тановились на книге "Заря" в романе "Жан-Кристоф"; так поступят те, кто
ищет в музыке не откровения, а ухода от жизни, кто пользуется ею, как
повязкой для глаз. Однако подлинный смысл "Очарованной души", как и
"Жан-Кристофа", в том и состоит, чтобы сорвать одну за другой все повяз-
ки.
В то время как незрячая красавица Аннета бьется в тенетах своих иллю-
зий - иллюзии ребенка, иллюзии возлюбленного, иллюзии жизни вдвоем, -
суровая рука ее судьбы, которую называют случаем и которая оказывается
мудрее здравого смысла, превращает благосостояние и беззаботную жизнь
героини в руины и заставляет ее переступить порог vita nuova [14]
Заметки, относящиеся к августу 1921 года, гласят:
"Бедность для Аннеты играет ту же роль, что жизнь на чужбине для
Кристофа. Она заставляет ее взглянуть на мир другими глазами и помогает
проникнуть в лживую сущность современного общества, которую Аннета при
всей своей честности не замечала, пока сама была частью этого общества.
День, когда Аннета начинает трудом добывать свой хлеб, знаменует для
нее начало эры подлинных открытий. В числе этих открытий нет любви. Нет
и материнства. Инстинкт материнства жил в ней уже раньше, и жизнь недос-
таточно полно удовлетворяла его. Но с того дня, как Аннета переходит в
лагерь нищеты, ей открывается мир.
И прежде всего - чудовищная бесполезность жизни, девяти десятых жиз-
ни, которую современное общество сделало столь уродливой... (Особенно
жизнь женщин...)
Есть, спать и рожать: да, к этому сводится полезная часть жизни. А
все остальное? Колесо вертится. Но вертится оно вхолостую... Действи-
тельно ли мужчина создан для того, чтобы мыслить? Пожалуй, можно ска-
зать, что он себя в этом убедил, что он внушил себе эту обязанность и
выполняет ее, как все остальные, освященные временем обычаи. Но он не
мыслит. Он, словно пес, дремлет на цепи своих каждодневных занятий, сво-
их удовольствий и огорчений... Что же сказать о женщинах?.."
В книге "Лето" Аннете открывается "то, что таится под оболочкой сов-
ременной цивилизации, с ее роскошью, ее искусством, суетой и шумихой...
Как редки люди, жизнь которых - осуществление закона Необходимости!.. О,
до чего непрочно здание человеческого общества! Оно держится лишь силой
привычки. И рухнет сразу..."
Здесь Аннета впервые предвозвещает грядущее землетрясение, которое
через пятнадцать лет всколыхнет Европу и мир великими войнами и Револю-
циями!
Бедность, эта мистическая невеста Poverello [15] Ассизы, не только
наполняет душу братскими чувствами к обездоленному люду. Она выявляет
новую светлую мораль. Не ту, прежнюю, урезанную и чахлую мораль запретов
и молитв, судилищ и исповедален, которая является сторожевым псом разде-
ленного социальными перегородками общества, а новую мораль Труда... Труд
- это единственный титул истинного благородства! Это - мощь и радость
человека-творца, другими словами - единственного существа, которое живет
по-настоящему, единственного существа, которое принадлежит к вечным си-
лам. Труд проявляется в каждом - скромном и великом - творческом деянии,
направленном на благо человеческого общества. Действовать, действовать в
общих интересах - в этом одном и заключается Добродетель в высоком смыс-
ле слова. Все остальное относится к области "малой добродетели".
Аннета, отныне вступившая на этот великий, тернистый, но прямой путь,
жадно ищет себе спутника. Двое возлюбленных, которых она встречает в
"Лете", доказывают ей невозможность сочетания двух важнейших полюсов оси
ее жизни: Сострадания и Истины. Слабый (Жюльен) не выносит обнаженной
правды, для него ее нужно вуалировать. Сильный (Филипп) лишен чувства
доброты, он ступает по телам поверженных. Аннета не соглашается принести
им в жертву ни Истины, ни Сострадания. И она вновь остается в одиночест-
ве на своей трудной стезе. К тому же в это время она считает себя поки-
нутой сыном, почти ненавидимой им (ибо страсть ее всегда и все преувели-
чивает). Она на краю нравственной гибели.
Но и на этот раз, как и во многих других случаях, Аннету спасает уди-
вительная сопротивляемость и гибкость ее натуры [16]. В то самое мгнове-
ние, когда она изнемогает, из бездны отчаяния поднимается вихрь жизни,
который обновляет и укрепляет ее душу. Страдание изливается в стихах. И
вот душа свободна. Обессиленная Аннета погружается в сон. Наутро, когда
она пробуждается, страдание умерло. Все вокруг нее осталось прежним. И
все обновилось. Она родилась заново.
"Сострадание. Истина. Я ничем не пожертвовала. Я снова одна. Я сохра-
нила свою цельность. Я постигла жизнь, я знаю ей цену, и я знаю, чего
мне это стоило. Да здравствует жизнь! Я бросаю вызов богу!"
Это - равновесие в бою, мгновение насыщенное и мимолетное. Оно воз-
можно в час, когда Аннета находится в расцвете сил и здоровья и чувству-
ет себя хозяином положения. Лето ее жизни в зените...
"Белокурая Аннета, сильная северная женщина, разделяет иллюзии нор-
маннов, бороздивших своими ладьями морские просторы; они следят за тем,
как нос их судна разрезает волны, и радуются своему стремительному бегу,
они чувствуют себя вольными, подобно огромным птицам, что летят вслед за
ними... Быстрее! Смелее! Наперерез морским валам!.. Но близится равно-
денствие. Остерегайтесь бурь и сломанных крыльев!" [17].
Наступает война. Этим кончается книга.
Работа над книгой "Лето" продолжалась с 11 июля по 5 ноября 1922 го-
да; она была вновь продолжена и завершена в первом полугодии 1923 года.
Прошло два года, прежде чем я возобновил работу над произведением. Но
я возобновил ее с той же строки, с того же возгласа, на котором оно было
прервано, и слова: "Я бросаю вызов богу" [18] - ни разу не были мною за-
быты. Дух, словно птица на краю утеса, ждет мгновения, чтобы устремиться
вниз.
Запись от 10 января 1925 года гласит:
"Ночью мне внезапно приоткрылся выход, через который можно спас-
тись... Я ощущал себя загнанным в тупик войны и хотел избавиться от ее
давящего гнета, который тяготеет над пацифизмом такой книги, как "Кле-
рамбо". Аннету, "бросившую вызов богу", которую вовсе не смутили жесто-
кости войны, этой бушующей стихии, внезапно преобразили неожиданная
встреча с партией подвергающихся оскорблениям военнопленных и неожидан-
ный порыв страсти.
До сих пор она пассивно воспринимала все, что считала законом приро-
ды, хотя в ней самой жил закон ее собственной натуры, натуры более воз-
вышенной, которую ей и надлежало противопоставить натурам озверевших лю-
дей. Едва, в результате ее решительного выступления в защиту военноплен-
ных, произошло столкновение, как исчезло угнетавшее ее тягостное
чувство, которое проистекало не столько из самой бесчеловечности войны,
сколько из ее собственного приятия этой бесчеловечности".
Pax enim поп belli privatio,
Sed virtus est, quae ex animi fortitudine oritur [19]
Силе следует противопоставить еще более мощную силу, а не слабость,
не отречение!
Братская близость с человеком, стоящим у порога смерти, с тяжело ра-
ненным Жерменом, эта дружба, более глубокая, чем любовь, решительно тол-
кает Аннету от грез к действию. Ладья ее жизни, которая до сих пор была
неподвижна, ныне летит с теми, кто находится в ней, - с ее сыном, чья
судьба уже вырисовывается вдали, - к грозным стремнинам. Жермен, этот
светлый ум, в ком способность все понимать парализовала волю к действию,
умирая, постигает главную ошибку своей жизни.
"Его вина заключалась в том, что он все понимал. Она заключалась в
том, что он бездействовал... Все понимать - и действовать..."
И он говорит Аннете:
"Будьте тверже? Голое вашего сердца надежнее, чем все мои "за" и
"против". У вас есть сын. Внушите ему, что недостаточно все взвешивать,
все любить. Надо отдавать чему-либо предпочтение! Хорошо быть справедли-
вым. Но истинная справедливость не пребывает в неподвижности перед свои-
ми весами, глядя, как колеблются их чаши. Она судит и приводит приговор
в исполнение" [20].
Это завещание Жермена, это наследие, которое Аннета должна передать
сыну, тяжким грузом давит на ее плечи, ибо следовать велениям "истинной
справедливости" в эпоху угнетения и всеобщей низости - значит роковым
образом обречь себя в жертву. И ответственность Аннеты тем более велика,
что в конце книги она, пережив мучительную неизвестность, становится
"отцом и матерью" своего сына. Он сделал выбор [21]. И теперь ей предс-
тоит сделать выбор за него. Во время важного разговора в конце книги,
когда мать и сын делятся своими тайными помыслами, делятся своим презре-
нием к обществу, породившему войну и навязывающему мир (мир лживый, чре-
ватый новыми войнами), и говорят о своем неприятии этого мира, как и
этой войны, Аннета с ужасом читает в мыслях Марка решимость принести се-
бя в жертву, и материнская любовь, вопреки ее собственной вере, пытается
переубедить сына. Но Марк так уверен в Аннете, в незыблемости ее веры,
что он передает решение в ее руки. И мать не способна обмануть доверие
сына. События - заключение перемирия - отодвигают развязку, и все же со-
вершенно ясно, что она всего лишь отсрочена и в один из грядущих дней
жертва должна будет взойти на костер... "Warte nur!.." [22]. На послед-
ней странице Аннета стремится укрыть свой пророческий дар плотными пок-
ровами Мечты, живущей в недрах ее существа, - великой Мечты, которая
служит ей прибежищем и рождает в ней иллюзию, будто она приобщается к
всеобщей Иллюзии. Но Аннета хорошо понимает, что после пробуждения...
"скоро, скоро..." ее ожидает участь Mater dolorosa [23].
Трехлетний перерыв отделяет эту книгу от трех частей "Провозвестни-
цы". Я писал книгу "Мать и сын" с 24 октября 1925 года по 20 мая 1926
года. Работа над "Провозвестницей" была начата 11 ноября 1929 года и
продолжалась до 7 апреля 1933 года. Но произведение не переставало зреть
в горячке страстей и событий [24].
Не только Аннета и Марк следили за развитием судеб мира и в бессонные
ночи вновь и вновь приходили к решению принести себя в жертву - в ожида-
нии находился и сам автор. Ибо, хотя и не оставалось сомнения в неизбеж-
ности жертв в эту безжалостную эпоху, когда "жизнь не представляла опас-
ности лишь для трусов" (как говорит Аннета, которая "нередко ночами за-
ранее оплакивала смерть своего сына"), но для вас, молодые люди (старики
не стоят того, чтобы о них говорили), существовала и всегда существует
возможность выбрать себе форму жертвы. Нужно только решить: какая жертва
будет не самой прекрасной (прошли те времена, когда говорили: "Нам нет
дела до деяния, лишь бы поведение было прекрасным! "), но самой
действенной, а значит, и необходимой для рождения нового человечества.
Я мысленно обращался в эти годы к двум величайшим социальным начина-
ниям - начинаниям, осуществлявшимся в Индии и в СССР [25]. Я восхищался
и тем и другим. Как только я познакомился с ними, я с первого же дня
выступил в защиту СССР и Ганди против их врагов. Но в силу исторического
предопределения они шли разными путями. И я, подобно Марку, изо всех сил
старался стать связующим звеном между обеими армиями и содействовать
созданию единого фронта двух великих Революций - свободного духа и орга-
низованных масс пролетариата, - направленного против сплоченных сил об-
щественной и политической реакции, против империалистического капитализ-
ма и фашистских режимов, которые угрожают приостановить на века поступа-
тельное движение человечества [26].
Чтобы достичь успеха в попытке установить гармонию вовне - между дву-
мя противоположными принципами: пассивным Неприятием, характерным для
гандистской Индии, и организованным революционным насилием, - следовало
прежде всего попытаться достичь этой гармонии в самом себе. Два эти
