японскому агрессору, - начавшаяся критика его приказа была крайне обидна:
"На войне как на войне, ради спасения жизни одного американского солдата я
был готов сжечь всю Японию".
Макартур, выслушав коллег, пришел в ярость:
- Запросите шпионов! Президент вменил им в обязанность следить за
миром! Чем же они, интересно, занимаются?!
Военный и военно-морской атташаты США в Аргентине, запрошенные
Пентагоном, частично подтвердили полученные профессором Патерсоном
сведения, однако сообщили, что "военные весьма надежно охраняют свои
секреты; фамилии Танка, Руделя, Риктера не есть вымысел, эти люди
интересуют нас уже в течение полутора лет, однако до сего времени ни одна
из наших комбинаций по подходу к ним не увенчалась успехом".
Когда Пентагон провел совещание с заместителем государственного
секретаря, сообщив ему все те сведения, которые были доставлены
профессором Патерсоном, шифровки из военного атташата, заключения
исследовательских центров, анализ рокфеллеровского банка "Чейз Манхэттэн",
было принято решение срочно запросить данные в Центральной
разведывательной группе; это не могло пройти мимо Белого дома.
Десятиминутная встреча Штирлица с Патерсоном на улицах вечерней
Кордовы обретала контуры события государственной важности: появление
атомного оружия в Аргентине могло повести к политическому кризису на
латиноамериканском континенте.
Начальник Центральной разведывательной группы потребовал от
руководителей ведущих подразделений представить ему соответствующие
доклады, дав на эту работу сутки, - президент затребовал информацию для
принятия немедленного решения.
Когда Макайр ознакомился с копиями документов профессора Патерсона,
он сразу же понял: Штирлиц. Это работа Штирлица и Роумэна.
Перед тем как садиться за справку, он позвонил Даллесу; тот знал о
случившемся из своих источников; являясь членом совета директоров
института по международным отношениям в Нью-Йорке, который объединял
финансистов, политиков, наиболее талантливых исследователей, работавших в
авангардных отраслях науки, так или иначе связанных с обороной, крупнейших
промышленников и директоров наиболее престижных газет, радиостанций и
журналов, он уже знал, что вся с е т ь немцев, работающих на американскую
разведку, засвечена; неожиданностью для него было то, что Перон форсирует
работы по созданию атомного оружия; после некоторой растерянности, с
которой он не сразу справился, пришло решение: "что ж, чем хуже, тем
лучше; давление на Аргентину даст возможность привести к власти
управляемого человека; пришло время заново разыгрывать фашистские симпатии
Перона".
- Боб, сегодня и завтра я совершенно закрыт, - ответил Даллес, поняв,
что отныне контакты с Макайром нецелесообразны. - Я обещал брату, что
проведу с ним эти дни. Что-нибудь случилось? У вас встревоженный голос.
Что произошло?
- Произошло, Аллен, мне очень нужен ваш совет...
- Через три дня я к вашим услугам, - ответил Даллес, зная, что
директор ЦРГ дал Макайру - как и остальным руководителям ведущих
подразделений - всего сутки для разработки справок. - Неужели дело не
терпит?
- Совершенно не терпит, Аллен. Я бы просил вас, очень просил найти
для меня хотя бы полчаса.
- Да хоть три, - Даллес хохотнул, - но только через три дня.
Счастливо, Боб.
И, положив трубку, подумал: "С кем бы мне сейчас следовало увидаться,
так это именно с Роумэном".
Связавшись с директором ФБР - "другом-врагом" Гувером, договорился
пообедать; этот бульдог найдет иголку в стоге сена; Роумэн не иголка, он
нам нужен, неужели все же Макайр неспроста привез сюда этого агента абвера
с сорок третьего, неужели он у них в руках?!
Совещание, которое Трумэн собрал у себя в Овальном кабинете, было
кратким; присутствовали его помощник по вопросам разведки адмирал Сойерс,
адмирал Леги и военно-морской министр Форрестол.
Будучи газетчиком, Трумэн на этот раз не тратил время на многочасовые
обсуждения проблемы с аппаратом; в прессе, где все еще была сильна
рузвельтовская тенденция, его критиковали за то, что военная администрация
в Германии освобождает из тюрем немецких генералов, германская военная
промышленность вступила в прямые (хоть и негласные) переговоры с
американскими промышленниками и финансистами, работа Комиссии по
антиамериканской деятельности стала притчей во языцех, "нацизм
реабилитирован, прямой вызов духу Потсдама и Ялты", скандал с
Пендергастом-младшим, который совершенно запутался со своими мафиози,
грозил сделаться достоянием прессы; левые в Европе травили его за
поддержку реакционных политиков, переживших немецкую оккупацию; Восточная
Европа настаивала на выдаче гитлеровских военных преступников, скрывшихся
на Западе и в Латинской Америке; информация профессора Патерсона давала
возможность одним ударом прихлопнуть двух зайцев.
Трумэн был резок и - что всех поразило - стремителен в своем решении:
- Необходимо, чтобы завтра же наш посол посетил Перона. И потребовал
немедленной выдачи всех нацистских преступников - список приложите, -
которые нашли убежище в Аргентине. Сообщения об этом обязаны появиться в
завтрашних вечерних газетах. Естественно, в первую очередь удар должен
быть нанесен против немцев, связанных с атомным проектом Перона. Пусть
ваши люди позаботятся о том, чтобы кампания в прессе была широкой и
нагнеталась день ото дня: Америка была, есть и будет бастионом
антинацизма! Вопрос об атомной бомбе Перона пока открыто не ставить! Если
мы изолируем его нацистских атомщиков, это затормозит работу и даст
возможность поработать разведке. Поработать, а не поболтать!
Через день в газетах Соединенных Штатов началась кампания против
гитлеровцев, окопавшихся в Аргентине: "Америка требует немедленной выдачи
нацистских палачей!"
После беседы с американским послом Перон отправил полковника
Гутиереса на встречу с русским дипломатом; выслушав личного представителя
президента, московский посланец ответил:
- Сеньор Гутиерес, моя страна выступает против атомного оружия, вам
это прекрасно известно. Однако мы никогда не возражали против исследований
в области мирной атомной энергетики. Мы полагаем, что это служит
прогрессу, а не войне. В этом смысле моя страна готова к кооперации с
любым государством, - если мы получим заверения, что расщепленный атом
будет служить делу энергоснабжения промышленности и сельского хозяйства,
но не рычагом в военно-политическом шантаже, - о каком бы уголке земного
шара ни шла речь...
Прослушав последние известия (в здешних туристских избушках были
надежные "Блаупункты"), Штирлиц попросил проводника открыть бутылку "агуа
ардьенте", щедро расплатился, сказал, что в услугах Хосе Эухенио (так
звали парня) больше не нуждается, уснул, как только голова коснулась
подушки; наутро был на окраине Виллы Хенераль Бельграно.
Устроившись на опушке леса, он наблюдал в бинокль этот маленький
поселок с семи утра до шести вечера: типичная Бавария; только отели
построены как концлагеря, точно такие же вышки, только вместо аппельплаца
бассейн; Мюллера узнал сразу, хотя тот тоже изменил внешность - борода,
усы, очки в толстой оправе (он знал, что я ношу черепаховую, не оттого ли
заказал такую же?), одет в традиционный альпийский костюм; впрочем,
большинство мужчин в таких же костюмах (неужели еще не слышали радио? Или
ничего не боятся?).
Штирлиц проследил путь Мюллера, вместе с другими тот вошел в костел;
господи, он же неверующий, всегда потешался над попами; хотя здесь нельзя
быть атеистом, Перон этого не поймет.
Спрятав бинокль в футляр, сунув его в портфель, где лежали пистолет и
две запасные обоймы, Штирлиц поднялся с земли, отряхнул колени от
искрошенной листвы и хвойных иголок, улыбнулся Клаудии, которая
по-прежнему была рядом, спустился в поселок, вошел в церковь, осторожно
прошел по полупустому, гулкому залу, присел на скамью, - место за Мюллером
пустовало - положил ему руку на плечо и шепнул:
- Хайль Гитлер, группенфюрер...
Не оборачиваясь - только плечо закаменело, - Мюллер ответил:
- Рад вас слышать, Штирлиц...
РОУМЭН, ПЕПЕ, МАКАЙР (сорок седьмой)
__________________________________________________________________________
Коттедж, куда привезли Роумэна, был за городом, где-то в районе парка
Токсидо; глаз ему не завязывали, сидел он сзади, не стиснутый охранниками;
шофер о чем-то весело болтал по-итальянски с тем человеком, что пришел в
мансарду на Гринвидж-Виллэдже; внутреннее состояние говорящих даже на
незнакомом языке все равно четко просчитывается; смысловая интонация
определяет не только речь политического лидера (она обязана таить в себе
множество смыслов и вероятий), но именно беседы людей улицы.
Роумэн машинально запоминал дорогу, но когда шофер резко свернул с
шоссе на проселок, а потом начал вертеть среди рощ и маленьких коттеджей,
ориентиры потерял; а что в конце-то концов могут дать эти самые ориентиры,
подумал он, если получилось - значит, получилось, а нет, так нет, ничего
уж теперь не попишешь.
В коттедже, обставленном с чисто итальянской роскошью, было пусто, ни
одного человека; шофер предложил Роумэну перекусить: "Сейчас сварганим
спагетти, я это делаю мастерски, в рефрижераторе должна быть лямбруска и
кьянти, впрочем, вы, янки, больше любите виски, разве можно любить горечь,
от которой вяжет рот?"
- Как долго я должен ждать встречи? - спросил Роумэн.
Тот, кто привез его, ответил:
- Видимо, встреча состоится сегодня ночью. Или в крайнем случае
завтра утром.
- А звонить отсюда можно?
- Куда угодно... Только имейте в виду, что телефон, видимо,
прослушивается.
- Какой службой? - спросил Роумэн. - Налоговое управление, полиция,
ФБР?
Шофер рассмеялся:
- По-моему, всеми... Иногда можно слышать, как втыкаются сразу три
подслушки... Но вы же не будете говорить о чем-то таком, что даст против
вас улику?
- Против меня каждое слово даст улику, - ответил Роумэн. - Ладно,
начнем готовить спагетти... А я, кстати, могу вас научить делать "попару".
- Что это? - поинтересовался шофер, снимая пиджак и облачаясь в белую
поварскую куртку.
- Сказка, - ответил Роумэн. - Это делают болгары, меня выучил их
князь, страшный пьяница, но очень милый человек... Берете черствый хлеб,
масло, натираете сыр, все это заливаете кипятком и даете постоять на
медленном огне пять минут. Потом разливаете в глубокие тарелки; виски не
рекомендуется, только сливовица - это крепчайшая водка из черных слив,
сшибает с ног. Попара особенно хороша после ночной пьянки, вместе со
стаканчиком сливовицы вы возвращаетесь к жизни - ни томления духа, ни боли
в затылке, полнейшее счастье.
- Попробуем, - пообещал шофер-повар. - Только у нас нет болгар. Одни
итальянцы, янки и евреи...
Спагетти были отменны, соус очень острый - томат с перцем, сыр
какой-то совершенно особый, очень соленый и п л а в к и й, тянулся, как
вар, раскаленный на солнце.
- Мистер Роумэн, меня просили задать вам несколько предварительных
вопросов, - сказал тот, кто приезжал за ним. - Сказали, что, если вы
хотите, можете не отвечать, но лучше б ответили, потому что мы сможем
кое-что подготовить, если ваше д е л о надо реализовывать вне этой страны.
- Вне, - ответил Роумэн. - Большая часть дела должна быть проведена
