(Ригведа, V, 65, 2). "Из вод ты, чистый, возникаешь" (II, 1), "Ему способствуют
воды в озерах" (III, 1, 3) и т. д.
13. Некоторые другие помощники.
Конь и орел -- не единственные помощники героя. Здесь не может быть речи о том,
чтобы дать полную номенклатуру и систему
267
сказочных помощников, мы рассмотрим только наиболее существенные, важные образы
их. Рассмотрев орла и коня как наиболее типичные примеры помощников-животных, мы
кратко коснемся некоторых антропоморфных помощников.
Особую категорию помощников составляют всякого рода необыкновенные искусники.
Часто это братья, из которых каждый обладает каким-нибудь одним уменьем. Иногда
это встречные богатыри, совершенно необыкновенные по своей наружности и по своим
качествам. Количество их очень велико. По указателю Больте и Поливки можно
установить около сорока названий таких искусников.
Наиболее яркой фигурой из этих помощников является Мороз-Трескун, или Студенец.
Изображается он разно, иногда и не изображается вовсе. В одной сказке это старик
с завязанной головой. "Что у тебя голова повязана?" -- "Волосы завязаны; как их
опущу, так и сделается мороз" (Худ. 33). Таким же он представляется и у братьев
(Гримм 71). У него шляпа надета на одно ухо. Когда герой выговаривает ему за
это, он говорит: "Если я надену шляпу прямо, то будет страшный мороз, и птицы
упадут мертвыми на землю".
Русская сказка знает и другой, более яркий образ. "Дальше идет старик старый,
старый, сопливый, сопли, как с крыши висят замерзсши, с носа висят" (См. 183).
Функция этого "Мороза-Трескуна" всегда одна: у царевны героям топят жаркую баню,
чтобы извести их. Здесь помогает Студенец. "Живо вскочил в баню, в угол дунул, в
другой плюнул -- вся баня остыла, а в углах снег лежит" (Аф. 137).
Характер этой фигуры довольно ясен. Это хозяин погоды, хозяин зимы и мороза.
Подобные фигуры встречаются, например, в мифах северных индейцев. "Много лет
тому назад было очень холодно на земле. На верхнем конце реки был большой
ледник, от которого исходил ледяной холод. Все животные отправлялись, чтобы
убить человека, который делал холод, но все замерзали. (Пробует это и койот, но
замерзает, затем отправляется лиса.) Лиса побежала дальше, и при каждом шаге,
который она проходила, из-под ее ног ударял огонь. Она вошла в дом (где жил
Мороз) и топнула один раз своей ногой (повторяется 4 раза). Когда она топнула
четыре раза, весь лед растаял и стало опять тепло" (Boas 1895, 5).
В этом случае хозяин мороза, холода враждебен человеку. Но герою, который уже
вступил в иной мир, он покоряется. Очень интересно, что в одной русской сказке
(См. 183) Старик совершенно так же, как благодарные животные, просит: "Иван
Кобылин сын, покорми мене хлебцем, я тебе худым временем пригожусь". Совершенно
такую же просьбу, как мы видели выше,
268
произносит орел. Можно предположить, что здесь отразились представления, что
хозяина стихий можно себе подчинить и заставить его служить себе. Герой именно и
заставляет их служить себе. Правда, обычно они просто встречены случайно и взяты
с собой. Но эта случайность, очевидно, покрыла собой другие формы покорения
хозяина, одной из которых могла быть умилостивительная или иная жертва,
выраженная здесь словами "покорми меня".
Другой фигурой такого же порядка является фигура усыни. "Идеть путем-дорогою,
пришел к реке широкой в три версты;
на берегу стоит человек, спер реку ртом, рыбу ловит усом, на языке варит да
кушает" (Аф. 141). Если попытаться нарисовать себе фигуру этого усыни, то мы
невольно придем к образу запруды и верши, через которую пропускается вода.
Другими словами, если Мороз-Трескун есть персонифицированная сила природы, то
здесь мы имеем персонифицированное орудие. Мы этот случай пока просто отмечаем.
Связь орудий с помощниками и волшебными предметами разработана ниже. усыня
иногда помещается сказочником не на берегу, а в самую воду. Он -- хозяин реки и
рыб, божество, дарующее обилие рыб и удачную ловлю. Собственно в сказке он роли
никакой не играет. Он -- эпизодическая фигура. Иногда он служит в роли
помощника, переправляющего героя через воду в иное царство. По его усам герой
переходит через воду: "А по его усу, словно по мосту, пешие идут, конные скачут,
обозы едут" (142). Нужно, однако, упомянуть, что даже и здесь рыбья натура этого
существа может быть выяснена из сравнений. В иных случаях герой переходит через
реку по спине огромной рыбы. Такие существа также встречаются на ступени веры,
например в Северной Америке. В индейском сказании братья хотят испытать силу
одного из них. Они идут на реку. "Вечером они расположились и стали дразнить
своего брата и таскать его за волосы. Но ему до этого не было никакого дела, он
лег и надел свою бобровую шапку. Тогда река начала подыматься, и его братья и
сестры должны были бежать от воды на гору, в то время как он спокойно остался у
огня. Хотя кругом все было покрыто водой, он у своего огня остался сухим" (Boas
1895, 23).
Интересно, что в этом случае, совершенно так же, как и в русской и в немецкой
сказке, движение шапки вызывает стихию. Эта шапка относится к разряду волшебных
предметов, которые будут рассмотрены ниже. В этом случае, мы, однако, видим
только стихию, не видим ловли рыб. В другом индейском сказании мы читаем:
""Дети, знаете ли вы, где Азан сделал запруду реки?" -- "Нет, где же?" --
"Там-то и там-то". Они пошли туда и нашли Азана, который запрудил реку и уже
почти вычерпал
269
воду, чтобы выловить рыб". Они его уничтожают (Unkel 286). Здесь запруживающее
реку существо опять связано с рыбами. Это существо не всегда представляется
антропоморфным. В другом индейском сказании над рекой стоит огромный лось с
расставленными ногами и убивает (глотает) всякого, кто спускается по реке (Boas
1895, 2).
Братом усыни обычно выступает Горыня (или Вертогор или Горыныч). "И гуляет
Горыня-богатырь и горы ногой толкает" (Аф. 83). Это -- дух гор. "Шли, шли,
доходят до богатыря, до Горынеча. Горыныч на мизинче гору качает" (3В 45).
"Видишь, поставлен я горы ворочать" (Аф. 93). По свидетельству Штернберга,
гиляки называют членов рода хозяина моря "толь нивух", т. е. "морской человек",
хозяина гор -- "наль нивух" -- "горный человек". Такой "торный человек", или
один из "хозяев гор", -- и наш сказочный Горыныч. Роль его неопределенна. Иногда
он спасает героя от потони (93), иногда играет роль ложного героя, старшего
брата, предающего младшего. Но даже в тех случаях, когда он играет роль ложного
героя, он подчинен герою. Сказочный герой -- это мощный шаман, которому
подчиняются хозяева погоды, рек и рыб, гор и лесов. Как и все подобные искусные
помощники, Вертогор встречен случайно. Но мотив подчинения его сквозит в
афанасьевской сказке No 93. "Подъезжает к Вертогору; стал его просить, а он в
ответ: "Рад бы принять тебя, Иван-царевич, да мне самому жить немного. Видишь,
поставлен я горы ворочать; как справлюсь с этими последними -- тут и смерть
моя"". Впоследствии герой добывает щетку, которая при бросании превращается в
горы, и этим дает Вертогору новую пищу. Здесь мотив, присущий бегству и погоне
(гребешок и щетка обычно спасают от погони непосредственно), использован иначе,
перемещен. Это перемещение здесь очень интересно и показывает, что жизнь хозяина
стихии должна быть поддерживаема человеком. Без этой поддержки он гибнет. Так и
усыня просит:
"Накорми меня". За эту поддержку эти хозяева оказывают содействие человеку после
его смерти, а шаману -- при жизни.
Античность также имеет своих Вертогоров, но уже в качестве поверженных богов.
Они борются в числе гигантов против Зевса, выворачивая горы, и ставят их Друг на
друга для штурма неба.
Третьим братом или богатырем обычно назван Дубыня, или Вертодуб. "Видит: человек
дубы с корнями вырывает:
"Здравствуй, Дубыня! Что ты это делаешь?" -- "Дубы вырываю". -- "Будь ты мне
братом названным, пойдем со мной'" (Худ. 33). Этот Дубыня потом побивает
вражескую рать. В одной сказке (Аф. 142) он назван не Дубыня, а Дугиня --
"Дугиня-богатырь, хоть какое дерево в дугу согнет". Можно бы думать, что здесь
имеется ложная этимология, однако в греческом мифе
270
мы имеем именно "сгибателя сосен". Такого "сгибателя сосен", разбойника Синиса,
который привязывает к соснам людей и разрывает их, встречает и наказывает Тесей.
Очевидно, что если усыня есть "человек рек", Горыня -- "человек гор", то Дубыня
представляет собой "человека леса". В этом он сходен с ягой, так же как помощник
Студенец или Мороз-Трескун -- с дарителем Морозкой. Дубыня иногда даже и
выступает не как помощник, а как даритель. Герой встречает человека, несущего
дрова в лес. "Зачем в лес дрова несешь?" -- "Да это не простые дрова". -- "А
какие же?" -- "Да такие: коли разбросить их, так вдруг целое войско явится" (Аф.
144).
Таким образом из огромного количества всяческих искусников четыре типа могут
быть определены как хозяева стихий. Это -- Мороз-Трескун, усыня, Горыня и
Дубыня. Они подчиняются герою в силу совершаемых им культовых или иных действий,
но этот момент в сказке сохранен лишь в рудиментах и заменен случайной встречей
с этими помощниками.
Мы можем обратиться к другой группе искусников, которые ничего общего с
хозяевами стихий не имеют. К ним относятся стрелец, скороход, кузнец, зоркий,
чуткий, кормчий, пловец и др.
Сопоставление материалов показывает, что они представляют собой
персонифицированные способности проникновения вдаль, ввысь и вглубь. С ними мы
еще встретимся при изучении их функций в связи с трудными задачами царевны.
14. Развитие представлений о помощнике
При всем разнообразии помощники в сказке составляют некую группу, объединенную
функциональным единством.
Все, что здесь говорилось об отдельных видах помощников, имеет только частное
значение. Мы должны поставить вопрос о помощниках вообще, как общем явлении
сказочного канона. С передачей герою помощника мы уже встречались. Помощника
герою часто дарит яга. Исторические корни яги выяснены. Она связана с
посвящением. В обряд посвящения входила передача юноше волшебной или магической
власти над животными. Однако исторические параллели к отдельным видам помощника
не привели нас к обряду посвящения. Они привели нас к шаманизму, к культу
предков, к загробным представлениям. Когда умер обряд, фигура помощника не
умерла с ним, а в связи с экономическим и социальным развитием стала
эволюционировать, дойдя до ангелов-хранителей и святых христианской церкви.
Одним из звеньев этого развития является и сказка.
В истории помощников можно в основном наметить три ступени или три звена. Первое
звено -- приобретение помощника so время обряда посвящения, второе --
приобретение помощника шаманом, третье -- приобретение помощника в загробном
271
мире мертвецом. Эти три звена не следуют механически друг за другом. Это --
ориентировочные вехи, указывающие направление развития. Рассмотрим сперва вопрос
о помощниках в пределах обряда посвящения.
Вопрос этот очень мало разработан в этнографии, хотя он касается самой сути
посвящения. Шурц, специально занимавшийся вопросом о посвящении, не уделяет этой
стороне дела никакого внимания. Гораздо больше говорит об этом Вебстер.
"Фундаментальной доктриной была вера в личного духа-хранителя, в которого путем
различных обрядов фаллического характера члены общества, как предполагали,
превращались" (Webster 125).
Итак, во время обряда посвящения юноша превращался в своего помощника. Даже,
если бы мы знали только это, мы бы уже были вправе поставить вопрос о связи
сказочного помощника с институтом посвящения. Это объяснило бы нам как
приобретение его в царстве смерти (ибо посвящаемый предполагался умершим), так и
связь этого помощника с миром предков. На эту связь указывалось выше, особенно
при изучении коня и благодарных животных. Это же объясняет связь помощника с
миром предков. Дух-помощник у некоторых племен Северной Америки носит название
Маниту. Этот Маниту передается по наследству. "Когда юноша готовится встретить
