карнавальный паяц, - красно-белые продольные линии, много синих звезд,
некий паллиатив национального флага, - и, кивнув трем безъязыким
телохранителям Лаки, прошел в кабину пилота: любил летать вместе с
экипажем, садился обычно на место второго летчика, в воздухе брал штурвал
на себя, испытывая острое ощущение счастья оттого, что громадная машина
послушна ему, словно маленький ребенок, которого водят на помочах, когда
он только-только начинает учиться ходить.
В Гаване на летном поле его ждали два "паккарда"; Лаки умел встречать
друзей. "Все же во мне неистребимо итальянское, - подшучивал он над собой,
- прекрасно известно, что от пули не уберегут и десять телохранителей; в
бронированную машину можно засадить пластиковую мину, да и вообще человек
слаб и хрупок, словно стрекоза, но ощущение бесшумной множественности,
постоянная тайна щекочут нервы. Что еще может щекотать нервы человеку, у
которого нет врагов?!"
Лаки Луччиано ждал Фрэнка Синатру в загородной вилле, на Варадеро,
неподалеку от замка Дюпона; долго хлопал его по плечам, говорил, что
наконец-то Италия получила своего национального героя в Штатах: "Нет
человека в стране, кто бы не знал твоих песен, Фрэнки-Бой, знаешь, какое
это для нас счастье?!" - "Не. надо дразнить янки тем, что я итальянец, -
заметил Синатра, - в стране взрыв национального патриотизма, сейчас лучше
быть стопроцентным американцем, поверь, Лаки. Когда все успокоится, мы еще
скажем свое слово, а пока давай будем обычными янки. Слава богу, что в
Голливуде рубят головы в основном неграм, евреям и славянам, я слишком
хорошо помню ту пору, когда судили Сакко и Ванцетти, мне плевать, что они
были красными, но ведь нас били другие банды подростков не за то, что мы
красные, а потому, что принадлежим к нации "грязных итальяшек".
Луччиано посмеялся: "Это хорошо, что ты стал мудрым, как тигр,
Фрэнки-Бой. Но если тигр долго не пускает в ход зубы, они у него крошатся.
Мне плевать на то, что про меня говорят. Пусть только не трогают. Я вырос
в условиях американской демократии: "говори, что угодно, но не пробуй
затронуть мои интересы, не спущу..." Пойдем, нас ждут Фрэнк Кастелло и Джо
Адонис, предстоит принять пару решений, и они далеко не просты..."
Луччиано говорил правду: решения, которые следовало принять, были
сложны, потому что речь шла о жизни и смерти его названного брата Бена
Зигеля и о новом бизнесе - наркотиках...
...После того как Луччиано был вывезен из американской тюрьмы, прошел
специальную подготовку на конспиративной базе военно-морской разведки США
с привлечением инструкторов ОСС, после его в ы б р о с а на Сицилию и
головоломной работы против нацистов, когда армия Паттона прошла сквозь
немецкие и фашистские укрепления практически без потерь, после того, как
Лаки вернулся в Нью-Йорк героем, но сразу же оказался под прессингом
старых политических противников из республиканского лагеря и был вынужден
покинуть страну, которую он любил, обосновался он не в Италии, как ему
было предписано, а на Кубе, девяносто миль от Майами, свой самолет, связь
постоянна, контакты не прерваны, а что есть важнее надежных контактов,
когда вертится бизнес?!
Лаки снял этаж в "Империале", купил виллу на Варадеро, два его
"паккарда" носились по улицам Гаваны под красный свет, полиция брала под
козырек, - ему это нравилось, он не считал нужным скрывать, как ему это
нравилось, чем меньше таишь сокровенное, тем лучше; в конечном счете на
Сицилии, прокладывая путь для американских войск, блокируя
партизан-коммунистов, он жил в пещере, спал на досках и ел черствый хлеб;
если сейчас человеку воздается за его труды, значит, это знамение божие.
Он устраивал приемы, на которые приходили сотни людей; угощения
славились изысканностью и, конечно, обилием; манера янки ставить на стол
салаты и фисташки казалась ему жлобской, - если уж позвал людей, дай им
поесть от души; он понимал, что это в нем от голодного детства и столь же
голодной юности; острее всего люди помнят чувство голода и ощущение
безнадежности, когда в кармане нет ни цента, а нужно купить билет на
сабвэй, чтобы доехать до биржи труда; переступить себя он, однако, не мог,
да и знал, что американцы народ прагматичный: где можно вкусно поесть -
забудут про диету, навернут так, что только хруст будет стоять за ушами.
Вот эти его щедрые приемы и привели к неожиданному краху: какой-то
журналист сообщил в американские газеты, что Лаки и не думает отдыхать в
Италии, шикует в Гаване, ошеломляя приезжих американцев и местную власть
царскими пирами и развлечениями в его ночных барах.
Поначалу Лаки Луччиано отмахнулся от этой новости; помощник его
адъютанта Гуарази сообщил об этом за завтраком; однако вечером он собрал
совещание штаба, поскольку ситуация стала развиваться стремительно: посол
Соединенных Штатов посетил министра иностранных дел Кубы и сделал
официальное заявление: "В случае, если мистер Луччиано не будет выдворен с
острова, правительство Соединенных Штатов предпримет экономические
санкции; всю ответственность за их плачевные результаты для Кубы власти
возьмут на себя".
Ночью Луччиано созвонился с американским резидентом:
- Эндрю, я был бы рад, если бы вы нашли для меня полчаса.
- О, конечно, Фрэдди, - ответил тот, впервые назвав псевдоним Лаки,
не имя, - давайте встретимся прямо сейчас, в нашем обычном месте, в
"Бодегите дель медиа".
Однако в этот маленький кабачок в районе Кавалерии (старая Гавана) он
не приехал: там обычно в ы с т у п а л Эрни Хемингуэй, да и многочисленные
американские туристы таращили глаза на певцов, исполнявших "гуантанамеру";
увиделись на конспиративной квартире Луччиано возле "Яхт-клуба".
- Что случилось, Эндрю? - спросил Лаки. - Я что-то никак не возьму в
толк: что произошло?
- Лаки, тебе надо лечь на грунт, - ответил резидент. - Я бессилен
что-либо сделать. Честное слово, если бы я знал правду, я бы сказал:
против тебя играют. Попробуй поглядеть линию Пендергаста, - это
единственно, что я могу тебе о т д а т ь... Информации у меня нет, я бы с
тобой поделился, ты знаешь, мне дороже дружба с тобою, чем с Генри,
поверь...
- Это посол? - спросил Луччиано.
- Да. Формально я хожу под ним, хотя у меня свой код и особые
интересы. Звони в любое время, но будет лучше, если ты сыграешь испуг и
отвалишь; пусть улягутся страсти.
- Я подумаю, Эндрю. Жаль, что бессилен помочь. Это обижает меня, -
сказал Лаки Луччиано. - Спасибо за ниточку Пендергаста, попробуем
размотать.
Через два дня разведка синдиката передала Лаки Луччиано меморандум, и
составлен он был не на кого-нибудь, но на президента Соединенных Штатов
Гарри Трумэна.
Оказалось, что еще в девятьсот восьмом году демократической партией
Канзас-Сити, родного города президента, руководил Том Пендергаст. Именно
он ввел в свой клуб застенчивого, худенького, очень молодого редактора
"Канзас-сити стар" Гарри Трумэна:
- Обкатайся в наших кругах, сынок, - посоветовал тогда Пендергаст, -
пойми, как делается политика. Это сложная наука. Искусство, точнее говоря.
Навык создавать коалиции и взрывать их, как только возникнет более
интересное предложение, которое можно обернуть во благо процветания этой
страны. А процветание гарантирует только одно: стремительный оборот денег.
Чем быстрее они совершают круговерть, тем больше прибыли оседает в банках.
А те обращают это на могущество державы, на что ж еще?!
Тогда Пендергаст понял, что, чем круче Белый дом завинчивает гайки
сухого закона, тем большую силу набирает "Коза ностра"; он съездил в
Чикаго, повстречался там с нужными людьми и вернулся в родной город с
неким Филиппе Каролло: "Это мой новый заместитель, знающий юрист и
надежный партнер в бизнесе".
Газета Гарри Трумэна повела кампанию за избрание Каролло в местный
сенат; п р о в е л и; вскоре после этого Каролло выдвинул Трумэна в
сенат Соединенных Штатов.
Трумэн испытал шок, когда - в Вашингтоне уже - узнал об аресте
Каролло; хотел связаться со своим боссом - Пендергастом, но тот лежал в
клинике; Трумэн полетел на родину, но успел лишь на похороны Пендергаста;
венок, который он положил на могилу старика, поражал обилием роз и гвоздик
с вкрапленными синими гиацинтами, цвет национального флага: патриотизм
прежде всего.
После траурной процессии Трумэн обмолвился несколькими словами с
племянником Пендергаста и его наследником Джимом. "Пусть все идет, как
идет, Гарри, - сказал Пендергаст-младший, - наши друзья прислали своего
человека, это Чарли Бенаджо, крепкий парень, пришло время выдвижения новых
кадров, Каролло - сыгранная карта, мы ему поможем, не думайте, но ставить
на него больше нет смысла, тем более что ему еще сидеть восемь лет".
Уже после того, как Трумэн сел в кресло президента, между
Пендергастом-младшим и Бенаджо произошел разрыв; скандал грозил перерасти
в излишне громкий; несколько раз упоминалось имя Трумэна; надо было
успокоить общественное мнение; именно поэтому объектом для удара по мафии
выбрали Лаки Луччиано, арест ему не грозит, а шума много, - пусть все
знают, что президент и его штаб беспощадны по отношению к любому
представителю мира организованной преступности.
Лаки снова позвонил в резидентуру; Эндрю приехал на встречу через
час. Выслушав Лаки, сказал:
- Ты же понимаешь, что я не в силах противостоять Белому дому?
- А я бы встал на твою защиту, Эндрю... Даже если бы сам господь бог
обидел тебя без всякого на то повода.
- Ты - богатый, - вздохнул Эндрю. - Тебе можно задирать даже бога. А
я чиновник, Лаки. Бедный чиновник, который вынужден держаться за кресло.
Такая уж у нас судьба...
- Стоит ли бросать друга в беде, Эндрю?
- Стоит ли требовать от друга невозможного. Лаки? Ты же сам часто
повторяешь эти слова...
- Ты не пытался связаться с боссами?
- Пытался. Они тоже считают, что ты должен лечь на грунт. Пока что.
На какое-то время. В конечном счете мы поможем тебе в Европе.
- Хорошо, Эндрю, - ответил Луччиано. - Я приму твой совет к сведению.
С этим и ушел.
Твари, сказал он себе, садясь в машину, маленькие, трусливые люди;
получив свое, прячутся в норку, как мышата; что ж, они еще пожалеют о том,
что так легко о т д а л и меня мистеру президенту. Я не та монета,
которой можно расплачиваться за собственные грехи, они в этом убедятся.
В свои апартаменты, снятые в отеле. Лаки Луччиано не вернулся; сразу
же отправился на Варадеро; вызвал на совещание Фрэнка Кастелло, брата
создателя чикагской мафии Ральфа Капоне, мудрого Джо Адониса и автора
к о н ц е п ц и и игорных домов нового типа Вильяма Моретти; попросил
прилететь и Синатру, тем более Фрэнки-Бой отчего-то заинтересовался Пепе
Гуарази.
- Поскольку я на мушке, - сказал Луччиано, когда друзья собрались на
огромной террасе (двести квадратных метров, выдвинутых в океан), - и этот
ужин можно считать в какой-то мере прощальным, встретимся, видимо, лишь
через полгода, когда утихнут страсти, мне бы хотелось обсудить с вами два
кардинальных вопроса... Первое: виски продают в каждой аптеке, в любом
баре и ресторане, виски дороги, люди предпочитают пиво, от него тоже
балдеют, но стоит это в семь раз дешевле... Вношу предложение: Сицилия
превращается в мировой центр по переправке наркотиков в Штаты... Таким же
центром, но в основном кокаиновым, должен стать какой-то регион Латинской
Америки. Это предстоит проработать. Времени мало, а решение надо принять
