на Аврору.
Даже если аврорские роботы не могут чувствовать мозги, они могут
посылать рапорты о том, что то или иное официальное лицо вдруг изменило
свое отношение к Поселенческим Мирам, и может быть, как раз в то время,
когда мы уезжали с Авроры, кого-то из власть имущих на Авроре, например,
доктора Амадейро осенило, что все это можно объяснить только присутствием
на Земле мысленаправляющих роботов. И, возможно, такое присутствие можно
связать либо с доктором Фастольфом, либо с тобой.
И тогда аврорскому правительству станет ясно значение некоторых
других событий, которые можно связать скорее с тобой, чем с доктором
Фастольфом. И в результате они отчаянно хотят заполучить тебя обратно, но
не могут открыто требовать тебя потому, что это выдаст факт их нового
знания. Вот они и требуют мадам Глэдию - естественное требование - зная,
что если она вернется, то вместе с нами.
Жискар молчал долгую минуту.
- Рассуждение интересное, друг Дэниел, но кое-что в нем не клеится. Те
роботы, которых я программировал, выполняли свою работу более столетия
назад и с тех пор бездеятельны, по крайней мере в том, что касается
мысленаправления. Больше того, Земля удалила роботов из Городов в
ненаселенную местность уже очень давно.
Это означает, что человекообразные роботы, посланные, как мы думаем,
на Землю, не имели случая встретиться с моими мысленаправляющими роботами
или даже узнать о них, тем более, что роботы давно не занимаются
мысленаправлением. Так что совершенно невозможно, чтобы мои особые
способности были обнаружены.
- А нет ли другого пути к их обнаружению, друг Жискар?
- Нет, - твердо ответил Жискар.
- И все-таки... хотел бы я знать, - сказал Дэниел.
Часть IV
АВРОРА
Глава 11
СТАРЫЙ ЛИДЕР
42.
Келдин Амадейро не имел иммунитета к человеческой язве памяти. Он был
даже более чувствителен к ней, чем большинство людей. Кроме того, цепкость
памяти сопровождалась необычайной интенсивностью глубины и незатухающей
яростью и разочарованием.
Два столетия назад все шло так хорошо. Он стал главой Института
Роботехники (и до сих пор оставался им), и в течение одного триумфального
момента ему казалось, что он наверняка получит полный контроль над
Советом, смахнув своего главного врага, Хэна Фастольфа, и оставив его в
беспомощной оппозиции.
Если бы... если бы только...
Он не пытался думать об этом, но его память снова и снова показывала
ему все, словно мало ему было скорби и отчаяния.
Если бы он победил, Земля так и осталась бы в изоляции и одиночестве,
и он увидел бы, как она клонится к упадку, загнивает и в конце концов
угасает в разложении. Почему бы и нет? Короткоживущему народу на больной,
перенаселенной планете лучше умереть, в сто раз лучше умереть, чем жить
той жизнью, какую они заставили себя вести.
А Внешние Миры, спокойные, безопасные, должны были распространяться
дальше. Фастольф всегда уверял, что космониты живут слишком долго и
комфортабельно на своих роботизированных подушках, чтобы стать пионерами,
но Амадейро показал бы его неправоту.
Но победил Фастольф. В критический момент явного провала он каким-то
непостижимым, невероятным образом вышел, так сказать, в свободное
пространство, вынырнул из поражения и захватил победу.
Это, конечно, был тот землянин, Илайдж Бейли...
Но несовершенная в других отношениях память Амадейро всегда обходила
землянина стороной. Амадейро не мог вспомнить ни его лица, ни голоса, ни
поступков. Достаточно было одного имени. Два столетия не угасили
ненависть Амадейро, ни на йоту не смягчили боль.
И в результате политики Фастольфа презренные земляне разлетелись со
своей гнилой планеты и стали заселять один мир за другим. Вихрь земного
прогресса ошеломил Внешние Миры и парализовал их. Сколько раз Амадейро
обращался к Совету, указывая, что Галактика ускользает из космонитских
пальцев, что Аврора тупо смотрит, как одна планета за другой захватывается
низшей расой, что каждый год апатии крепче сжимает дух космонитов.
"Поднимайтесь, - призывал он. - Поднимайтесь! Смотрите, как растет
их число! Смотрите, как множатся Поселенческие Миры. Чего вы ждете? Когда
они возьмут вас за глотки?"
И всегда Фастольф отвечал мягко и успокаивающе за Авророй, как
лидером, снова возвращались к своей дремоте.
Очевидность как бы не касалась их. Факты, цифры, бесспорное ухудшение
дел от десятилетия к десятилетию оставляли их неподвижными.
Можно ли постоянно кричать им правду, давать прогнозы... и видеть,
как большинство следует за Фастольфом, как бараны. Как могло быть, что сам
Фастольф, видя, что все его слова - полнейший вздор, так и не свернул со
своей политики? И ведь он не из упрямства не признавал своих ошибок - он
просто не видел их.
Будь Амадейро любителем фантастики, он, вероятно, подумал бы, что на
Внешние Миры наведены чары, какое-то колдовство апатии, что некто,
обладающий магической силой, повернул по-другому активность мозгов, скрыл
истину от глаз.
И как последняя утонченная агония - народ жалел Фастольфа, умершего
глубоко разочарованным, как говорили, тем, что космониты так и не
захватили для себя новых планет. А ведь как раз политика Фастольфа и
удержала их! Какое право имел он чувствовать разочарование после этого? А
что было бы с ним, если бы он, как Амадейро, видел и говорил правду, но не
мог заставить космонитов слушать себя?
Сколько раз Амадейро думал, что Галактике лучше быть пустой, чем под
властью недочеловеков. Будь у него магическая сила, чтобы уничтожить Землю
- мир Илайджа Бейли - одним кивком головы, с какой радостью он сделал бы
это!
Однако искать убежища в подобных фантазиях - признак полного
отчаяния. И время от времени его посещало желание уйти, призвать смерть...
если бы его роботы позволили ему это.
А затем настало время, когда власть разрушить Землю был дана ему,
даже навязана силой против его воли. Это время пришло три четверти
десятилетия назад, когда он впервые встретился с Ленуаром Мандамусом.
43.
Воспоминание! Три четверти десятилетия назад...
Амадейро поднял глаза и увидел входившего в кабинет Малуна Сисиса.
Он, без сомнения, дал сигнал, но имел право войти, если сигнал не был
замечен.
Амадейро вздохнул и отложил в сторону маленький компьютер. Сисис был
его правой рукой со времени основания Института. Он состарился на службе у
Амадейро. Радикальных перемен не было заметно, просто общий вид легкого
разложения. Нос казался несколько больше асимметричным, чем раньше.
Амадейро потер собственный нос и подумал, как скверно, что запах
легкого разложения окутал и его. Когда-то его рост был 1.95 - хороший
рост даже по космонитским стандартам.
Конечно, он держится так же прямо, как и раньше, но рост уменьшился
на два сантиметра. Значит, он уже начал съеживаться, сжиматься.
Он отогнал эти кислые мысли, которые сами по себе уже являлись
признаками возраста, и спросил.
- В чем дело, Малун?
По пятам Сисиса шел его личный робот, очень модерновый, элегантно
глянцевитый. Это тоже было возрастным признаком: когда человек уже не
может сохранять молодое тело, он покупает нового робота. Амадейро никогда
не решался вызвать улыбки настоящих молодых людей и не впадал в эту
иллюзию, в особенности потому, что Фастольф, который был старше Амадейро
на восемьдесят лет, никогда этого не делал.
- Мандамус опять пришел, шеф, - сказал Сисис.
- Какой Мандамус?
- Тот, что добивался встречи с вами.
Амадейро задумался.
- Вы имеете в виду того идиота, потомка солярианки?
- Да, сэр.
- Ну, а я вовсе не хочу видеть его. Разве вы не разъяснили ему это, Малун?
- Полностью разъяснил. Он просил, чтобы я передал вам записку, и
сказал, что тогда вы примите его.
- Не думаю, - протянул Амадейро. - Что сказано в записке?
- Я не понял ее, шеф. Она не на Галактическом.
- Почему же я должен понять ее?
- Не знаю, но он просил передать ее вам. Если вы соблаговолите
взглянуть на нее и скажете слово, я вернусь обратно и тут же выгоню его.
- Ну, ладно, - давайте, - сказал Амадейро и с отвращением глянул на
записку.
"Ceterum censeo Carthaginem esse delendam".
Амадейро прочитал, поглядел на Малуна, снова на записку и, наконец,
сказал:
- Вы, стало быть, видели это, раз говорите, что она не на
Галактическом. Вы спросили его, что это значит?
- Да, спросил, шеф. Он сказал, что это латынь, но мне это ничего не
дало. Он сказал, что вы поймете. Он человек очень решительный, и он
сказал, что будет сидеть хоть весь день, пока вы не прочтете.
- Какой он из себя?
- Худой. Серьезный. Вероятно, лишен юмора. Высокий, но не такой, как
вы. Внимательные, глубоко посаженные глаза, тонкие губы.
- Сколько ему лет?
- Судя по его коже, я бы сказал, что ему четыре десятилетия или около
того. Очень молод.
- В таком случае надо учесть его юность. Пошлите его сюда.
Сисис удивился.
- Вы примите его?
- Я именно это и сказал, верно? Пошлите его сюда.
44.
Молодой человек вошел в кабинет почти строевым шагом, вытянулся перед
столом и сказал:
- Благодарю вас, сэр, что согласились принять меня. Могу ли я
получить ваше разрешение на присоединение ко мне моих роботов?
Амадейро поднял брови.
- Рад буду увидеть их. Вы мне позволите оставить моих здесь?
Уже много лет он ни от кого не слышал старинной формулы насчет
роботов. Это был один из добрых старых обычаев, которые канули в небытие,
когда понятие об официальной вежливости потускнело и стало более
приемлемым, что личные роботы человека есть часть его самого.
- Да, сэр, - сказал Мандамус и вошли два робота.
Амадейро заметил, что они не входили, пока не было получено
разрешение. Роботы были новые, явно эффективные и носили признаки хорошей
выработки.
- По вашему собственному дизайну, доктор Мандамус? В роботах,
спроектированных хозяевами, всегда есть что-то ценное.
- Правильно, сэр.
- Значит, вы роботехник?
- Да, сэр. Я получил степень в Университете на Эос.
- Работали под руководством?..
- НЕ у доктора Фастольфа, сэр. Под руководством доктора Наскольника.
- Ага, но вы не член Института.
- Я просил разрешения войти в него, сэр.
- Понятно, - Амадейро поправил бумаги на столе и быстро спросил, не
поднимая глаз: - Где вы изучали латынь?
- Я не настолько знаю латынь, чтобы говорить и читать, но достаточно,
чтобы знать эту цитату и где ее применить.
- Это само по себе замечательно. Как это случилось?
- Я не могу отдать роботехнике каждую минуту своего времени, поэтому
у меня есть другие интересы, например, планетология, с особым упорством на
Землю. Это привело меня к изучению земной истории и культуры.
- Непопулярная тема у космонитов.
- Да, сэр, и это очень плохо. Всегда нужно знать своих врагов... как
знаете вы, сэр.
- А я знаю?
- Да, сэр. Я уверен, что вы знакомы со многими земными аспектами и
знаете гораздо больше меня, поскольку изучали предмет дольше.
- Откуда вы это знаете?
- Я пытался узнать о вас все, что возможно, сэр.
- Потому что я тоже ваш враг?
- Нет, сэр, но потому, что я хочу сделать вас своим союзником.
- Меня? Как же вы собираетесь использовать меня? Вам не кажется, что
вы несколько дерзки?
- Нет, сэр, поскольку я уверен, что вы захотите стать моим союзником.
Амадейро внимательно посмотрел на него.
- А вот мне кажется, что вы не просто дерзки, а нахальны. Вы
понимаете цитату, которую подобрали для меня?
- Да, сэр.
- Переведите ее на Стандартный Галактический.
- "Кроме того, я думаю, что Карфаген должен быть разрушен".
- И что это означает, ПО ВАШЕМУ МНЕНИЮ?
- Это сказал Маркус Порциус Катон, сенатор Римской республики,
