вызванной разрушающей его болезнью. Но судья, пересилив боль, продолжал:
- Говори! Хотя что еще можно сказать в свою защиту после того, как во
всем признался?
- Вы сами об этом будете судить, ваша честь.
- Для этого я сюда и прислан.
- Прошу и вас, господа, - обратился Блад к членам суда, которые бес-
покойно задвигались под уверенным взглядом его светло-синих глаз.
Присяжные заседатели смертельно боялись Джефрейса, ибо он вел себя с
ними так, будто они сами были подсудимыми, обвиняемыми в измене.
Питер Блад смело вышел вперед... Он держался прямо и уверенно, но ли-
цо его было мрачно.
- Капитан Гобарт в самом деле нашел меня в усадьбе Оглторп, - сказал
Блад спокойно, - однако он умолчал о том, что я там делал.
- Ну, а что же ты должен был делать там в компании бунтовщиков, чья
вина уже доказана?
- Именно это я и прошу разрешить мне сказать.
- Говори, но только короче. Если мне придется выслушать все, что
здесь захотят болтать собакипредатели, нам нужно будет заседать до вес-
ны.
- Я был там, ваша честь, для того, чтобы врачевать раны лорда Гилдоя.
- Что такое? Ты хочешь сказать нам, что ты доктор?
- Да, я окончил Тринити-колледж в Дублине.
- Боже милосердный! - вскричал Джефрейс, в голосе которого вновь заз-
вучала сила. - Поглядите на этого мерзавца! - обратился он к членам су-
да. - Ведь свидетель показал, что несколько лет назад встречал его в
Танжере как офицера французской армии. Вы слышали и признание самого
подсудимого о том, что показания свидетеля правильны.
- Я признаю это и сейчас. Но вместе с тем правильно также и то, что
сказал я. Несколько лет мне пришлось быть солдатом, но раньше я был вра-
чом и с января этого года, обосновавшись в Бриджуотере, вернулся к своей
профессии доктора, что может подтвердить сотня свидетелей.
- Не хватало еще тратить на это время! Я вынесу приговор на основании
твоих же собственных слов, подлец! Еще раз спрашиваю: как ты, выдающий
себя за врача, мирно занимавшегося практикой в Бриджуотере, оказался в
армии Монмута?
- Я никогда не был в этой армии. Ни один свидетель не показал этого
и, осмеливаюсь утверждать, не покажет. Я не сочувствовал целям восстания
и считал эту авантюру сумасшествием. С вашего разрешения, хочу спросить
у вас: что мог делать я, католик, в армии протестантов?
- Католик? - мрачно переспросил судья, взглянув на него. - Ты - хны-
кающий ханжа-протестант! Должен сказать тебе, молодой человек, что я но-
сом чую протестанта за сорок миль.
- В таком случае, удивляюсь, почему вы, обладая столь чувствительным
носом, не можете узнать католика на расстоянии четырех шагов.
С галерей послышался смех, немедленно умолкший после направленных ту-
да свирепых взглядов судьи и криков судебного пристава.
Подняв изящную, белую руку, все еще сжимавшую носовой платок, и под-
черкивая каждое слово угрожающим покачиванием указательного пальца,
Джефрейс сказал:
- Вопрос о твоей религии, мой друг, мы обсуждать не будем. Однако за-
помни, что я тебе скажу: никакая религия не может оправдать ложь. У тебя
есть бессмертная душа. Подумай об этом, а также о том, что всемогущий
бог, перед судом которого и ты, и мы, и все люди предстанем в день вели-
кого судилища, накажет тебя за малейшую ложь и бросит в бездну, полную
огня и кипящей серы. Бога нельзя обмануть! Помни об этом всегда. А сей-
час скажи: как случилось, что тебя захватили вместе с бунтовщиками?
Питер Блад с изумлением и ужасом взглянул на судью:
- В то утро, ваша честь, меня вызвали к раненому лорду Гилдою. По
долгу профессии я считал своей обязанностью оказать ему помощь.
- Своей обязанностью? - И судья с побелевшим лицом, перекошенным ус-
мешкой, гневно взглянул на Блада. Затем, овладев собой, Джефрейс глубоко
вздохнул и с прежней мягкостью сказал: - О, мой бог! Нельзя же так испы-
тывать наше терпение. Ну хорошо. Скажите, кто вас вызывал?
- Находящийся здесь Питт. Он может подтвердить мои слова.
- Ага! Подтвердит Питт, уже сознавшийся в своей измене. И это - ваш
свидетель?
- Здесь находится и Эндрью Бэйнс. Он скажет то же самое.
- Дорогому Бэйнсу еще предстоит самому ответить за свои прегрешения.
Полагаю, он будет очень занят, спасая свою собственную шею от веревки.
Так, так! И что все ваши свидетели?
- Почему же все, ваша честь? Можно вызвать из Бриджуотера и других
свидетелей, которые видели, как я уезжал вместе с Питтом на крупе, его
лошади.
- О, в этом не будет необходимости, - улыбнулся верховный судья. - Я
не намерен тратить на вас время. Скажите мне только одно: когда Питт,
как вы утверждаете, явился за вами, знали ли вы, что он был сторонником
Монмута, в чем он уже здесь сознался?
- Да, ваша честь, я знал об этом.
- Вы знали! Ага! - И верховный судья грозно посмотрел на присяжных
заседателей, съежившихся от страха. - И все же, несмотря на это, вы пое-
хали с ним?
- Да, я считал святым долгом оказать помощь раненому человеку.
- Ты называешь это святым долгом, мерзавец?! - заорал судья. - Боже
милосердный! Твой святой долг, подлец, служить королю и богу! Но не бу-
дем говорить об этом. Сказал ли вам этот Питт, кому именно нужна была
ваша помощь?
- Да, лорду Гилдою.
- А знали ли вы, что лорд Гилдой был ранен в сражении и на чьей сто-
роне он сражался?
- Да, знал.
- И тем не менее, будучи, как вы нас пытаетесь убедить, лояльным под-
данным нашего короля, вы отправились к Гилдою?
На мгновение Питер Блад потерял терпение.
- Меня занимали его раны, а не его политические взгляды! - сказал он
резко.
На галереях и даже среди присяжных заседателей раздался одобрительный
шепот, который лишь усилил ярость верховного судьи.
- Господи Исусе! Жил ли еще когда-либо на свете такой бесстыжий зло-
дей, как ты? - И Джефрейс повернул свое мертвенно-бледное лицо к членам
суда. - Я обращаю ваше внимание, господа, на отвратительное поведение
этого подлого изменника. Того, в чем он сам сознался, достаточно, чтобы
повесить его десять раз... Ответьте мне, подсудимый, какую цель вы прес-
ледовали, мороча капитана Гобарта враньем о высоком сане изменника Пит-
та?
- Я хотел спасти его от виселицы без суда.
- Какое вам было дело до этого негодяя?
- Забота о справедливости - долг каждого верноподданного, - спокойно
сказал Питер Блад. - Несправедливость, совершенная любым королевским
слугой, в известной мере бесчестит самого короля.
Это был сильный выпад по адресу суда, обнаруживающий, как мне кажет-
ся, самообладание Блада и остроту его ума, особенно усиливавшиеся в мо-
менты величайшей опасности. На любой другой состав суда эти слова произ-
вели бы именно то впечатление, на которое и рассчитывал Блад. Бедные,
малодушные овцы, исполнявшие роли присяжных, заколебались. Но тут снова
вмешался Джефрейс.
Он громко, с трудом задышал, а затем неистово ринулся в атаку, чтобы
сгладить благоприятное впечатление, произведенное словами Блада.
- Владыка небесный! - закричал судья. - Видали вы когда-нибудь такого
наглеца?! Но я уже разделался с тобой. Кончено! Я вижу, злодей, веревку
на твоей шее!
Выпалив эти слова, которые не давали возможности присяжным прислу-
шаться к голосу своей совести, Джефрейс опустился в кресло и вновь овла-
дел собой. Судебная комедия была окончена. На бледном лице судьи не ос-
талось никаких следов возбуждения, оно сменилось выражением тихой мелан-
холии. Помолчав, он заговорил мягким, почти нежным голосом, однако каж-
дое его слово отчетливо раздавалось в притихшем зале:
- Не в моем характере причинять кому-либо вред или радоваться
чьей-либо гибели. Только из сострадания к вам я употребил все эти слова,
надеясь, что вы сами позаботитесь о своей бессмертной душе, а не будете
способствовать ее проклятию, упорствуя и лжесвидетельствуя. Но я вижу,
что все мои усилия, все мое сострадание и милосердие бесполезны. Мне не
о чем больше с вами говорить. - И, повернувшись к членам суда, он ска-
зал: - Господа! Как представитель закона, истолкователями которого явля-
емся мы - судьи, а не обвиняемый, должен напомнить вам, что если кто-то,
хотя бы и не участвовавший в мятеже против короля, сознательно принима-
ет, укрывает и поддерживает мятежника, то этот человек является таким же
предателем, как и тот, кто имел в руках оружие. Таков закон! Руко-
водствуясь сознанием своего долга и данной вами присягой, вы обязаны вы-
нести справедливый приговор.
После этого верховный судья приступил к изложению речи, в которой пы-
тался доказать, что и Бэйнс и Блад виновны в измене: первый - за укрытие
предателя, а второй - за оказание ему медицинской помощи. Речь судьи бы-
ла усыпана льстивыми ссылками на законного государя и повелителя - коро-
ля, поставленного богом над всеми, и бранью в адрес протестантов и Мон-
мута, о котором он сказал, что любой законнорожденный бедняк в коро-
левстве имел больше прав на престол, нежели мятежный герцог.
Закончив свою речь, он, обессиленный, не опустился, а упал в свое
кресло и несколько минут сидел молча, вытирая платком губы. Потом, кор-
чась от нового приступа боли, он приказал членам суда отправиться на со-
вещание.
Питер Блад выслушал речь Джефрейса с отрешенностью, которая впос-
ледствии, когда он вспоминал эти часы, проведенные в зале суда, не раз
удивляла его. Он был так поражен поведением верховного судьи и быстрой
сменой его настроений, что почти забыл об опасности, угрожавшей его
собственной жизни.
Отсутствие членов суда было таким же кратким, как и их приговор: все
трое признавались виновными. Питер Блад обвел взглядом зал суда, и на
одно мгновение сотни бледных лиц заколебались перед ним. Однако он быст-
ро овладел собой и услышал, что кто-то его спрашивает: может ли он ска-
зать, почему ему не должен быть вынесен смертный приговор [13] после
признания его виновным в государственной измене?
Он внезапно засмеялся, и смех этот странно и жутко прозвучал в мерт-
вой тишине зала. Правосудие, отправляемое больным маньяком в пурпурной
мантии, было сплошным издевательством. Да и сам верховный судья - про-
дажный инструмент жестокого, злобного и мстительного короля - был нас-
мешкой над правосудием. Но даже и на этого маньяка подействовал смех
Блада.
- Вы смеетесь на пороге вечности, стоя с веревкой на шее? - удивленно
спросил верховный судья.
И здесь Блад использовал представившуюся ему возможность мести:
- Честное слово, у меня больше оснований для радости, нежели у вас.
Прежде чем будет утвержден мой приговор, я должен сказать следующее: вы
видите меня, невинного человека, с веревкой на шее, хотя единственная
моя вина в том, что я выполнил свой долг, долг врача. Вы выступали
здесь, заранее зная, что меня ожидает. А я как врач могу заранее ска-
зать, что ожидает вас, ваша честь. И, зная это, заявляю вам, что даже
сейчас я не поменялся бы с вами местами, не сменял бы той веревки, кото-
рой вы хотите меня удавить, на тот камень, который вы в себе носите.
Смерть, к которой вы приговорите меня, будет истинным удовольствием по
сравнению с той смертью, к которой вас приговорил тот господь бог, чье
имя вы здесь так часто употребляете.
Бледный, с судорожно дергающимися губами, верховный судья неподвижно
застыл в своем кресле. В зале стояла полнейшая тишина. Все, кто знал
Джефрейса, решили, что это затишье перед бурей, и уже готовились к взры-
ву.
Но никакого взрыва не последовало. На лице одетого в пурпур судьи
медленно проступил слабый румянец. Джефрейс как бы выходил из состояния
оцепенения. Он с трудом поднялся и приглушенным голосом, совершенно ме-
ханически, как человек, мысли которого заняты совсем другим, вынес
смертный приговор, не ответив ни слова на то, о чем говорил Питер Блад.
