а я пойду за него", -- говорит царевна в узбекской сказке. "Жили семеро глупых
лысых и один хитрый растрепа" -- так начинается халха -- монгольская сказка
(Сказки народов Востока 33, 40). Этот растрепа напоминает немецкого Grindkopf --
героя с колтуном в волосах. В чем здесь дело? Откуда такая распространенность,
такая устойчивость этой частности*?
В обряде инициации не было, пожалуй, ни одной части человеческого тела, которая
не подвергалась бы каким-нибудь манипуляциям. Даже внутренности, как мы видели,
считались вынутыми и замененными. Особым манипуляциям подвергались и голова и
волосы. Манипуляции с волосами были двоякие: или их обрезали, опаляли, или,
наоборот, давали им расти, но в таком случае их прятали под особый головной
убор, который нельзя было снимать.
Свидетельства об этом мы имеем со всех материков, но больше всего с островов
Тихого океана. На Соломоновых островах могут жениться только те члены мужских
союзов, кто обладает длинными волосами, и кто в отрочестве, т. е. во время
полового созревания, носил особого вида головной убор, имевший вид конуса.
Волосы врастают в эту шляпу, так что ее невозможно снять. Неверман говорит: "Ему
никогда нельзя показываться женщинам без "шляпы" даже вначале, когда волосы еще
коротки. Женщина, увидевшая его без шляпы, немедленно была бы предана смерти,
все равно как если бы она вступила в место сборищ союза" (Nevermann 139). Юноши
за время от обряда до вступления в брак здесь носят название матазезен. Позже
шляпы снимаются вместе с волосами (Ср: Parkinson 658; Loeb 256). Таким образом,
эта шляпа -- знак будущего жениха. Неверман считает, что рост волос способствует
увеличению потенции. "С ростом волос мальчик развивается в мужчину и путем
______________
* Ср. плешивость пророка Елисея (IV книга Царств Ветхого завета Библии II, 23).
227
ношения "брачной шляпы" он приобретает сексуальную потенцию" (Nevermann 160).
Это -- одно из десятков возможных объяснений. Волосам приписывается сила -- на
это здесь можно только указать, напомнив хотя бы историю Самсона и Далилы. Из
приведенных материалов не видно, чтобы шляпа делалась из кишек или пузырей
животных, как это показывает наша сказка. Но в Африке такая форма, по-видимому,
существовала. "На Гамбии новообрезанные носят... шапку странной формы с парой
бычьих poг" (Frobenius 1898a, 146). Мы понимаем теперь также, почему в
американских мифах проглоченные и вновь извергнутые китом выходят из желудка
кита без волос.
Все эти материалы позволяют и данный мотив, мотив безволосого жениха или жениха
с покрытыми волосами, поставить в генетическую связь с обрядом инициации.
16. Муж на свадьбе жены.
Эти детали дают некоторые дополнительные штрихи для рассмотрения мотива "мужа на
свадьбе жены". Однако этот случай существенно отличается от мотива "жены на
свадьбе мужа". Там герой встречает суженую вне дома, возвращается, уже
собирается вступить в другой брак и т. д. Здесь дело происходит иначе. Герой
женат (иди женится) с начала сказки, затем уже уходит из дому, узнает, что жена
собирается вступить в новый брак, "за другого хочет замуж выходить" (См. 135) и
спешно возвращается, поспевая к свадьбе жены.
В этом случае мы имеем дело с браком, который был совершен до посвящения, мы
имеем, далее, уход мужа "в лес", длительное отсутствие его и попытку к новому
браку оставшейся дома жены.
Но не противоречит ли это предположение тому порядку вступления в брак, при
котором посвящение было одним из условий вступления в брак? Мы здесь имеем не
противоречие, а более позднюю форму. По мере вымирания этого обычая обряд
совершался все реже и реже, иногда с перерывами в 10 и более лет. И у Шурца и у
Вебстера можно найти достаточно примеров этому. Тем временем юноши подрастали,
вступали в брак, не дожидаясь посвящения, а посвящению подвергались задним
числом, так что бывали случаи, когда посвящению подвергались мужчины лет сорока,
вместе с едва достигшими зрелости мальчиками (Schmidt 1029-1056; Codrington 71;
Nevermann 18, etc).
Мотив "мужа на свадьбе жены" исследован И. И. Толстым (Толстой 1934). Проф.
Толстой не ставит себе целью исследовать происхождение этого мотива. Но в его
работе собран материал, который позволяет дать ответ на очень важный для нас
вопрос:
где же пребывает муж в то время, как жена его ожидает? Толстой очень убедительно
показывает, что "герой уходит в обитель смерти". В вятской сказке пребывание у
лешего длится 12 лет, пролетающих как 12 дней, "обычный в сказке мотив
быстротеч-
228
ности времени в стране смерти, где год проходит для сознания человека, как один
день" (Толстой 1934, 66). В архангельской сказке "Ивана щука-рыба заглонула и
вынесла к берегу и выблевала. Иван купеческий сын и пошел" (Онч. 35; Толстой
1934, 66) и т. д. Пребывание в животном как способ посвящения нам уже известно.
Есть и другие детали, приводящие к тому же. "Муж возвращается изменившимся; ни
жена, ни близкие не узнают его". Совершенно правильно замечает Толстой:
"Заслуживает внимания то обстоятельство, что меняется наружность только у мужа:
об изменении наружности жены за время разлуки сказка умалчивает" (66).
Наконец, если он, по наблюдениям проф. Толстого, "приходит обросшим волосами, в
запущенном, грязном виде, оборванным странником" (516), то и здесь мы имеем
верный признак возвращения "из леса".
17. Запрет похвальбы
Перечисленными мотивами не исчерпывается связь сказки с "большим домом". Здесь
выбраны только наименее гипотетические, наиболее ясные случаи связи. В плане
гипотезы может быть поставлен вопрос и о связи с комплексом "дома" еще некоторых
запретов, в частности мотива запрещения похвальбы и мотива запретного чулана.
Возвращающийся должен хранить глубокое молчание обо всем, что он видел и слышал.
"Джобсон видел мальчика, который в предыдущую ночь вышел из "чрева". Он никак не
мог побудить его открыть рот, мальчик держал палец на губах" (Frobenius 1898a,
146). Мы легко узнаем здесь столь распространенную в сказках "немоту". Как
указывает Фробениус, эта немота иногда имеет определенные сроки: она длится
столько дней, сколько длился обряд.
В немецких сказках девушка, возвращающаяся из лесного дома, не говорит и не
смеется до определенного срока (Гримм, 9). Эту немоту мы имеем и в наших
материалах. "Когда парень пробудился и встал, он оказался без языка -- не может
ничего говорить" (3П 107).
Запрет этот касается всего, что было увидено и узнано в лесу. Нарушение запрета
грозит смертью. "Будешь разуметь теперь, что всякая тварь говорит; только никому
про то не сказывай, а если скажешь -- смертью помрешь" (Аф. 248).
В частности, особой глубокой тайной обставлено обладание помощником или
волшебным предметом, талисманом, полученным в лесу. Вот почему сказочный
помощник перед тем как герой возвращается домой, запрещает ему хвастать им.
"Смотри же, никому не хвались, что ты на мне верхом ездил; а похвалишься --
раздавлю тебя!" (242). Формула "что ты на мне верхом ездил" есть просто более
художественное выражение, чем
229
"что ты обладаешь мной". "Что ты знаешь, не сказывай никому; а как скажешь --
двух минут не проживешь, помрешь!" (Худ. 38). "Не хвались ты мною; не хвались,
что за едину ночь дом построили с тобой" (Аф. 313). "Если ты мною похвастаешься,
тогда я тебя не пожалею -- съем" (ЗП 13).
Связь этих запретов с тайной помощника совершенно очевидна. Менее ясны запреты в
сказках типа "верный слуга". "А кто это слышит, да ему скажет, тот по колена
будет каменный" (Аф. 158). Изучение запретов в сказке могло бы составить предмет
особого исследования. В частности, необходимо изучить не только запреты, но и их
нарушение.
18. Запретный чулан.
Другой запрет, состоящий в связи с мотивом "большого дома", это -- мотив
запретного чулана. В сказке "Чудесная рубашка" (209) рассказывается, как герой
сперва живет в лесу, питаясь кореньями и ягодами, а затем попадает в дом, с
обычными аксессуарами этих лесных домов. Здесь и комнаты, и пустота, и приборы и
пр. Здесь живут 3 брата в животном облике -- орел, сокол и воробей. Они могут
обращаться в молодцов и принимают его "за родного братца". Ему дается служба --
собирать на стол. Орел "отдал ему ключи, позволил везде ходить, на все смотреть,
только одного ключа, что на стене висел, брать не велел". Иван, конечно,
отпирает чулан запретным ключом и за дверью видит коня. После этого он засыпает
и спит беспробудным сном целый год. Это повторяется 3 раза. После третьего раза
братья дарят ему коня, и он уходит.
В этой сказке все совершенно ясно, и она показывает нам, что в данном случае в
запретной комнате находится будущий помощник героя. Она интересна еще тем, что
нарушение запрета не создает никакого конфликта. Исторически оно именно так и
должно было происходить. Запрет на помощника должен был действовать только до
известного момента, до "беспробудного сна", после чего запретное для
посвящаемого становится дозволенным.
Запретный чулан не раз исследовался. Гартленд честно признает, что "изучение
народных сказок еще не сделало достаточных успехов, чтобы дать нам возможность
возвести эти мифы к общему источнику и удовлетворительно объяснить их значение"
(Hartland 1885). Кирби дает чисто бытовое объяснение, основываясь на том, что в
запретной комнате иногда находится женщина. Он находит, что "плоские крыши
восточных домов в соединении с изоляцией женщин должны были создать такое
положение почти обычным на востоке" (Kirby). Такое сближение более чем
рискованно.
Между тем материалы, которые приведены выше, приводят к предположению, что и
запретный чулан восходит к комплексу "большого дома". Чтобы решить, так это или
нет, мы должны выяснить, имелись ли такие запретные помещения в этих домах.
230
Далее мы должны поставить вопрос, что в них хранилось. Сопоставляя полученные
результаты с материалом сказки, мы должны будем спросить себя, во-первых, какова
обстановка этих запретных чуланов и, во-вторых, что в них находится.
Но здесь мы наталкиваемся на одну трудность: на недостаточно полное описание
этих домов в этнографии. Тем не менее на наличность таких запретных помещений
указывает целый ряд деталей. Мы знаем, например, что на острове Фиджи в пределах
ограды находилась другая, меньшая, включающая "святыню святых" (das
Alterheiligste) (Schurtz 387). Что там находилось, не сообщается. Однако мы
знаем, что такие явления имелись не только на острове Фиджи. Известно, что в
мужских домах хранились святыни племени, запрещенные для непосвященных.
Паркинсон сообщает: "На определенном месте острова находилось место, куда всем
непосвященным строжайше запрещено входить. Внутри этой запретной площади
(District) имелось 12 отделений, и каждое из них обладало святым домом. Два из
этих домов были настолько святы, что никто не входил в них и даже не приближался
к ним. В этих домах стояли вырезанные из дерева птицы, рыбы, крокодилы, акулы, а
также изображения людей, солнца и месяца" (Parldnson 666).
Итак, мы имеем сообщение, что имелись специальные, запретные помещения, в
которых находились вырезанные из дерева животные. Это уже перекидывает некоторый
мост к животным -- помощникам, находящимся в запретном чулане в сказке. Далее,
там хранятся изображения солнца и месяца. На этом еще придется остановиться.
Тайные помещения клубных домов упоминаются Боасом. У квакиутл посвящение
производилось в особом тайном помещении (secret room) мужских домов. Там подолгу
сидел неофит, там, по-видимому, над ним производились все полагающиеся операции
(Boas 1897, 613). "Ты подходишь близко к тайной комнате, великий волшебник, ты
был внутри тайной комнаты", -- так поется об одном из посвященных (573).
Очевидно, пребывание в этой комнате делает волшебником. Это подтверждается
другим сообщением. Во время обряда в доме производится пляска. Посвящаемою учат
плясать. В доме есть потайная комната, на передней стороне которой изображен
ворон. Ворон открывает клюв, туда ввергается посвящаемый, а через некоторое
время (срок не указан) он выхаркивается (404). Это сообщение показывает, что в
