нота официального уважения, - пусть это дело сработает, как запланировано,
и вы станете главой Института, когда я буду Председателем Совета.
Мандамус коротко и сухо улыбнулся, а Амадейро снова сел в кресло и
так же коротко позволил себе помечтать о будущем, о том, чего он не мог
сделать все долгие и печальные два столетия.
Сколько времени это займет? Десятилетия? Одно десятилетие? Часть
десятилетия?
Не долго. Не долго. Это надо всеми средствами ускорить, чтобы он
успел увидеть, как перевернутся старые решения, увидеть себя правителем
Авроры, а следовательно, и всех Внешних Миров, и даже Повелителем
Галактики (без погибших Земли и Поселенческих Миров) до своей смерти.
48.
Когда спустя семь лет после встречи Амадейро и Мандамуса и начала их
проекта доктор Хэн Фастольф умер, гиперволна сообщила о его смерти по всем
уголкам обитаемых миров. И повсюду это привлекло огромное внимание.
Во Внешних Мирах это было важно, потому что Фастольф был наиболее
влиятельным человеком на Авроре, а, следовательно, и в Галактике в течение
двух столетий. В Поселенческих Мирах и на Земле это было важно, потому что
Фастольф был другом - насколько космонит может быть другом - и теперь
вставал вопрос, изменится ли космонитская политика, и если да, то как.
Эта новость дошла и до Василии Алиены и осложнилась горечью, которая
окрашивала ее отношения с биологическим отцом почти с самого начала.
Она заставляла себя ничего не чувствовать, когда он умирал, однако не
хотела быть с ним на одной планете, когда наступит смерть. Она не хотела
вопросов, которые посыплются на нее всюду, но больше всего - на Авроре.
Отношения между родителями и детьми на Авроре были слабы и в лучшем
случае безразличны. При долгой жизни это само собой разумелось, и никто бы
не интересовался Василией в этом смысле, если бы не то обстоятельство, что
Фастольф так долго был выдающимся партийным лидером, а Василия - почти
столь же выдающейся партизанкой противоположного лагеря.
Это было отвратительно. Она сделала своим законным именем имя Василия
Алиена и пользовалась им во всех документах, во всех интервью, вообще
везде, но знала точно, что большинство людей называют ее Василией
Фастольф, словно НИЧЕГО не могло вычеркнуть эти ничего не значащие
отношения. Поэтому она стала называть себя только по имени. Оно-то, по
крайней мере, не было распространенным именем. И это тоже как бы
подчеркивало ее сходство с солярианкой, которая, правда, по совершенно
иным причинам, отказалась от фамилии первого мужа, как Василия отказалась
от фамилии отца. Солярианка тоже стала называться одним именем - Глэдия.
Василия и Глэдия и внешне походили друг на друга.
Василия встала перед зеркалом в кабине космического корабля. Она
много десятилетий не видела Глэдию, но была уверена, что сходство
сохранилось. Они обе были маленькие, стройные, обе блондинки и лицом
похожи.
Но Василия всегда теряла, а Глэдия всегда выигрывала. Когда Василия
ушла от отца и вычеркнула его из своей жизни, он нашел вместо нее Глэдию,
и она была ему уступчивой и пассивной дочерью, как он хотел, и какой
Василия никогда не могла стать.
И все-таки это задевало Василию. Она была роботехником, таким же
компетентным и умелым, как и Фастольф, а Глэдия всего лишь художница,
развлекающаяся свето-скульптурой, и иллюзорной одеждой роботов. Как мог
Фастольф удовлетвориться тем, что потерял дочь, взяв на ее место такое
ничтожество?
А когда этот полицейский с Земли, Илайдж Бейли, приехал на Аврору, он
вытянул из Василии куда больше сведений, чем она могла доверить кому-либо
другому. Однако с Глэдией он был сама мягкость и помог ей и ее защитнику
Фастольфу выйти победителем против всех, хотя тогда Василия не могла
понять, как это произошло.
И Глэдия была у постели Фастольфа во время его болезни, она держала
его за руку в последнюю минуту и приняла его последние слова. Василия не
понимала, почему это ее злит. Сама она хоть и знала, что жизнь старика
кончается, ни при каких обстоятельствах не навестила бы его, чтобы стать
свидетельницей его перехода в вечность, но злилась на присутствие там
Глэдии. Я так чувствую, говорила она себе, и никому не обязана объяснять.
И она потеряла Жискара. Жискар был 4её5 роботом, ее собственностью,
когда она была девочкой, данным ей вроде бы любящим отцом. На Жискаре она
училась роботехнике и от него впервые почувствовала неподдельную
привязанность. Она была ребенком и не размышляла о Трех Законах, не
занималась философией позитронного автоматизма. Жискар КАЗАЛСЯ любящим, он
ДЕЙСТВОВАЛ как любящий, и этого ребенку было достаточно. Такого чувства
она никогда не встречала в человеке и тем более в отце.
В те дни она еще не решалась играть в дурацкую игру в любовь с кем бы
то ни было. Ее горечь по поводу утраты Жискара научила ее, что любой
начальный выигрыш не стоит финального разочарования.
Когда она ушла из дома, разойдясь с отцом, он не отпустил Жискара с
ней, хотя она сама все время улучшала Жискара тщательным
перепрограммированием. А умирая, отец отдал Жискара солярианке. Он отдал
ей также и Дэниела, но Василия нисколько не интересовалась этой бледной
имитацией человека. Она хотела иметь Жискара, который был ее
собственностью.
Сегодня Василия возвращалась домой. Ее турне было полностью
закончено, фактически, в смысле полезности оно кончилось еще несколько
месяцев назад, но она осталась на Гесперисе для необходимого отдыха - как
она объяснила Институту в своем официальном извещении.
Теперь Фастольф умер, и она может вернуться. Она не могла целиком
уничтожить прошлое, но часть его - могла. Жискар должен снова принадлежать
ей. Это она решила твердо.
49.
У Амадейро были самые противоречивые реакции на возвращение Василии.
Она вернулась только тогда, когда старый Фастольф (теперь, когда он умер,
Амадейро мог легко называть его имя) был уже месяц как кремирован. Это
льстило мнению Амадейро о собственной проницательности. В конце концов, он
же сказал Мандамусу, что она останется вдали от Авроры, пока ее отец не
умрет.
Кроме того, Василия была ясна и прозрачна. Это было очень удобно. У
нее не было раздражающих качеств Мандамуса, нового фаворита, который,
казалось, всегда имел какую-то невысказанную мысль, но прятал ее, не
смотря на всю свою кажущуюся откровенность.
Но, с другой стороны, ею было чертовски трудно управлять, заставить
ее спокойно идти по пути, который он указывал. Позволить ей проверить
насквозь другие Внешние Миры в течение нескольких лет, которые она провела
вдали от Авроры, означало также позволить ей передавать все это в черном
свете и загадочными словами.
Итак, он приветствовал ее с энтузиазмом, наполовину притворным.
- Василия, я счастлив, что вы вернулись. Институт летел на одном
крыле, пока вас не было.
Василия засмеялась.
- Бросьте, Келдин, - она одна без колебания или смущения называла его
по имени, хотя была на два с половиной десятилетия моложе его. - Это одно
оставшееся крыло - ваше, а давно ли вы перестали быть уверенным, что
одного вашего крыла вполне достаточно?
- С тех пор, как вы решили растянуть свое отсутствие на несколько
лет. Как по-вашему, Аврора сильно изменилась за это время?
- Ни капельки, что, вероятно, должно огорчать вас. Отсутствие перемен
- это распад.
- Парадокс. Без перемены к лучшему нет распада.
- Отсутствие перемен есть перемена к худшему.Кстати, по сравнению с
окружающими нас Поселенческими Мирами. Они изменяются быстро, протягивают
свой контроль на большее количество миров и более тщательно следят за
каждым миром в отдельности. Они увеличивают силу, энергию и
самоуверенность,в то время как мы тут дремлем и надеемся, что наша
неизменность уравняет сравнение.
- Прекрасно, Василия! Я думаю, вы старательно запоминали это во время
своего полета сюда. Однако в политическом положении Авроры перемены были.
- Вы имеете в виду смерть моего биологического отца?
Амадейро развел руками и слегка поклонился.
- Именно. Он был полностью ответственным за наш паралич, но теперь он
умер, и я думаю, что перемены у нас будут, хотя, возможно, не обязательно
видимые.
- У вас секреты от меня?
- С чего бы это?
- Определенно. Эта ваша притворная улыбка всегда выдавала вас.
- Придется научиться быть с вами серьезным. Послушайте, ваш рапорт у
меня. Расскажите о том, что не включено в него.
- В него включено почти все. Каждый Внешний Мир лихорадочно
утверждает, что его тревожит растущая надменность Поселенцев. Каждый мир
твердо решил сопротивляться поселенцам до конца, с энтузиазмом следуя за
Авророй, мужественно и с презрением к смерти.
- Следовательно за нами - да. А если мы не поведем?
- Тогда они будут ждать и пытаться замаскировать свою уверенность в
том, что мы не ведем. В других отношениях... ну, каждый мир продвигается
вперед в технологии и очень неохотно сообщает, что именно он делает.
Каждый ученый работает независимо и не связан ни с кем даже на собственной
планете. Ни на одном Внешнем Мире нет единой исследовательской группы
вроде нашего Института Роботехники. Каждый мир состоит из отдельных
исследователей, и все они ревниво оберегают свои сведения друг от друга.
Амадейро удовлетворенно сказал:
- Не думаю, что они продвинулись так далеко, как мы.
- Очень похоже, что не продвинулись, - колко сказала Василия. - Пока
все Внешние Миры представляют собой кучу индивидуумов, прогресс очень
замедляется. Поселенческие Миры регулярно устраивают конференции, имеют
свои институты и, хотя они сильно отстали от нас, они НАГОНЯЮТ. Но я
все-таки сумела открыть несколько технических новшеств, разработанных
Внешними Мирами, и все их перечислила в своем рапорте. Все они сейчас
работают над ядерным усилителем, но я не верю, чтобы такой прибор пошел
дальше уровня лабораторных исследований на одном мире. Некоторые вещи
должны испытываться на космических кораблях, а этого пока нет.
- Надеюсь, что в этом вы правы, Василия. Ядерный усилитель - оружие,
которым мог бы пользоваться наш флот, потому что это сразу покончило бы с
Поселенческими Мирами. Но я думаю, что в целом было бы лучше, если бы
Аврора опередила в вооружении наших космонитских братьев. Вы сказали, что
в ваш рапорт включено почти все. Что же НЕ включено?
- Солярия!
- Ага, самый младший и самый необычный из Внешних Миров.
- Непосредственно от них я почти ничего не получила. Они смотрели на
меня абсолютно враждебно, как видимо, смотрели бы на любого несолярианина,
будь то космонит или поселенец. А когда я говорю "смотрели", я имею в виду
- в их понимании. Я пробыла там почти год, много дольше, чем в любом
другом мире, и за это время ни разу не видела ни одного солярианина во
плоти, а только смотрела на его гиперволновую голограмму. Я не имела дела
ни с чем ощутимым, кроме изображения. Планета комфортабельная, невероятно
роскошная и для любителей природы совершенно не испорчена, но мне стало не
хватать возможности ВИДЕТЬ.
- Ну, такова уж солярианская система. Мы это знаем, Василия. Живи и
дай жить другим.
- Гм... Ваша терпимость, может быть, тут не к месту. Ваши роботы в
незапоминающем режиме?
- Да. Уверяю вас, нас никто не подслушивает.
- Надеюсь, Келдин. У меня впечатление, что соляриане близки к
созданию уменьшенного против нашего и других ядерного усилителя. Возможно,
они близки к созданию портативного усилителя, достаточно малого, чтобы
поместить его на космический корабль.
- Как это они ухитрились? - нахмурился Амадейро.
- Не могу сказать. Вы же не думаете, что они показывали мне чертежи.
Впечатление мое настолько расплывчато, что я не решалась включить его в
рапорт, но из того немногого, что я услышала тут и заметила там, я думаю,
что они существенно продвинулись. Над этим нам следует основательно
