это наказывали... Волей-неволей ты провалил с е т ь, а ты, как выяснилось,
имел на связи друзей Евы Перон, журналистов, людей из армии - ай-яй-яй...
Ты хоть понимаешь, что после такого провала тебе не подняться? Даже если я
сейчас уйду, оставив вас здесь, - могу завязать морды наглухо, сдохнете
через пяток дней, могу не очень туго завязать, будете дышать, продержитесь
дольше, глядишь - чудо, ваши получат санкцию на то, чтобы войти в эту
квартиру, хотя ты знаешь, как это трудно - получить санкцию на то, чтобы
войти в такой дорогой дом, это в барак нетрудно, накостылял по шеям
обитателям, они ж безграмотные, жаловаться не решатся, на власть не
пожалуешься, сгноят, а сюда - ого-го-го... Но если представить себе чудо,
если бог смилостивится над вами, то и в этом случае ты погиб. Думаешь,
твой пес, - он кивнул на шофера, - будет молчать? Думаешь, он не передаст
слово в слово, что я говорил тебе? Думаешь, он тебя пощадит? Эй, шофер,
слушай внимательно и запоминай! Твой хефе носил с собой в кармане
документы, из которых явствовало, что он держал на связи в Барилоче немца
Рикардо Баума, в прошлом офицера абвера, связан с организацией генерала
Вагнера, или Верена, у него много псевдонимов, а фамилия одна - Гелен,
Рейнхард Гелен, запомнил? А в Вилле Хенераль Бельграно контактировал с
Блюмом. Ты запоминай, запоминай, память твоя - гарантия твоего спасения,
посидишь в лагере, отпустят, зато на Пуэота дель Соль не будут пытать, ты
же знаешь, как там это делают... Или изнасилуют у тебя на глазах жену... И
мать... Там держат ублюдков, животных, которые лишены человеческих
чувств... Теперь слушай дальше... Инженер Лопес в Кордове - это Кемп, из
ИТТ, тоже немецкий агент, живет здесь "под крышей"... А сеньор Блюм из
Бельграно и вовсе...
- Хватит! - просипел Росарио и облизнул совершенно синие губы. - Убей
его. Тогда я стану говорить.
- Я? - Штирлиц удивился, снова ощутив тепло Клаудии; она сейчас
стояла за спиной, очень близко, даже чувствовался аромат ее духов -
жареный миндаль, запах смерти. - Я не стану марать о него руки. Если тебе
это нужно - ты и делай.
- Развяжи руки.
- Я развяжу тебе одну руку, Росарио. Вторую мы привяжем к шее. С
тобой надо держать ухо востро... Ты ж такой принципиальный, верен присяге.
Отказываешься от беседы...
Штирлиц загнул левую руку Росарио за шею, обмотал ее ремнем вокруг
горла и затянул крутым узлом; достав из заднего кармана его кремовых брюк
плоский браунинг, сунул его в правую руку, чуть придерживая ее за плечо.
Если ты решишь изловчиться, подумал Штирлиц, и пальнуть в меня,
раздастся щелчок, и тогда все станет ясно; если же ты выцелишь висок
своего телохранителя и нажмешь на спуск, значит, я победил, значит, не зря
убежден, что все они разваливаются до задницы, когда понимают приближение
краха. Если инженер запорет станок, он может отремонтировать его; если
капитан посадит корабль на камни, он может, в конце концов, отдав по суду
все свои деньги, начать с нуля, нанявшись матросом в сложный рейс; даже
врач, зарезавший больного, отсидев год в тюрьме, - если был пьян во время
операции - потом вернется в медицину и спасет человечеству тысячи жизней;
через тернии - к звездам. А что может шпион, проваливший сеть? Ту, которая
стоила секретной службе миллионы долларов, годы работы, чья информация
положила начало новому курсу, в котором были задействованы политические
деятели и директора банков, командиры армейских подразделений и
руководители внешнеполитических ведомств?! Что ему делать, если благодаря
его оплошности произошел провал такого рода?
Росарио плавающе поднял руку и начал выцеливать висок своего
телохранителя. Рука его подрагивала, как он ни старался держать ее твердо.
Шофер смотрел на него, выпучив глаза, они, казалось, вот-вот лопнут,
вылетят черными брызгами, испачкав светлый ковер. Он что-то мычал, мотал
головою, потом начал биться лбом об пол; господи, какой страшный звук,
подумал Штирлиц, удары молотком о ствол свежеобструганной сосны.
- Я не попаду, - сказал, наконец, Росарио. - Рука трясется.
- Что ты предлагаешь? - спросил Штирлиц, стараясь говорить спокойно,
хотя тело его била дрожь, пальцы сделались ледяными, как раньше, в
Мадриде, до Канксерихи.
- Подвинь его ко мне.
Штирлиц легко взял браунинг из рук Росарио, подтащил к нему шофера,
тот пытался кричать что-то, из глаз его катились слезы, казалось, что это
и не слезы - так их было много, - а капли пота; они струились по его
мертвенно-бледному лицу; лицо, действительно, было мокрым и от пота, таким
мокрым, как у гимнаста, который весело делает упражнения под лучами
палящего солнца, и весь он бронзово-коричневый, ж и в о й, излучающий
здоровье, а шофер белел с каждой секундой все больше и больше, печать
животного ужаса изменила его до неузнаваемости, морщины сделались такими
глубокими, что лоб, виски и щеки стали походить на печеные яблоки...
- Так лучше? - спросил Штирлиц. - Тебе удобно, Росарио?
- Да, - ответил тот.
Штирлиц снова вложил ему в руку браунинг, намеренно з а б ы в
придержать плечо франкиста.
- Давай, - сказал он. - Бей.
Росарио отбросился назад, выгнул руку и нажал на спусковой крючок,
как только ствол поравнялся с лицом Штирлица; сухо лязгнуло, а потом стало
так тихо, что казалось, все звуки вокруг исчезли и растворились.
- Ну и что? - спросил Штирлиц. - Поигрался?
- Спусти меня с кресла, - сказал Росарио.
- Зачем?
- Дашь нож. Я его зарежу.
- А вдруг ты метнешь нож, как индеец из Голливуда?
- Поставь меня перед ним на колени.
- Зарежешь?
- Да.
- Вынуть у него кляп? Пусть орет?
- Если не боишься воплей - сними.
Штирлиц вынул кляп у шофера:
- Ну, помолился?
- Развяжи меня, развяжи, - прошептал шофер, - я буду говорить тихо, я
расскажу тебе, как он мне велел привезти твою бабу, я скажу, кто ее
убивал, я все видел, я ездил в Хенераль Бельграно к Блюму, я один знаю тот
дом, куда он меня отправлял...
- Где он? - спросил Штирлиц.
Росарио откашлялся:
- Штирлиц, вы будете слушать либо его, либо меня.
- Я буду слушать обоих. Мне интересно, когда вы говорите дуэтом.
- Этот особняк на окраине Бельграно, - сипел шофер. - Там немцы...
Около аэродрома... Это как замок, туда не пройдешь просто так, там три
системы охраны, там...
- Послушайте, Штирлиц, - сказал Росарио, - мои контакты по линии ИТТ
заинтересуют вас больше, чем фантазии этого придурка... Дайте нож...
- Но ведь ты начал с того, как комендант Алькасара дал расстрелять
своего сына, пожертвовав жизнью мальчика во имя торжества Франко...
Допустим, я позволю тебе зарезать этого подонка, а ты скажешь: "Все,
теперь я спокоен, он молчит, а уж я тем более не скажу ни слова"... Может
быть такое?
- Я открою все, - хрипел шофер, - все, до конца! Я скажу тебе,
красный, как они убили твою женщину, я не трогал ее, я только привез ее к
ним, но я видел, что они с ней делали!
- Верно, он привез ее по моему приказу, - сказал Росарио. - А вот кто
сообщил мне о ней, я могу сказать, только я...
Штирлиц полез за сигаретами:
- Кто?
Росарио как-то странно, словно горбатый (хотя сейчас он так сидит, я
же привязал ему руку к шее), пожал плечами:
- При нем говорить не стану.
- Ты ж все равно зарежешь его, - Штирлиц усмехнулся. - Какая разница,
что он услышит?
Достав из кармана нож, Штирлиц нажал кнопку на рукоятке, выскочило
длинное лезвие; вытерев рукоять платком, Штирлиц вставил нож в руку
Росарио; тот судорожно сжал пальцы, прохрипев:
- Опусти меня перед ним на колени.
Штирлиц посмотрел на шофера:
- Говори, что хочешь сказать, пока он не перерезал тебе горло.
Шофер снова задергался, лицо стало и вовсе мучнистым:
- Я знаю все адреса, по всей Аргентине, я ездил по его приказам... Я
помню все номера домов, я скажу все...
- Говори, - сказал Штирлиц.
Шофер, дергаясь, словно бы за ним кто гнался, начал говорить; в
уголках рта появилась с у х а я пена; Штирлиц отметил, что ряд адресов
ему знаком; остальные запишет магнитофон, не зря он истратил на него
столько денег, американская новинка, микрофон лежит у двери в спальню,
запись прекрасна, все будет на пленке.
- Он говорит правду, - кивнул Росарио. - Только он не знает главного.
Паролей, связей, истории вопроса. При нем я этого говорить не стану.
Штирлиц поднял Росарио под руки и опустил на пол рядом с шофером.
И тут шофер тонко завизжал; Росарио уперся ножом в его шею, шофер
начал извиваться; Росарио нажал что есть силы, и Штирлиц увидел, как
разорвалась кожа и металл всасывающе вошел в тело.
Штирлиц оторвал Росарио от дергавшегося шофера, приложил его
окровавленные пальцы к листу бумаги, - надо сохранить улики; снова
закурил, чтобы хоть как-то унять дрожь, которая била его все сильнее.
- Ну? - спросил он. - Теперь закончим беседу?
Росарио странно залаял; Штирлиц не сразу понял, что он смеется.
- Ты ж все правильно понял, иха дель пута! Зачем ты позволил мне
кончить его?! Я ничего не скажу тебе! Ничего!
- Скажешь, - вздохнул Штирлиц. - Все скажешь.
Он подошел к столу, взял шприц, сунул его в руку Росарио, сделал
инъекцию снотворного, позвонил в "Кларин" и сказал:
- Соедините-ка меня с отделом новостей... Передайте репортеру, что
его ждет сенсация...
- Не делай этого! - крикнул Росарио, упершись взглядом в бумагу с
кровавыми отпечатками своих пальцев, которая валялась возле трупа шофера.
- Не делай! Я буду говорить!
- Говори, - Штирлиц опустил трубку. - Я слушаю. Но если ты хоть
что-то утаишь, пенять придется на себя. Ты должен уснуть через час.
Говори.
И тот заговорил...
...Когда Росарио уронил голову на грудь, Штирлиц развязал шофера,
снял ремни с резидента Пуэрта дель Соль, позвонил в "Кларин", назвал
адрес, куда надо приехать ("Дверь открыта, вас ждет сенсация, можете
успеть в утренний номер"), пошел в соседнюю комнату, взял кассету, сунул
ее в портфель, оглядел комнату, все ли в порядке; все в порядке, собаке
собачья смерть, и де Лижжо не будет в претензии - главный убийца спит; он
жив; медленно направился к выходу; шорох за спиной услышал не ушами, а
кожей спины; резко пригнулся; нож, брошенный Росарио, врезался в дверь
рядом с головой; Росарио смотрел на него дурными глазами, медленно
поднимаясь с кресла; Штирлиц подошел к нему и всадил еще один шприц со
снотворным.
После этого позвонил представителю Франс Пресс и корреспонденту
"Нью-Йорк таймс", оставил адрес, заметив, что копии заключений экспертиз о
таинственном убийстве женщины в горах и об инциденте с Росарио лежат на
столе: "Сделайте снимки и вызывайте полицию; можете задать вопрос, где
сейчас "подозреваемый" Брунн и почему его подозревают. Он будет отрицать
все. Но вы жмите. К сожалению, не могу быть с вами, потому что улетаю в
Европу, самолет через семь минут, пограничный контроль уже прошел,
схватить меня невозможно при всем желании".
А потом он бросился на почту, получил пакет и выехал на своем
"фордике" из Буэнос-Айреса, взяв направление на Кордову, оттуда до Виллы
Хенераль Бельграно полтораста километров, не больше.
РОУМЭН, СИНАТРА, ЛАКИ (сорок седьмой)
__________________________________________________________________________
Фрэнк Синатра прилетел в Майами; не выходя из аэропорта в город,
пересел на ожидавший его "дуглас" Луччиано, раскрашенный, словно
