до моего отъезда... Кто за то, чтобы утвердить сицилийский план?
- Болезнь наркомании может оказаться неуправляемой, Лаки, - заметил
Моретти. - У меня трое детей... Как бы этот бизнес не ударил бумерангом по
нашим семьям.
- На то ты и отец, чтобы держать детей в узде, - отрезал Лаки. - Ты
не янки, которые цацкаются с отпрысками. Ты итальянец. Твое слово - закон
для семьи. Нет, твое опасение не серьезно, Вильям, итальянцы умеют быть
сильными, когда речь идет об их женщинах и детях. Сила - это форма
доброты, согласись... Пусть ученые выдумают противоядие, найдут что-нибудь
безвредное, что могло бы так же веселить людей, как опиум или кокаин. В
конечном счете мы поможем человечеству не быть злым, не кидаться друг на
друга в ярости, подходи ко всему с точки зрения здравого смысла... Люди
выдумали атомную бомбу, но ведь через полгода каждый мог приобрести чертеж
бомбоубежища... Изобрели газы - ужас, конец света, мор! Появился
противогаз, и все встало на свои места. Нельзя регулировать прогресс,
Вильям. Это пустая затея. Он не поддается коррективам, идет сам по себе.
Каждое действие рождает противодействие, логика, не сердись, что я был
резок, но среди друзей нельзя кривить душой...
- Я - за, - сказал Кастелло, - хотя я тоже вижу в этом деле
бумеранг...
- Спасибо, друзья, - заключил Лаки. - И, наконец, второе... Вы все
знаете, что Бен Зигель для меня больше, чем брат... Как и для
Фрэнки-Боя... Вы все знаете, сколько раз он спасал мне жизнь... Но то, что
он вытворяет, ставит под угрозу не только наше дело, но и его самого. А он
ведь нам всем очень дорог, верно?
- Он замечательный парень, - сказал Синатра. - Просто ему крепко не
везет... У каждого человека бывают такие полосы, надо ее пережить...
Лаки положил свою ладонь на длинные пальцы Синатры:
- Ты очень добрый человек, Фрэнки-Бой, за это тебя так любит
Америка... Знаешь, сколько Бен задолжал банкам?
- Три миллиона, - ответил Вильям Моретти. - Мы навели справки.
Лаки покачал головой:
- Шесть с половиной. Если быть точным, шесть миллионов пятьсот сорок
три тысячи баков.
- Он взял под двенадцать процентов три миллиона у семьи дона Кало, -
заметил Кастелло. - Мне это очень не нравится.
Лаки кивнул:
- Мне тоже. Поэтому я предлагаю следующее: мы возьмем на себя все
долги Бена Зигеля, сделаем его генеральным директором отеля "Фламинго",
поручим игорный бизнес в Лас-Вегасе и запретим принимать какие бы то ни
было решения без нашей санкции.
- Ты хочешь простить ему шесть с половиной миллионов долларов? -
удивился Кастелло. - Слишком дорогой подарок.
- Эти деньги вернутся к нам через полтора года. Я все просчитал с
моими адвокатами. Они летали в Неваду, потом провели беседу с агентами
налогового управления в Вашингтоне. Бену не под силу реклама на радио и в
газетах. Он не знает, как ладить с властями штата. Он слишком уверовал в
то, что все покупается непосредственно за деньги. Это обижает уважаемых
людей, ставит их в положение потаскух, так нельзя, прежде всего надо быть
джентльменом.
- Я поддерживаю Лаки, - сказал Синатра. - Бен Зигель - чистый
человек, он лишен чувства жадности, такие - редкость.
- Голосуем? - спросил Лаки. - Мне бы очень хотелось, друзья, чтобы вы
доверились мне. В крайнем случае, если убыток не будет покрыт, я берусь
внести его долг в нашу общую кассу.
...Когда наутро Зигель узнал о решении совещания, он позвонил Лаки:
тот купался вместе с Синатрой, гоняли вдоль по берегу брассом, - в глубину
плавать нельзя, акулы; впрочем. Лаки порою уплывал на яхте в океан, три
его телохранителя с карабинами устраивались на мачтах, а он нырял с борта;
когда начинали грохотать выстрелы, он быстро оглядывался, стараясь
угадать, где появится кровавый круг, - ребята били по акулам без промаха,
купание между хищниками щекотало нервы, возвращало в молодость, почему так
быстролетна жизнь?!
- Слушаю тебя, Бен, - сказал Лаки, наблюдая за тем, как горькая
океанская вода стекала с его крепкого тела на изразцовый пол веранды, -
очень рад, что ты позвонил, брат.
- Брат? - переспросил тот с нескрываемой яростью. - Ты назвал меня
"братом"?
- А как же мне называть тебя?
- Ты подонок, Лаки! Неблагодарный, мелкий подонок!
- Зачем ты обижаешь меня, Бен? Что я сделал тебе плохого?
- Нет, вы посмотрите на этого апостола! - Бен, видимо, был пьян,
говорил громко, как на рынке. - Ты разорил меня, любимый брат! Пустил по
миру! Мне теперь положено распахивать дверцу твоего "паккарда", когда ты
решишь провести ночь во "Фламинго", в том отеле, куда я вложил всего
себя?! Или я должен рапортовать тебе о ситуации после того, как ты примешь
ванну и вызовешь в свой апартамент? Или я должен передавать сводки о
доходах кому-то из твоих адъютантов? Скажи кому! Я приготовлюсь заранее.
Витторио? Луке? Гуарази? Николо?
- Бен, ты болтаешь ерунду... Причем по телефону... Как ты был моим
другом, так ты им и остался. Мне стоило большого труда отбить для тебя то,
что я смог отбить... Генеральный директор, получающий процент с дохода, -
не так уж и плохо...
- Ты бы на такое согласился?!
- Я бы не стал влезать в авантюру, Бен. Я бы сначала посоветовался с
братьями... Выслушал их мнение... Только после этого я бы начал дело...
- Словом, так, б р а т... Либо ты отменяешь то, о чем вы за моей
спиной сговорились, либо пенять тебе придется на себя. В Голливуде любят
сенсации, а ты знаешь, что я умею рассказывать байки.
- Хорошо, Бен, - задумчиво ответил Лаки. - Я постараюсь что-нибудь
для тебя сделать.
- Только не очень долго старайся. Лаки! А то ведь я тоже знаю, как
надо поступать! Я очень не люблю, когда меня отдают на съедение волкам! Я
умею отвечать ударом на удар! Я скажу Америке то, чего никто не сможет ей
сказать.
- Дай мне время, Бен, - сказал Лаки. - И не глупи. Мы же с тобой
братья. Неужели ты позволил себе забыть, как мы начинали?
- Я сказал свои условия, - отрезал Бен. - И ты знаешь, где меня
найти.
Лаки Луччиано долго стоял у телефона, слушая, как резко, словно 505 в
ночи, пищали гудки отбоя; яростно бросил трубку на пол, она раскололась,
как кокосовый орех; обернулся к Гуарази:
- Позвони к Джонни, передай, что Бен тяжко заболел, пусть отправят к
нему самых хороших врачей...
И вернулся на берег.
- Что-нибудь случилось? - спросил Синатра.
- Ровным счетом ничего. Почему ты решил, будто что-то случилось?
- Потому что я артист, Лаки. Я обладаю даром чувствования.
- Ну и что ты почувствовал?
- Что-то плохое. И ты совсем белый...
- Ну, это легко исправить, Фрэнки-Бой, - Лаки обернулся к
телохранителю, что сидел под пальмой, крикнул, чтобы принесли виски;
раздраженно выбросив лед на песок, выпил; протянул лакею стакан; тот
плеснул еще раз - на донышко, по-американски. "Лейте до краев, - тихо
сказал Луччиано, - я же хочу выпить, а не выгадать паузу"; медленно,
маленькими глотками в о б р а л в себя желтую влагу, бросил стакан на
песок, поднялся, разбежался, прыгнул в океан и пошел кролем на глубину.
Синатра закричал:
- Лаки! Не сходи с ума! Лаки!
На берег высыпали телохранители, столкнули в воду лодку с сильным
шведским мотором, понеслись следом за Лаки; он обернулся в ярости:
- Вон отсюда! Я что, звал вас?!
Заплыв в океан, он перевернулся на спину и заплакал, потому что
явственно, словно в кино, увидел худенького Бена, который швырнул его на
землю, а сам выпустил очередь из автомата в тех, кто стоял напротив с
пистолетами в руках: "Ну, псы, ну, твари, они смеют поднять руку на моего
брата, ну, падаль подзаборная! Вставай, Лаки, прости, что я был вынужден
толкнуть тебя, нельзя толкать друзей, даже если хочешь им добра, но они бы
прошили тебя насквозь, так что купи себе новые брюки, я виноват, что эти
порвались, зато ты у меня здоровенький; черт с ними, с этими брюками..."
Пусть меня сожрут акулы - это быстрая смерть, думал Лаки, глядя на
растекшиеся слезами облака, пусть придет конец, я его заслужил, но ведь он
сам во всем виноват! Что я могу сделать, если против него встали все?!
Разве можно ссориться со всеми, разве можно считать себя умнее всех?!
Господи, прости меня! Но я не мог поступить иначе! Не мог, ну никак не
мог! За мною дело, тысячи людей, я отвечаю за них, неизвестных мне,
маленьких и темных, я Лаки Луччиано, а брат хочет нанести удар по этим
людям... Нет, он не х о ч е т, он уже н а н е с удар! Что же мне
остается делать? Ждать, пока он соберет пресс-конференцию и расскажет о
нашем бизнесе?!
Лаки вернулся на берег через полчаса; лицо было, как обычно,
улыбчивым, спокойным:
- Прости меня, Фрэнки-Бой, - сказал он, - очень хорошо, что ты не
поплыл следом, я был бы очень раздосадован этим, я люблю рисковать в
одиночку, вместе я люблю побеждать...
- Лаки, а теперь я бы хотел обсудить с тобой одним некий сумасшедший
проект, - сказал Синатра. - Он настолько сумасшедший, что говорить о нем
при ком-то третьем - значит, ронять свой авторитет...
- Давай обсудим сумасшедший проект, - легко согласился Лаки. - Иногда
сумасшествие таит в себе высший разум.
- Тебе ничего не говорит имя Роумэн? Пол Роумэн из ОСС?
- Откуда мне знать людей ОСС? - усмехнулся Лаки; даже с самыми
близкими он никогда не говорил ни слова о работе на разведку во время
войны; об этом знали только два человека из синдиката - Меир Лански и
Ланца; итальянцы не простят сотрудничества с п р а в и т е л ь с т в о м
другой страны, такой уж они народ, да и потом, будь то политики ОСС или
стратеги флотской разведки, все равно они все легавые, такая уж у них
суть, нельзя же переделать пойнтера, заставив его пасти выводок
вальдшнепов.
Он всегда помнил, как к нему обратились р е б я т а Макайра по поводу
одного их друга, потерявшего голову из-за девки: "Резидент в Испании,
идеалист, зовут Пол Роумэн, надо помочь ему сделаться реалистом; объект -
его девка, красотка из Норвегии, он ее очень любит, и семья Спарка, тоже в
прошлом был с нами, вел Португалию, у него дети, малыши очаровательны,
пусть, в случае нужды, поиграют на вашей ферме, дадут каждому по пони,
научат седлать, мальчишки забывают родителей, если им дать собак и пони,
но относиться к ним надо как к своим детям... Контракт будет стоить сто
тысяч, больше у нас нет денег, но зато есть память - мы отблагодарим тебя,
Лаки".
Наиболее деликатные операции Лаки поручал Гуарази; тот был обязан ему
всем, не столько даже он, сколько семья: именно Лаки спас его отца от
тюрьмы, а сестру вытащил из квартиры Чарли-Беса, сутенер умел играть роль
священника, сколько девушек погубил, падаль...
- Тогда я расскажу тебе фабулу дела, - продолжил Синатра, наблюдая за
тем, как Лаки выпил еще один стакан виски; такое он видел первый раз:
Луччиано никогда не пил и бранил Бена за то, что тот любит гулять, а
напившись, лезет на рожон, действительно лишен страха, тоже какая-то
аномалия, оборотная сторона трусости.
Выслушав Синатру, выпил еще полстакана; лицо побледнело, осунулось за
этот час, даже скулы стали выпирать; Лаки вспомнил растерянное лицо
резидента Эндрю, его испуг по поводу происходящего: "Зря вы меня бросили,
р е б я т а, так друзья не поступают; прощать можно ошибку, неловкость,
пьяную грубость; нельзя прощать продуманное, заранее спланированное
отступление, когда друга бросают в беде".
- А почему бы не рискнуть? - задумчиво спросил Лаки. - Ты знаешь
