрите эту часть беседы...
- Увы, это не беседа... Это допрос. Итак?
- Да, это наш... Это мой ларчик.
- Но о том, что там лежал яд, вы не знали?
- Я не знаю, как мне отвечать, чтобы не выглядеть мерзавцем, -
растерянно сказал Люс.
- А вы отвечайте правду.
- Вы убеждены, что правдивые показания - это панацея от мерзости?
- Мы уклоняемся от темы беседы, господин Люс. Впрочем, если бы я
считал вас настоящим врагом, то вам бы не помогла ни ложь и ни правда, -
впервые за весь разговор Берг очень внимательно посмотрел на Люса, и
какое-то подобие улыбки промелькнуло на его лице. - У вас очень плохие
отношения с женой?
- Мы любим друг друга, но эта любовь порой хуже ненависти...
- Причина?
- Она - женщина, я - мужчина. Она любит дом и создана для дома,
семьи, а я не могу без толпы, без шума, друзей, увлечений, поездок...
- Понимаю... Ваши ссоры носили драматический характер?
- Да.
- Причина? Ревность, отсутствие денег?
- Все вместе. Хотя о моих финансовых затруднениях она ничего не
знала... Я старался не посвящать ее в эти дела.
- Как у вас сейчас с деньгами?
- Плохо, как всегда...
- Дорнброк погиб от такого же яда, который обнаружен в вашем доме...
- Ларчик был заперт?
- В общем-то, я должен был задать вам этот вопрос, господин Люс...
Запирали вы ларчик или он обычно стоял открытым?.. Да, ларчик был заперт.
Я получил данные экспертизы из морга только что, это всегда занимает много
времени... Поэтому сегодня мне необходимо знать то, что вчера казалось
второстепенным... Кельнер, которого я допросил, кельнер из <Эврики>,
отказался подтвердить под присягой, что именно вы были у него всю ночь с
двух и до половины шестого... Он, знаете ли, не очень-то рассматривает
хронику киноискусства в иллюстрированных журналах. Поэтому он не обязан
знать вас в лицо... Вы не носите очков?
- Там я был в очках...
- В темных?
- В дымчатых.
- А ваша дама?
- Тоже. Она была в парике. Сейчас продают парики, они очень меняют
внешность... И в очках...
- Вам придется назвать имя подруги. Я постараюсь сделать так, чтобы
это не попало в прессу...
- Но вы понимаете, что яд в ларце у Норы... это все связано...
- Понимаю. А вы свое положение понимаете?
- Начинаю понимать.
- Кому выгодно подвести вас под удар? Под такой сильный удар?
- Не знаю.
- У вас есть конкуренты?
- Есть, но я, к сожалению, не Моцарт... Сальери искать довольно
сложно.
- Враждуете с кем-нибудь? Или, быть может, вам мстит муж вашей
подруги? Кстати, ее имя, фамилия и адрес...
- Ее муж ничего не знает... Мою подругу зовут Эжени Шорнбах.
- Шорнбах? Ее муж военный?
- Да.
- Чем он занимается?
- Я не знаю.
Берг хорошо знал, чем занимается в Западном Берлине генерал Шорнбах,
- он был нелегальным представителем МАД*.
_______________
* М А Д - военная контрразведка ФРГ.
- У Шорнбах есть дети? - спросил Берг.
- Да.
- Давно у вас эта связь?
- Нет.
На столе прокурора зазвонил телефон, и Люс вздрогнул, хотя звонок был
приглушен зеленой подушкой, - видимо, Берг не любил резких звуков, он и
говорил-то тихим голосом, таким тихим, что иногда Люсу приходилось
подаваться вперед, чтобы услышать его.
- Прокурор Берг... Да, слушаю... Спасибо. Я пришлю нарочного, а пока
вы скажете мне устно результаты экспертизы... Так... Так... Так... Ну что
же, не очень густо, но уже кое-что... Посылаю вам человека. Спасибо. До
свидания.
Он положил трубку, минуту сидел в задумчивости, а потом вызвал
секретаршу и попросил:
- Пожалуйста, отправьте нарочного в кинолабораторию АЭГ,
Фюрнбергштрассе, девять, к господину Ушицу. Пакет сразу же передадите мне.
Секретарша посмотрела на Люса с жадным любопытством и, выходя из
кабинета, раза три обернулась.
- Так, - сказал Берг, - ладно... У меня язва...
- Что? - не понял Люс.
- У меня язва, - повторил Берг, - питаться надо по часам. Протертые
котлеты и чай с сахарином. Не составите компанию?
- Может быть, мы продолжим завтра?
- Нет. Нам придется еще посидеть сегодня...
Они поднялись.
- Это рядом, - сказал прокурор, выключая диктофон так, чтобы это
видел Люс, - за углом.
Когда они вышли из прокуратуры, Берг сказал:
- Хорошо, если бы вы сами привезли ко мне вашу подругу.
- Я понимаю.
- Тогда мне будет легче еще раз поговорить с кельнером...
- Спасибо.
- Теперь вот что... Ваш фильм... Ну, этот... который наделал много
шума... О наци в белых рубашках... Когда вы этот фильм выпускали, вам
никто не звонил, не угрожал, не просил?
- Десятки раз звонили, предлагали, просили...
- А Дорнброк?
- Ганс?
- Да.
- Нет. Он молчал. От его папаши было много звонков... не от него
лично, естественно, но из его окружения... ко мне даже приезжал его
