му, что Рик впервые в жизни впал в самую настоящую ярость. В отличие от
большинства людей, страдающих комплексом неполноценности, он никогда не
был раздражителен и агрессивен. Он переживал свое несчастье тихо и мед-
ленно. Он его пережевывал. Меланхолично и нудно. Так пережевывает жвачку
корова в панаме.
Но на этот раз он сорвался. Открылось совершенно новое качество его
характера - способность к безоглядности и безрассудству. Он пришел к вы-
воду, что если уж судьбе было надобно сделать его таким обычным, то он,
со своей стороны, волен отомстить - волен сделать свою подлую судьбу
исключительной.
Стоит ли говорить, что бедному Рику это не удалось? Он совершил нес-
колько героических, на его взгляд, поступков, но все они, увы, не имели
никаких необычных последствий.
Одна из таких попыток, правда, чуть не закончилась трагически - Рик
попал в автомобильную аварию. Но он мог попасть в нее в любое время и в
любом месте, так что ничего из ряда вон выходящего в этом не было.
Рискованное предприятие Рика началось так. В один из выходных дней он
вышел из дома, сел за руль своего автомобиля и поехал... в Рамаллу.
Удачно миновав все полицейские посты, он въехал в центр арабского горо-
да, демонстративно поставил свой автомобиль на площади, вошел в людное
кафе и на высоком литературном иврите ("Не соблаговолите ли вы, уважае-
мый господин...") заказал чашечку кофе.
Толстый и потный араб, стоящий за стойкой, разговаривал с приятелем.
Он мельком взглянул на Рика, неопределенно кивнул и начал варить кофе,
продолжая разговор. Рик оглядел зал. Под брезентовым навесом сидело не
меньше пятидесяти палестинцев. Все были заняты своими делами. Кто ел,
кто играл в нарды, кто читал газету, кто просто разговаривал. Рика для
них не существовало.
Тогда он совершил еще одно безумство - вытащил из кармана мятую вяза-
ную кипу и нахлобучил себе на голову.
Враг дремал. Толстый повар выдал Рику чашку крепкого кофе по-турецки,
отсчитал сдачу и вновь повернулся к собеседнику...
На обратном пути возле перекрестка Латрун автомобиль Рика остановил
израильский полицейский патруль. Офицер наклонился, заглянул внутрь ма-
шины, коснувшись небритой щекой носа водителя, и крикнул напарнику:
- Здесь никого нет!..
Затем он дежурно добавил в пространство: - Проезжай!..
А через несколько километров, на подъеме в Иерусалим, тяжелый грузо-
вик врезался в багажник машины Рика, стоявшей на светофоре. Рик отделал-
ся легким сотрясением мозга. На следствии водитель грузовика - пожилой
палестинец из Рамаллы ("Ага!" - отметил про себя Рик) - заявил, что...
не заметил стоящего впереди автомобиля.
- Сам не знаю, что со мной случилось! - сказал он. - Ехал, как обыч-
но. Вижу - красный свет, пустой перекресток. Ну я и остановился на ли-
нии... Ну не видел я никакого "Форда" впереди!! Не видел!!!
В другой раз Рик нагло вошел в здание Генерального штаба армии в
Тель-Авиве. Он набил карманы мелочью, захватил с собою ключи от кварти-
ры, а под брючный ремень над правой ягодицей внедрил массивную подароч-
ную зажигалку, сделанную из бронзы в форме портативного дамского писто-
лета.
Перед магнитными воротами сидели два молоденьких солдата. Рик, взаим-
но не обращая на них никакого внимания, ровной походкой вошел в ворота и
вышел с обратной стороны. Раздался несусветный звон. Солдаты встрепену-
лись, огляделись по сторонам, затем один из них нажал на пульте какую-то
кнопку, и звон прекратился.
- Я же говорил тебе, что аппарат барахлит, - обратился один к друго-
му. Затем он обвел глазами помещение пропускного пункта и остановил
взгляд на Рике, который стоял по ту сторону ворот, держа в руках зажи-
галку, и изо всех сил пытался придать своей растерянной улыбке наглое
выражение.
- Чего стоишь? - дружелюбно спросил солдат. - Проходи...
Рик пожал плечами и прошел. Он побродил по двору, сталкиваясь с офи-
церами и девушками в форме, зашел в здание, побывал в приемной какого-то
генерала, минут двадцать простоял в прохладе центрального компьютерного
зала. Сотрудники Генштаба сновали вокруг него, как муравьи. Один из них
попросил Рика подержать папку с документами, нагнулся и завязал шнурок
на ботинке. Другой, натолкнувшись на Рика в коридоре, вежливо извинился
и подробно объяснил, как пройти к выходу...
В общем, Рик перестал безумствовать и стал жить, как прежде. Над со-
держанием этого, с позволения сказать, сосуда злосчастная судьба порабо-
тала не больше, чем над его формой: на дальнейшие "подвиги" Рику, увы,
не хватало фантазии.
Однажды он посмотрел американский фильм про операцию в Антабе с
Чарльзом Бронсоном в главной роли, а ночью увидел этот фильм во сне. Это
был весьма странный сон. Всеми событиями управлял какой-то невидимый ру-
ководитель. Он расставлял людей по местам, говорил, кому куда идти и ко-
му что делать. Но главное - он страшно мешал Рику занять подобающее мес-
то в этом героическом сценарии. В начале сна Рик ощущал себя руководите-
лем операции Чарльзом Бронсоном. Эта роль показалась ему наиболее пред-
почтительной. Но невидимый диктатор железной рукой отстранил Рика, оста-
вив Бронсону бронсоново. Тогда Рик попытался стать Йони Нетаниягу, одна-
ко - без чьего-либо постороннего вмешательства - передумал, поскольку
перспектива погибнуть от предательской пули его не прельщала. Затем он
появился в рядах террористов и начал корчить на своем невыразительном
лице жуткие гримасы, которые должны были выражать жестокость, кровожад-
ность и фанатизм. Но тут опять вмешался невидимый режиссер. Он, смеясь,
отобрал у Рика автомат Калашникова, схватил его за шиворот и швырнул на
пол. Так Рик оказался среди заложников. "Здесь твое место", - сказал ему
голос.
И Рик смирился. Более того, в первый раз за всю свою сознательную
жизнь он вдруг ощутил себя действительно на месте. В этом сумбурном сне
все было разложено по полочкам. И невзрачный человек по имени Рик имел
здесь свою особую нишу. Находясь среди десятков несчастных людей, он был
почти счастлив. Он был на грани открытия, на грани величайшего открытия
своей жизни. Он был близок к просветлению, к вожделенному узнаванию сво-
его места под солнцем, своей тарелки, в которой он с острым блаженством
ощутит свою "разность".
О, если бы он мог проснуться именно в этот момент! Если бы ему не
пришлось досмотреть эту грандиозную провокацию до конца! Увы, судьбе бы-
ло угодно, чтобы Рик спал, чтобы действие развивалось.
Развивалось оно, собственно говоря, по известному сценарию. В аэро-
порту Антабы ("Энтьеббе", - говорят угандийцы) приземлился самолет с де-
сантниками. Завязался бой. Рика, увы, не оказалось среди раненых пленни-
ков (а он так желал себе легкого ранения!). Но кошмар был совсем не в
этом. Рика не оказалось и в самолете, который унес освобожденных залож-
ников на родину! Не оказалось. Потому что про него просто забыли. Его не
заметили, когда считали людей, на него никто не обратил внимания, когда
проводили погрузку в самолет. А Чарльз Бронсон, проходя мимо Рика, ска-
зал в переговорное устройство:
- Все! Операция завершена! Отходим!..
И они отошли. Рик сначала растерялся. Он хотел как-то заявить о своем
присутствии, пытался крикнуть, броситься вдогонку. Но, как это всегда
бывает во сне, голоса у него не оказалось, а ноги налились свинцом.
Его бросили все, даже режиссер этого чудовищного спектакля. Ни его
голос, ни его железная рука больше не находили несчастного Рика в зах-
ламленном помещении африканского аэропорта.
Взревели моторы, самолет тяжело поднялся и улетел. Рик остался один.
Настолько один, что однее и быть не может.
Когда стих гул удаляющегося самолета, Рик увидел, что убитые терро-
ристы медленно поднимаются на ноги, собирают свое оружие и плавным кача-
ющимся строем уходят, растворяясь в сплошном бетонном брандмауэре. Этот
строй проплыл буквально в метре от Рика. Он даже почувствовал запах по-
та, крови и пороха, исходящий от убийц. Но ужас был не в том, что мерт-
вецы ожили, а в том, что и они, эти кровожадные звери, не увидели Рика.
Он, уже смирившийся с тем, что ему не дано стать героем, с глубочайшей
черной тоской понял, что ему отказано и в привилегиях жертвы.
Этот кошмар, с определенными вариациями, стал повторяться довольно
часто. Со временем Рик почти перестал спать. Он находил себе какое-ни-
будь дело, лепил, рисовал ночи напролет и всеми силами боролся со сном.
Его бормотание - он давно уже привык говорить, ни к кому не обращаясь, -
все больше напоминало бред. Однако мысли его постепенно обретали все
большую ясность. В них стала появляться некая зловещая логика.
- Я так больше не могу, - говорил он себе. - Это должно когда-нибудь
кончиться... Если меня никто не видит, значит, меня нет... Но ведь я
есть! Здесь что-то не так. Если меня нет, значит, меня не должно быть. А
если я есть, значит, меня должны видеть... Ведь я же не прозрачен!!. О,
как я устал от всего этого!.. Как мне заставить их прозреть!..
Он не мог смириться со своим положением в первую очередь потому, что
ощущал дикое, безысходное, изматывающее одиночество. Каждый раз, когда
он наталкивался на невидящий взгляд, в его мозгу воскресала картина уле-
тающего самолета, а его сердце заходилось в черной одинокой тоске.
Когда голодающие ирландские узники стали один за другим умирать в
британских тюрьмах, Рику пришла в голову идея объявить голодовку.
- В знак протеста, - сказал он себе. - Против всех. Против слепой же-
ны, слепых детей, слепого человечества. Против мира этого слепого, про-
тив Бога этого незрячего, который неспособен различить созданное им же
самим существо...
В один из дождливых зимних понедельников Рик на работу не пошел. Рано
утром он пробрался на кухню и на мягкой салфетке нацарапал записку своей
жене. Записка гласила: "Жанна! Я объявляю голодовку! В мою комнату прошу
не входить! Еды прошу не предлагать! Детей ко мне прошу не пускать!"
Категорический тон этой записки начисто разрушала последняя фраза,
довольно безвкусная и призывно-сентиментальная: "Пока еще твой Рик Ко-
рен".
На этой салфетке, расстеленной на подносе исписанной стороной вниз,
Жанна принесла Рику в комнату ужин. Это случилось вечером, когда она
вернулась с работы. Записку она явно не читала, а о том, что Рик весь
день провел дома, даже не подозревала.
От ужина Рик категорически отказался. В течение последующих двух дней
Жанна еще дважды пыталась покормить мужа, причем один раз - с ложечки.
Но получив резкий раздражительный отпор, оставила свои попытки, обронив
на прощание взбесившую Рика фразу: "Ну ты у меня уже большой. Захочешь -
сам поешь!"
С работы никто не звонил. "Неужели они не заметили, что меня вот уже
три дня нет на месте? - думал Рик. - Неужели они настолько равнодушны,
что даже не нашли времени позвонить, справиться о моем здоровье? А вдруг
я умер?!."
Звонок с работы раздался через восемь дней.
- Иди! - крикнула жена. - Тебя.
Ослабевший Рик поднялся с дивана и побрел к телефону, шаркая тапочка-
ми по полу. "Наконец-то, - подумал он. - Опомнились... Сейчас я им все
выскажу!.."
Но высказать он ничего не успел. Из телефонной трубки ему в ухо посы-
палась скороговорка секретарши директора.
- Рик Корен?
- Да...
- Я обзваниваю всех сотрудников по списку. Уведомляю вас, что с завт-
рашнего дня мы бастуем. Так что на работу можете не выходить...
- А вы разве не заметили, что я "бастую" уже целую неделю? - только и
успел крикнуть Рик.
- Правда? Какой вы молодец! - и секретарша бросила трубку.
Эта дождливая и на редкость холодная зима стала для Рика последней.
После десятидневной голодовки его организм настолько ослаб, что подхва-
тить простуду оказалось делом нескольких минут. Рик вышел на работу,
просидел за своим столом полдня, почувствовал тошноту и головокружение,
