характер ученья, уменье превращаться в животных или понимать язык птиц и т. д.
-- все эти частности заставляют отнести и этот круг мотивов к тому же явлению, к
которому отнесены предыдущие мотивы.
Обряд посвящения был школой, ученьем в самом настоящем смысле этого слова. При
посвящении юноши вводятся во все мифические представления, обряды, ритуалы и
приемы племени. Исследователи высказывают мнение, что им здесь преподносится
некая тайная наука, т. е. что они приобретают знания. Действительно, им
рассказывают мифы племени. Один очевидец говорит, что "они сидели тихо и учились
у стариков; это было подобно школе" (Webster 7). Однако не в этом все-таки суть
дела. Дело не в знаниях, а в умении, не в познании воображаемого мира природы, а
во влиянии на него. Именно эта сторона дела хорошо отражена сказкой "Хитрая
наука", где, как указано, герой выучивается превращаться в животных, т. е.
приобретает уменье, а не знание.
195
Это воспитание или обучение составляет существенную черту посвящения во всем
мире. В Австралии (Новый Южный Уэльс) старики учили молодых "играть в местные
игры, петь песни племени и плясать некоторые корроборри, которые были запрещены
женщинам и непосвященным. Они вводились также в священные традиции (рассказы)
племени и в его науку" (Webster 58). Опять мы можем установить, что момент
рассказа отступил на задний план перед моментом действия. "Обряды... состоят в
грубой, но часто в очень выразительной драматизации мифов и легенд.
Маскированные и костюмированные актеры представляют животных или божественных
существ, историю которых рассказывают мифы" (178). В этом сообщении кроется
предпосылка, что мифы первичнее драматических действий -- "миф драматизируется".
Нам кажется -- дело происходило наоборот. Первично -- драматическое действие,
миф же развивается позднее. В этом в особенности убеждает Австралия, имеющая
весьма сложные и длинные драматические представления, тогда как мифы коротки,
крайне сбивчивы, аморфны и для европейца часто непонятны (Gennep). Эти
представления и пляски не были зрелищами, Они были магическим способом
воздействия на природу. Посвященный обучался всем пляскам и песням весьма
тщательно и долго. Малейшая ошибка могла оказаться роковой, могла испортить всю
церемонию. Кстати упомянем, что в белорусской сказке медведь отпускает падчерицу
только после того, как она ему пляшет. В сборнике Боаса есть случаи, когда герой
отправляется в "иное царство" и приносит оттуда пляски, которым обучает свое
племя.
Юноша здесь обучается тем пляскам и церемониям, которые входят в осенние,
весенние и зимние обряды, имеющие целью увеличить дичь, вызвать дождь, поднять
урожай, отогнать болезнь и т. д. (Webster 183)
Герои русской сказки приносят от лесного учителя не пляски:
они приносят магические способности. Но и пляски были выражением или способом
применения этих способностей. Пляска сказкой утеряна: остался только лес,
учитель и магическое уменье. Но в сказках других типов можно найти некоторые
следы и плясок. Пляски совершались под музыку, и музыкальные инструменты
считались священными, запретными. Дом, в котором производилось посвящение и в
котором посвящаемые иногда некоторое время жили, назывался иногда "домом флейт"
(Schurtz 641). Звук этих флейт считался голосом духа. Если это иметь в виду, то
станет ясным, почему герой в лесной избушке так часто находит гусли-самогуды,
дудочки, скрипки и т. д. Под эти гусли все должны плясать. Герой приобретает
власть над плясками. Характер этих плясок, конечно, совершенно изменился. "Зашли
в сторону. Стоит избушка. Зашли в ету избушку... Он глядел-глядел, да увидал
дудочку под
196
маткой (перекладиной). Начал в дудочку играть" (ЗП 43). На звук является Сам с
локоть. Звук дудки вызывает духа.
В одной версии сказки "Гусли-самогуды" гусли делаются из человеческих жил.
"Повел их мастер в мастерскую, сейчас одного человека на машину распялил и стал
из него жилье тянуть" (См. 4). Что священные инструменты делались из
человеческих костей, это известно. Но и пляски глухо сохранились в сказке.
"После того стал Никита избушку оглядывать, увидал на окошке небольшой свисток,
взял его, приложил к губам и давай насвистывать. Смотрит: что за диво? Слепой
брат пляшет, изба пляшет, и стол, и лавки, и посуда -- все пляшет" (Аф. 199). На
звук является баба-яга. "Веселой отправился со своей скрипочкой, становится к
сосне (он поселился с братьями в лесу). Подходит яга-баба к Веселому. -- "Что
ты, Веселой, делаешь?" -- "А в скрипочку играю". Сбрасывает [яга баба] ведра...
давай плесать". (Ж. ст. 269). В вятской сказке (3В 40) отслуживший солдат ночует
в келейке у сиротки. Тут же большой украшенный дом (о доме ниже). Солдат ночует
в доме. "Потом бесы зачали все комеди приставляти. У бесов испрошли все комеди.
-- "Давай, солдат, приставляй ты: у нас все вышли"". Название лесных плясок
"бесовским комедийным представлением" весьма интересно и показательно. Важно
также, что очередь доходит до героя, что и его заставляют производить некоторые
мимические, действия.
В пермской сказке в запретном чулане большого дома находятся три девицы. Ванюша
отдает им их платьица. "Они надели платьи, взяли ево под шашки (пазуху) и пошли
кадрелью плясать" (ЗП 1). Что в платьях и крылышках девиц можно усмотреть
тотемные маски и костюмы, об этом говорилось выше. Наконец, как указывает Д. К.
Зеленин, религиозные обряды часто превращаются в игры (Зеленин 1936, 237). Может
быть, игра в жмурки с медведем в лесной избушке представляет собой отражение
плясок, которым выучивались в лесу.
Сравнительная характеристика материала сказки и материала этнографического
показывает и здесь тесную связь.
24. Волшебный дар.
Мы уже видели, что сказка дает в руки героя какой-нибудь волшебный дар и что при
помощи этого дара он достигает своей цели. Этот дар -- или какой-нибудь предмет
(кольцо, ширинка, шарик и многое другое) или животное, главным образом -- конь.
Мы видим также, как тесно образ яги связан с обрядами посвящения. Есть ли в этих
обрядах что-либо, соответствующее получению дара?
Вопрос о помощнике мы выделяем в особую главу. Здесь нас пока будет интересовать
только момент передачи помощника в связи с изучением обряда. Оказывается, что в
обрядах посвящения -такой момент не только имелся, но представлял собой цен-
197
тральное место, вершину всего обряда. Магические способности героя зависели от
приобретения им помощника, который английскими этнографами не совсем удачно
назван дух-хранитель (guardian spirit). Вебстер по этому поводу говорит;
"Повсеместно среди женщин и непосвященных детей распространялась вера, что
старшие, распорядители обрядов посвящения, обладают известными таинственными и
магическими предметами, открытие которых посвященным представляет центральную и
наиболее характерную черту" (Webster 61). И в другом месте: "Фундаментальной
доктриной была вера в личного духа-хранителя (т. е. помощника), в которого
посредством обрядов фаллического характера члены объединения, как полагали,
превращались" (123). Шурц говорит, что весь обряд посвящения мальчиков "сводится
к приобретению духа-хранителя, к приобретению волшебной силы маниту" (Schurtz
396). Более подробное изучение этого вопроса будет дано в следующей главе. Мы
поймем и колечки, и палочки, и шарики и другие предметы, а также связь героя с
его помощниками -- животными. Здесь достаточно указать, что помощник-хранитель
был связан с тотемом племени.
25. Яга - теща.
В образе яги, однако, еще не все ясно. Из всего изложенного видно, что яга
сближается нами с лицом или маской, производящей обряд посвящения. Здесь,
однако, имеется одно несоответствие. Яга -- или женщина, или животное. Ее
животный облик прекрасно вяжется со всем, что мы знаем об этом обряде. Великий
учитель и предок, производивший обряд, часто представлялся животным, носил его
маску. Если же говорить о его человеческом облике, то, хотя в этнографических
материалах это не указывается, он все же представляется мужчиной, а не женщиной.
Присмотримся еще несколько ближе как к яге, так и к обрядам.
Одно из назначений обряда было подготовить юношу к браку. Оказывается, что обряд
посвящения при экзогамии производился представителями не того родового
объединения, к которому принадлежал юноша, а другой группой, а именно той, с
которой данная группа была эндогамна, т. е. той, из которой посвящаемый возьмет
себе жену. Это -- австралийская особенность и, можно полагать, -- древнейший вид
посвящений (Webster 139). Раньше чем отдать девушку за юношу из другой группы,
группа жены подвергает мальчика обрезанию и посвящению.
Мэтьюз в Виктории заметил еще другое обстоятельство: "Помощник (приобретаемый
мальчиком) не должен относиться к родне посвящаемого: он избирается кем-нибудь
из пришедших (на торжество) племен, в которое мальчик впоследствии вступит через
брак" (Mathews). Как мы увидим ниже в главе о помощниках, этот помощник
передавался по наследству. Здесь мы ви-
198
дим, что он передается по наследству по женской линии.
Сказка сохранила и это положение. Мы можем наблюдать следующее: если яга или
другая дарительница или обитательница избушки состоит в родстве с кем-нибудь из
героев, то она всегда приходится сродни жене или матери героя, но никогда не
самому герою или его отцу. В вятской сказке она говорит: "Ах ты дитетко! Ты мне
будешь родной племянничек, твоя мамонька сестрица мне будет" (3В 47). "Сестрицу"
здесь нельзя понимать буквально. Эти слова в системе иных форм родства означают,
что его мать принадлежит к тому родовому объединению, к которому принадлежит
сама яга. Еще яснее этот случай, когда герой уже женат. В этом случае говорится:
"это зять мой пришел", т. е. яга -- мать или сестра его жены, сродни жене,
принадлежит к тому же объединению, что и она. "Это мой зять пришел" (3В 32).
"Эта старуха тебе теща" (Сад. 9). "А, -- говорит, -- ты мой племеш" (Сев. 7).
"ух, шурин пришел" (К. 7). "Она (царевна) моя родная племенниця" (К. 9) и др.
Очень интересный случай мы имеем в пермской сказке (ЗП 1). Здесь герой в поисках
исчезнувшей жены попадает к яге. "Где же ты, милой друх, проживался? --
Проживался я у дедушки в учениках шесть лет; он споженил меня на малой дочери.
-- Вот ты какой дурак! Ведь ты жил у брата моева, а взял племянницу мою". Здесь
великий учитель назван братом яги. Здесь герой -- муж не сестер, а племянницы
яги. Конечно, все это -- только глухие указания. Чтобы герой никогда не слыхал и
ничего не знал о своей теще, живущей в лесу, это весьма странно, если под тещей,
теткой, сестрицей и т. д. понимать то, что под этим понимаем мы. Но если
предположить, что теща, сестра и т. д. заменили собой другие формы родства, что
герой, попадая в избушку, попадает к "родственникам" своей жены по линии
тотемного, а не семейного родства, тогда в этом нет ничего удивительного, а в
свете наблюдений Вебстера становится и понятным, почему именно женину, а не свою
родню он встречает в лесу.
Все эти материалы объясняют формы родства героя с ягой, но они еще не вполне
объясняют, почему яга женщина. Они показывают, однако, что объяснение надо
искать в матриархальных отношениях прошлого. Мы сейчас видели, что посвящение
шло через род жены. Есть некоторые материалы, указывающие на то, что посвящение
шло не только через род жены, но и через женщину в буквальном смысле этого
слова: посвящаемый временно превращался в женщину. С другой стороны, и
дух-руководитель мог мыслиться женщиной. К этому мы теперь обратимся.
26. Травестизм.
В тех материалах, которые здесь были сопоставлены, есть одно несоответствие. По
всему ходу сравнения видно, что яга по совокупности ее свойств и функций в
сказке
199
должна бы соответствовать той фигуре или той маске, перед лицо которой попадает
посвящаемый. Между тем из материалов, которые здесь были приведены, не видно,
чтобы лицо, совершавшее обряд, мыслилось или представляло собой женщину. Яга и
лесной учитель в сказке представляют собой взаимный эквивалент: оба они сжигают
