фии, чтобы лучше понять то, чем они занимаются сами).
Важнейшим свойством системности, или структурности (это в об-
щем тоже были синонимы с некоторыми обертонами), считалась ие-
рархичность уровней структуры. Это положение тоже было взято из
структурной лингвистики, но естественный язык в чем-то более яв-
но структурированное образование, и в лингвистике тезис об иерар-
хичности уровней вначале не вызывал сомнений, а потом, как раз
когда его взяла на вооружение С. п., был пересмотрен генеративной
лингвистикой. Уровни были такие (их число и последовательность
варьировались в зависимости от того, какой исследователь прини-
мался за дело): фоника (уровень звуков, которые могли приобретать
специфически стихотворное, поэтическое назначение, например ал-
литерировать - "Чуть слышно, бесшумно шуршат камыши" - К.
Д Бальмонт; метрика (стихотворные размеры - см. подробно сис-
тема стиха), строфика, лексика (метафора, метонимия и т.д.), грам-
матика (например, игра на противопоставлении первого лица треть-
ему - "Я и толпа"; или прошедшего времени настоящему - "Да, бы-
ли люди в наше время,/ Не то, что нынешнее племя"); синтаксис
(наименее разработанный в С. п.); семантика (смысл текста в це-
лом). Если речь шла о прозаическом произведении, то фоника, мет-
рика и строфика убирались, но зато добавлялись фабула, сюжет
(см.), пространство, время (то есть особое художественное модели-
рование пространства и времени в художественном тексте). Надо
сказать, что излюбленным жанром С. п. был анализ небольшого ли-
рического стихотворения, которое действительно в руках структу-
ралиста начинало походить на кристаллическую решетку.
На самом деле количество и последовательность уровней структу-
ры художественного текста были не так важны. Важнее в истории
С. п. было другое: что она в глухое брежневское время, когда лите-
ратура настолько протухла, что сделалась нехитрым объектом,
впрочем, квазиполитических манипуляций (знаменитая трилогия
Л. И. Брежнева), вернула литературе ее достоинство - ее художест-
венность, право и обязанность быть искусством для искусства. Со-
ветский школьник, которого тошнило от Ниловны или "образа Та-
тьяны", попав на первый курс русского отделения филологического
факультета Тартуского университета, мог с удивлением обнару-
жить, что литература - это очень интересная вещь.
Одним из важнейших лозунгов С. п. был призыв к точности ис-
следования, применению основ статистики, теории информации,
математики и логики, приветствовалось составление частотных
словарей языка поэтов и индексов стихотворных размеров.
В этом плане структуралисты (в особенности стиховеды) раздели-
лись на холистов (целостников), считавших, что художественный
текст возможно разбирать только в единстве всех уровней его струк-
туры, и аналитиков (дескриптивистов), полагавших, что следует
брать каждый уровень по отдельности и досконально изучать его.
Эти последние и составляли метрические справочники и частотные
словари.
Неудержимое стремление к точности вскоре стало порождать ку-
рьезы, своеобразный "правый уклон" в структурализме. Так, на-
пример, в 1978 г. в г. Фрунзе (ныне Бишкек) вышло методическое
пособие для математического анализа поэтических текстов, в кото-
ром предполагалось предать тотальной формализации все уровни и
единицы структуры поэтического текста. При этом авторы пособия
вполне всерьез предлагали брать за единицу "художественности"
текста 1/16 от художественности стихотворения А. С. Пушкина "Я
помню чудное мгновенье". Называлась эта единица - 1 керн.
Как это представляется теперь, наиболее позитивной и важной
стороной С. п. были не ее методы и достижения (методы были взяты
напрокат, а достижений, как правило, добивались вопреки мето-
дам), а ее открытость другим направлениям, просветительский па-
фос. Так, структуралисты заново открыли миру М. М. Бахтина (см.
карнавализация, диалогичесжое слово, полифонический роман),
гениальную ученицу академика Н. Я. Марра (см. новое учение о
языке) О. М. Фрейденберг (см. миф, сюжет); они готовы были под-
вергать структурному анализу все на свете: карточные гадания,
шахматы, римскую историю, функциональную асимметрию полу-
шарий головного мозга (см.), законы музыкальной гармонии и об-
ратную перспективу в иконографии (кстати, именно в тартуских
"Трудах по знаковым системам" начали еще в 1970-х годах поти-
хоньку публиковать труды репрессированного отца Павла Флорен-
ского).
Тартуско-московская С. п. удивила мир тем, что в тухлой бреж-
невской империи, как оказалось, формируются яркие гуманитар-
ные идеи и работают профессиональные, порой выдающиеся гума-
нитарные интеллекты. Структурализм в России заменил и полити-
ку, и философию, которыми нельзя было заниматься всерьез.
Когда рухнула "Великая берлинская стена", разъединявшая Рос-
сию и Запад, С. п. сделалась достоянием истории науки. В Россию
хлынули свежие идеи с Запада и из собственного исторического
прошлого. Анализировать стихотворения перестало быть самым ин-
тересным занятием. Отчасти реанимировать С. п. удалось А. П. и М.
О. Чудаковым, учредившим Тыняновские чтения, проходившие с
1982 г. (по сию пору) и в чем-то заменившие Летние школы семи-
отики в 1960-е гг. в Кяэрику под Тарту, а главное, локализовавшие
С. п. под знаменем формальной школы, а не присвоившие ее изобре-
тение себе, как это сделал Лотман. Но в целом изменить ничего уже
было нельзя, так как научный и идеологический кризис конца века
захлестнул к началу 1990-х гг. весь просвещенный мир.
Лит.:
Лотман Ю. М. Лекции по структуральной поэтике // Ю. М.
Лотман и тартуская школа. - М., 1964.
Лотман Ю. М. Структура художественного текста. - М.,
1970.
Успенский Б. А, Поэтика композиции. - М., 1972.
Иванов Вяч. Вс., Топоров В. Н. Исследования в области сла-
вянских древностей. - М., 1972.
Труды по знаковым системам (Учен. зап. Тартуского ун-та).-
Тарту, 1965 - 1983.- Вып. 2 - 20.
Учебный материал по анализу поэтических текстов / Сост. и
прим. М. Ю. Лотмана. - Таллин, 1982.
СУЩЕСТВОВАНИЕ
. Характерно, что дискуссия о существова-
нии, в которой принимали участие все видные философы и логики
того времени - Рудольф Карнап, Алонзо Черч, Уиллард Куайн,
разгорелась во время второй мировой войны. Скорее закономерно,
чем парадоксально, что этот вопрос обострился в период торжества
тоталитарной культуры и государственности, когда главенствую-
щую роль играет отрицание существующего и наделение атрибута-
ми С. иллюзий, химер, устаревших мифов.
С другой стороны, не сдавал позиций традиционный идеализм
(ср. абсолютный идеализм), утверждавший, что реально существу-
ют лишь идеи предметов, а не сами предметы. Известен знаменитый
доклад в Британской академии Дж. Э. Мура, одного из основателей
аналитической философии, "Доказательство существования внеш-
него мира". Доказательство состояло в том, что Мур поочередно под-
нимал то правую, то левую руку и громко говорил: "Я точно знаю,
что моя рука существует".
С логической точки зрения такие вопросы, как "Существует ли
Бог?" или "Существуют ли единороги?" являются реальной пробле-
мой, потому что слово "существовать" выступает в речи одновре-
менно в двух функциях. Когда мы говорим: "Он спит", мы тем са-
мым подразумеваем, что "он" существует. Любому утверждению о
фактах предшествует молчаливая презумпция, что эти факты суще-
ствуют. В этой функции глагол "существовать" называется экзис-
тенциальным квантором, или квантором (как бы счетчиком) С.
Уиллард Куайн придумал остроумный тест на С. Предметы сущест-
вуют, если их можно сосчитать.
Но вернемся к единорогам. Их нельзя сосчитать, потому что они
не существуют, но тем не менее мы не можем сказать, что единоро-
ги не существуют, ибо тогда вообще не о чем было бы говорить. Эту
проблему понимал еще Платон, она и известна как "борода Плато-
на": небытие в некотором смысле должно быть, в противном случае
оно есть то, чего нет.
Эта парадоксальность возникает благодаря тому, что глагол "су-
ществовать" выступает и в функции обычного предиката; и вот ког-
да они встречаются в одном утверждении: квантор С. (существует
такой Х) и предикат С. (Х существует), то получается путаница. Мы
хотим сказать: "Единорогов не существует", а в результате получа-
ется: "Существует такой Х, как единорог, который не существует".
Выходов из парадокса С. было два. По первому пути пошел один
из последних идеалистов ХХ в. немецкий философ Алексиус Май-
нонг, считавший, что есть два мира: мир вещей, в котором сущест-
вуют все материальные предметы, и мир идей и представлений, в
котором существуют Пегас, круглый квадрат, единороги и т.п. В
принципе по тому же пути пошла модальная логика (см. модально-
сти, семантика возможных миров, философия вымысла), которая
на вопрос "Существует ли Шерлок Холмс?" отвечала: "Существует в
художественном мире рассказов Конан-Дойля", а на вопрос "Суще-
ствует ли Дед Мороз", - "Существует в детских представлениях о
Новом годе".
Недостатком этой стратегии было то, что она в результате совер-
шенно размывала границы между существующим и несуществую-
щим, между иллюзией и реальностью (см.).
По второму пути пошел Бертран Рассел. Он считал, что мир у нас
более или менее один. Надо только уметь грамотно в логическом
смысле выражать то, что может быть выражено (см. логический по-
зитивизм). Рассел решил парадокс существования при помощи так
называемой теории определенных дескрипций (описаний), которая
заключается в том, что каждое слово является скрытым описанием,
то есть его можно представить при помощи других слов (ср. семан-
тические примитивы). Тогда мы сможем непротиворечиво говорить
о том, что единорогов не существует. Мы разложим слово "едино-
рог" на описание'. "животное, являющееся по природе рогатым", и
тогда мы скажем: "Все животные, являющиеся по природе рогаты-
ми, имеют два рога, и при этом нет ни одного из них, которое по при-
роде имело бы один рог". Вот мы и разделались с единорогами.
Рассела поддержал один из столпов аналитической философии
американский философ Уиллард Куайн. В 1940 - 1950-е гг. стало
модным говорить о модальных логиках (см. модальности), то есть о
том, что возможно, невозможно или необходимо. И вот популярны-
ми стали концепции о возможно-существующих объектах. Сюда по-
пал и злополучный единорог. Единороги не существуют, говорили
сторонники этой теории, но логически нет ничего невозможного,
чтобы единороги существовали, они являются возможно-существу-
ющими объектами. Под эту же мерку попадали Шерлок Холмс, Дед
Мороз, Микки Маус, Винни Пух и Григорий Мелехов.
Куайн восстал против, как он выражался, "разбухшего универсу-
ма" модальной логики. Он писал в статье "О том, что есть", что, ког-
да мы говорим о возможно-существующих объектах, теряется кри-
терий их тождества: возможные объекты нельзя сосчитать. Пред-
ставьте себе, говорил Куайн, одного возможного толстяка, стояще-
го у двери, а теперь представьте другого возможного толстяка, стоя-
