своих трудов и сбрасывает остатки в бесцветную тень. Что хоть случилось,
объяснил бы неграмотному?
- Да я и сам не знаю, что, - говорит. - Как ближе туда, так мои
призраки просто взбунтовались. Такое впечатление, что они другого хозяина
почуяли, посильней меня намного. Хорошо, что вся теневая нечисть, которую
я творю, по моему приказу исчезает раз и навсегда.
- Ага, - говорит ехидненько Ар, - исчезает.
И на пару новых, недавно зажженных факелов показывает, там из одного
пламени в другое скачет уцелевшее марево. Попляшет в одном языке и в
другой перейдет.
- Ну, это ничего, - Чисимет успокаивает. - Огневичок статья особая. Я
его убить не могу, но и он нам вреда причинить ну, никак не сможет, так
ведь, а?
Огневичок превращается в мини-Чисимета, согласно кивает головой и
снова исчезает в пламени. Анлен очень уставшим голосом спрашивает:
- А этот, другой хозяин, он что, в этой комнате сидит?
Чисимет смеется:
- Что ты! Он, наверное, далеко очень, а в комнате только маленький
его образ, на который направлен кончик его мысли. Но какая же у него сила,
если даже сотворенные мною дурни рвались к нему, как бабочки на свет.
Может быть, это и есть тот самый Друг, с которым Куранах советоваться
хотел? Ладно, пока что лягу-ка я спать, устал я сильно, да и все,
наверное.
И то верно, но перед отбоем нужно выполнить ритуал вежливости. Я
подхожу к стене, поднимаю ковер, вынимаю вбитый полчаса назад в слуховое
отверстие кляп и ору туда, что есть сил: "Спокойной ночи!!!" В ответ
раздается невнятное ругательство. Итак, что день грядущий нам готовит? - с
этой мыслью я и засыпаю.
Подъем здесь устраивают ударами в железный щит. Анлен еще перебирает
волосы, когда к нам заходит четверо гномов и без лишних слов ведут в зал.
Куранах молчит. Вместо него корявый гном объявляет, что "во исполнение
воли короля великого Куранаха чужеземцы неизвестного прошлого с целью
неясной к Пресному морю стремящиеся, а посему опасные для Союза Свободных
Народов, а также как один из них бесцветного клейма носитель, направляются
в Южный Край для блага и чистоты государства нашего и всего Светлого дела.
Под надзором им пребывать одиннадцать лет, и потом отпущенными за пределы
королевства быть. Или же быть им в Южном Краю вечно. Или же быть по срока
истечению отправленными для очищения в места, для сего предназначенные.
Или же быть им убитыми за непослушание и строптивость".
Вот так оно и бывает: берут нас под стражу и ведут на какой-то двор у
стены. На нем десятка полтора телег, а на них клетки установлены. Гном с
железным обручем и прозрачным камнем на нем брюзжит:
- Ну, куда теперь их девать? И так все забито!
Голос у гнома знакомый - ну да, тот самый, что в магнитофоне был.
Итак, знакомец подходит ко мне и строго осматривает мешок, вытаскивает из
него рацию, пару батарей и магнитофон, долго пытается понять, зачем мне
это железо, и не обнаружив никаких скрытых свойств, отдает обратно -
однако мягкие у них тут порядки! Затем команда - телеги со скрипом и
скрежетом трогаются. В клетке со мной три человека, мрачный орк и еще
кто-то неясный, хотя почему неясный - явный хаттлинг.
- Ну, - говорю, - привет честной компании. Кто за что?
Один из мужиков молча помогает мне снять мешок, а затем, коротко
размахнувшись, организовывает мне зуботычину, а потом ногой в живот; я
лежу в углу клетки, вытираю кровь с губ и размышляю, что же во мне такого
гадкого, что не понравился так? Хаттлинг хихикает, а орк цедит: "Сам
сначала расскажи".
- А что, и расскажу, и драться незачем. Путник я, иду к Пресному
морю, а Куранах на мне бесцветку нашел и на юга отправил, и сотоварищей
моих, чтоб не обидно было.
Тот, который бил, извиняется:
- Ты не обижайся, я уж думал, ты из этих, из дворцовых, уж больно
нагло начал. А у нас тут народ простой и на них обиженный. Мы вот трое - с
серыми клеймами, хаттлинг с запада пленный, а он...
Орк сам представляется:
- Вез таких же вот на очищение, да разбежались, а собрать лесные не
дали. Вот теперь самого везут.
- А что там, на юге? - я интересуюсь.
- Болота. И в них всяческая живность и нежить. Их осушать надо, чтобы
после Общего Дела было где жить.
- А что за "Общее Дело"?
- Ну, ты как с луны прямо слез, ей-ей. Общее Дело - это когда все
станет хорошо, как в старые времена, о каких эльфы рассказывают. Но только
уже не только для них, но и для всех народов, в Союз входящих.
Отходчивый мужик дополняет рассказ орка:
- А вообще, никто толком не знает, что это такое, и как все это
будет. Куранах-то обещает со слов Друга, ну, и каждый понимает по-своему.
Но говорят, что клейменных тогда отпустят, кто жив будет. Всему этому
сейчас цена во.
Мужик сводит пальцы на микронное расстояние. Я бы дал еще меньше, но
это мое личное дело. Я отхожу в угол, сдвигаю хаттлинга и начинаю думать.
Конечно, мы сглупили, сунувшись к королю с открытой душой без разведки, но
кто мог знать! Теперь не о прошлом, о будущем надо думать. С югов,
конечно, надо сбежать, но куда? И как выручать Ларбо и летчиков? А может,
с этих болот - да на бербазу, и оттуда уже устраивать спасательные
операции - но на чем? Танка нет, самолета тоже. Или вот дурная мысль:
выйти на этого самого Друга и его за жабры взять. Как же, взял один такой,
но все же, видимо, только в нем ключ к тому, что в этих краях творится -
ко всем этим южным болотам, гномо-эльфийским союзам, кстати, надо узнать
такую вещь:
- Народ, а что, эльфы на юге тоже болота сушат да елки окучивают?
В ответ звучит дружелюбный хохот, а орк поясняет:
- Да они, если б так, от обиды перемерли б. Из эльфов да лупоглазых
второе южное войско состоит.
- Это что же, им оружие дают?
- В насмешку так говорится - войско. Просто у них работа другая:
чистить то, что мы осушаем. Они в темноте видят, и нечисть чуют - вот и
давят призраков да духов размазывают. Тоже не мед. А чтобы они за собой
чистоту оставляли, за ними нас, гоблинов, приставляют, и срок от этого
зависит.
- Это умно, ей-ей, - мужик усмехается. - Вам-то свою родню нечистую
куда как проще увидать.
Орк узкими глазками из темноты посверкивает, злится, но молчит - он
один, мужиков трое, да и я тоже, наверно, не при деле в случае чего не
останусь. Так и едем. Холстина, что на крыше, прогрелась, вентиляции
никакой, духота и жара. Телега то скрипит, то визжит, то принимается
колыхаться, как дерево на ветру. Смены впечатлений никакой, и приходится
размышления продолжить.
Итак, Друг ситный, он же закадычный. Чисимет почти что выпустил
призраков из рук, когда они были рядом с местом беседы Друга с Куранахом.
Тот же Чисимет утверждает, что Друг находился в этот момент далеко и на
наших дураков внимания не обратил. Видать, неслабый он колдун, или,
вернее, маг. Колдун - это что-то мелкое, деревенское, в лучшем случае,
придворное, а маг - сам себе на уме, и политика у него собственная.
Похоже, что сила у него вторая, если не первая. Но почему же он тогда
сидит так тихо - ведь никто о нем и не слыхивал, а может, имеется в виду,
что когда услышит, поздно будет? А зачем такой подход, когда стремления к
равенству-братству направлены? И для стандартных претензий на мировое
господство тоже не то. Он же не может не знать, что, Врага раздолбав,
эльфы и близкие к ним ушли на Заокраинный, и сейчас можно сделать в тех же
Средних Землях любое абсолютно дело. Но Друг сидит тут, манит Куранаха
каким-то общим делом, а тот за него аж обеими руками держится, как макака
за банан. Трудовые лагеря организовал, пожалуйста! Конечно, поосторожней
надо с земными аналогиями, но тут иначе и не скажешь. И Властелина этого
западного Друг не трогает, хотя он угроза "Общему Делу". А если Властелин
и Куранах - марионетки? И Друг их стравливает в каких-то своих целях? Мои
размышления прерывает какое-то карканье, визг смертельно напуганной лошади
и крики охраны.
Повозка тормозится, и все ползают по стенкам в надежде найти
какую-нибудь дырку. Дыр нет, но это не беда, ибо брезент сдергивает
охрана. Обе лошади, тащившие нашу телегу, лежат в неживых позах, с драными
ранами на шеях и пробитыми черепами. Другие повозки не в лучшем состоянии,
только в одной упряжке верещит все еще живая лошаденка, вряд ли ей еще
бегать придется. Вокруг - благодать: степь с цветочками, кузнечики
стрекочут и птички цвиркают, а охрана - люди и гномы - заняты странным
делом - жгут пучки чего-то травоподобного и суют их в дыры в земле, а из
других поднимается дым. Контрастом со всей окружающей гармоникой из нор
выбегают мерзкие звереныши - навроде хорька, но с саблеобразными задними
когтями и клювом на носу. Гномы их весьма ловко долбают топорами, но еще
большее количество этой мерзости убегает, улепетывает в степь. Я вспоминаю
Карами - не иначе, творения звездочета, от политики далекого. Они, гады,
видать, из нор на шеи лошадям прыгали, клювом голову били, а задними
когтями глотку драли.
Лошадиные страдания заглушает истошный визг - один хорь влетел в
клетку с Анлен и тремя толстенными бабами в передниках. Зверюга ошалел от
всего происходящего и готов кинуться на первого попавшегося. Я, забыв обо
всем, кидаюсь в решетке и готов ее зубами грызть, но тут один из воинов
срезает хоря меткой стрелой. Хотя нет, стрела-то как раз была неметкая, но
такое впечатление, что кто-то ее как за ниточку дернул и в гада направил.
Что-то уж больно много чудес вокруг Анлен происходит в критические
моменты, а?
Начальник конвоя, гном железный-обруч-с-халцедоном, начинает
оперативно распоряжаться. Из клеток выгоняются все люди и орки - орков в
караване штук пять. Впрягшись в повозки, мы затаскиваем их на ближайшую
высотку, метров пять над общим уровнем, холмом-то назвать стыдно, и ставим
кругом.
Дальше следует маленькая заминка: обруч-с-камнем замечает моих
соседей по клетке и учиняет хай, а воин просто-железный-обруч слушает
равнодушно и также равнодушно отвечает. Да, мол, знаю, что земляков в
одной упаковке быть не должно. Да, мол, забыл. Да, мол, сейчас это дело
поправим. Итак, небольшая перетасовка. Двух мужиков уволакивают неизвестно
куда, а к нам подселяют неизвестного краболова и Грэнью, он уже без обруча
серебряного. Гриня пытается разыграть принцип: орк, человек, краболов,
хаттлинг - в какую компанию попал! Но это ему не удается, ибо мы все сидим
по углам, а мужик-зубодробильник в середине, и независимую позицию, ну,
никак не занять. Гриня долго размышляет, потом, видимо, узнав, выбирает
меня.
- Ты не против, если я рядом сяду?
- Я-то нет. Не имею привычки на товарища свысока глядеть только
потому, что он другого народа. И вообще, здесь такого не любят, - это я
говорю, а сам вспухшую губу почесываю для большей наглядности. У Грини
гонор несколько облезает, как краска с деревяшки - не то, чтоб совсем, но
достаточно. Он встает и представляется:
- Грэнью, бывший тысячник второго западного войска. Нарушен сюда за
нарушение законов о равенстве народов, хотя это ложь и доносы, - помолчал
Гриня и поправился, - в основном ложь и доносы. Но я не знаю, кто из моей
тысячи мог так подло меня продать.
Мужик по очереди всех представляет в том же дипломатическом тоне, а
краболов оказывается кем-то вроде браконьера, там свои тонкости, да я
вникать не стал. Кстати, мужика зовут длинно и трехсложно, а в переводе
получается "Взубногой" - подходяще. Гриня видит рядом и шумно терзается -
кто же такой подлец в тысяче нашелся. Я не выдерживаю:
