еще парочку.
- Хорошо, - сказал Чиверел, вытряхивая из флакончика две таблетки.
- Ну вот. Запейте - они скорее растворятся у вас внутри. - Он отхлебнул
виски. - И если в течение получаса у вас будут какие-нибудь странные
ощущения, не тревожьтесь. Сидите смирно и отдыхайте - вот и все.
Проглотив таблетки, Чиверел задумчиво посмотрел на доктора и спросил:
- Скажите, доктор, ведь вам приходится видеть много страданий?
- Да. Вот уже после того, как мы расстались, я повидал несколько
прескверных случаев. А что?
- Я только что поспорил с одной актрисой, моим старым другом. Она
осуждала меня за цинизм и желчность, за то, что мне все наскучило. И она не
понимает, что это происходит потому, что я вижу, как тяжела и безрадостна
жизнь для других людей. По ее мнению, причина в том, что у меня был большой
успех, который достался слишком легко, и мне не за что было бороться, и так
далее...
- Может быть, она и права, - сказал доктор Кейв. - Но при чем тут я?
Чиверел ответил ему откровенно:
- Я подумал, что вы являетесь доводом скорее в ее пользу, чем в мою. В
вас нет ни скуки, ни цинизма, ни желчности.
- Конечно, нет. Но я - другое дело. Когда люди страдают, я стараюсь
избавить их от страданий. Такая уж у меня работа: Я борюсь за жизнь, и это
меня поддерживает.
- Может быть, и мой долг - бороться за жизнь, - сказал Чиверел.
- Это долг каждого. - Доктор Кейв встал.
- Если бы только верить, что жизнь стоит этого.
- Еще бы не стоит. Ваша беда в том - и тут вам труднее, чем мне, - что
писательская работа зависит от воображения, а оно у вас, должно быть,
преувеличивает несчастья других людей и все страдания, существующие в мире.
Особенно вот это нужно запомнить - когда падает давление и начинается
депрессия, и все вам кажется таким трудным. - Он взял свой чемоданчик и
шляпу.
- Возможно, вы и правы, - вздохнул Чиверел. - Хотя тот факт, что я
всего-навсего клубок артерий да насос для перекачивания крови, не вызывает у
меня прилива радости.
- Ну вот! - живо вскричал доктор Кейв. - Опять вы преувеличиваете. Я же
не сказал, что вы состоите только из этого, но я действительно говорю, что и
это имеет значение. Поэтому просто надо быть осторожным. Не забудьте, что я
сказал. И позвоните мне утром. Ну, теперь устраивайтесь поудобнее и
постарайтесь расслабиться. - Он шагнул к двери, и как раз в этот момент в
комнату заглянул Отли. - Отли, смотрите, чтобы мистера Чиверела в течение
часа никто не тревожил. Ему нужен покой. И убавьте немного свет. Нет,
ничего, я найду выход. Спасибо за угощение. Всего!
Удивительно, как изменилась Зеленая Комната, когда Отли выключил почти
весь свет. Осталась только маленькая лампа на столике позади Чиверела да бра
с тремя желтоватыми лампочками на стене, недалеко от его кресла. Комната
стала казаться вдвое больше. Отли, замешкавшийся у двери, потерялся во
мраке.
- Вы сказали, чтобы я зашел после доктора.
- Да. Присядьте на минуту.
Толстенький коротышка Отли взгромоздился на стул, на котором только что
сидел доктор Кейв, совсем рядом с Чиверелом.
- У нас все очень ценят доктора Кейва, - заметил он. - Правда, сам я у
него не лечился, я человек здоровый. Он вам дал что-нибудь принять, мистер
Чиверел?
- Да, эти таблетки, - вяло сказал Чиверел и вытряхнул две таблетки на
ладонь. - Кстати, через полчаса мне, вероятно, будет звонить из Лондона сэр
Джордж Гэвин, и поскольку разговор важный, переведите его сюда, пожалуйста.
Больше никаких звонков. И, если сможете, не пускайте никого. Мне предписано
отдохнуть перед репетицией.
Отли пристально посмотрел на него.
- Ну, конечно, мистер Чиверел. Я буду у себя в кабинете. А вам бы лучше
принять таблетки, а?
Чиверел смутно чувствовал, что здесь что-то не так, но не мог
сообразить, что именно.
- Да, пожалуй, приму.
Отли подал ему стакан воды запить лекарство, и когда он возвращал
стакан Отли, тот заметил на столе перчатку.
- Э-э, как это она сюда попала?
- Вы о чем?
Отли показал ему перчатку.
- А-а, я нашел ее на полу. А в чем дело?
Отли снова сел, все еще держа перчатку в руке.
- Занятные истории тут рассказывают о двух-трех вещицах, - сказал он
негромко. - В том числе и об этой перчатке. Вы же знаете, эти россказни -
одно суеверие.
- Я не суеверен. - Чиверел зевнул. Он не ощущал сонливости в обычном
смысле слова, но чувствовал, что в любой момент может медленно выплыть из
своего кресла.
- Я тоже, мистер Чиверел, - слишком поспешно отозвался Отли. -
Нисколько не суеверен. Но знаете, в таком месте иногда приходят в голову
странные мысли. Я положу ее обратно в тот шкаф.
- А кому она принадлежала? - лениво спросил Чиверел.
- Это никакая не знаменитость. Но лет сто назад она произвела здесь
сенсацию и была любимицей местной публики, а умерла совсем молоденькой. Вы о
ней, наверное, никогда не слыхали. Ее звали Дженни Вильерс.
Чиверел с удивлением взглянул на него.
- Дженни Вильерс, - повторил он медленно. - Странно. Очень странно.
- Почему, мистер Чиверел?
- Я как раз думал о ней на днях, - произнес Чиверел по-прежнему
медленно. - Вот как это было. Я искал какую-то фамилию в старом справочнике
"Кто есть кто на театре", а потом от нечего делать начал перелистывать
страницы и дошел до последнего раздела под названием "Театрально-музыкальный
некрополь".
- Я знаю, - сказал Отли. - Там указывается дата смерти и возраст
каждого умершего.
- Вот-вот. И это повторение слов "умер", "умерла" после каждого имени,
- продолжал он задумчиво, - звучит, точно похоронный звон...
Он замолчал.
- И вам случайно попалось на глаза ее имя, - подсказал Отли.
Чиверел кивнул.
- "Дженни Вильерс, актриса, умерла пятнадцатого ноября 1846 года в
возрасте двадцати четырех лет". Видите, я запомнил даже эти подробности. И
она заинтересовала меня. - Чиверел надолго замолчал, потом продолжал
медленно, с усилием: - Она, видно, добилась какого-то успеха, несмотря на
свою молодость, если ее включили в этот список. И все же ей было только
двадцать четыре года, когда она умерла. Все у нее шло хорошо... наконец
успех... а потом погасла, как свеча... - Он опять умолк и посмотрел на Отли
с сонной виноватой улыбкой. - Дженни Вильерс. Прелестное имя. Наверно, не
настоящее.
- Я тоже так думаю, - сказал Отли. - Слишком уж красивое для
настоящего, я бы сказал.
- Дженни, - продолжал Чиверел медленно и мечтательно, как он обычно
никогда не говорил, - это что-то такое молодое и женственное, светлое, почти
дерзкое. А Вильерс - такое величественное, аристократичное и немножко
мишурное, как все старинные театральные имена. Я пытался представить себе
эту девушку на ее коротком пути, освещенном огнями масляных фонарей рампы и
газовых рожков этого странного, далекого, чопорного старого Театра сороковых
годов... Я был очарован... и странно растроган... словно...
- Словно что, мистер Чиверел? - поинтересовался Отли.
Чиверел выдавил из себя смешок:
- Нет, не будем фантазировать. Но я думал о ней, почти уже начал видеть
ее. И тут мне пришлось остановиться. Что-то случилось. А-а, кто-то позвонил
мне... - Он осекся, словно почувствовав прикосновение чьих-то ледяных
пальцев, и уставился на Отли, как на привидение. - Да это же были вы.
- Верно, я звонил вам однажды вечером, мистер Чиверел, - сказал Отли. -
Насчет обкатки у нас вашей новой пьесы. Это было тогда?
- Да, именно тогда. И я согласился на эти гастроли.
- Какое совпадение, что вы раскрыли этот справочник! - вскричал Отли,
которого явно не задели ничьи ледяные пальцы. - Вы думали о ней и, сами того
не подозревая, согласились приехать в тот самый театр, где она в последний
раз выступала, ведь так?
Чиверел овладел собой и заметил с деланной торжественностью:
- Если б наши жизни следовали таинственным, скрытым от нас
предначертаниям, то вот вам хороший пример...
Отли не знал, как реагировать.
- Да, пожалуй, - сказал он нерешительно.
- Но наши жизни не следуют никаким предначертаниям, вот в чем штука.
Потому-то я и сказал, что это странно, очень странно.
Отли улыбнулся, кивнул, затем встал со своего стула.
- Я положу этот сувенир на место. - Он засеменил к стеклянному шкафу. -
А если вы хотите узнать побольше о Дженни Вильерс, так тут кое-что могло бы
вас заинтересовать.
- Нет, - резко остановил его Чиверел. - Это ни к чему.
Его тон озадачил Отли, как, впрочем, и самого Чиверела, который не мог
понять, почему он так сказал.
- А-а, ну, конечно, мистер Чиверел, если вы хотите отдохнуть... Вам не
стоит утруждать себя...
- Нет-нет, простите. Сам не знаю, что со мной вдруг... Может быть,
из-за этого лекарства, которое я принял... Я с удовольствием посмотрю все,
что вы там отыщете.
- Вот тут есть книжечка о ней, - сказал Отли, роясь в шкафу, - просто
дань уважения ее таланту, написал кто-то из здешних жителей в то время. И
еще вот этот маленький акварельный набросок, вы его, может быть, не заметили
- это она в роли Виолы.
- Спасибо, - сказал Чиверел и, взяв акварель, стал ее рассматривать. -
Гм. Так вот какова она была, бедняжка Дженни Вильерс.
- У вас руки дрожат, мистер Чиверел. Вы хорошо себя чувствуете?
- Да, это все из-за лекарства. Доктор сказал, что у меня могут быть
странные ощущения. Словно плывешь. - Он взглянул на книжечку и прочел
надпись на титульном листе: _"Дженни Вильерс: дань уважения и памяти.
Составил Огастес Понсонби, эсквайр, почетный секретарь Шекспировского
общества Бартон-Спа..."_ Сначала страница цитат, разумеется, все из
Бессмертного Барда...
Готовься к смерти, а тогда и смерть
И жизнь - что б ни было - приятней будет{2}.
Готовься к смерти? Странная мысль, правда, Отли? Что дальше?
Когда на суд безмолвных, тайных дум
Я вызываю голоса былого...{3}
Понятный выбор. А вот другое. Послушайте:
У вашей двери
Шалаш я сплел бы, чтобы из него
Взывать к возлюбленной...{4}
- Я это, кажется, знаю, - сказал Отли, снова усаживаясь. - "Двенадцатая
ночь", Виола - да?
- Да, - рассеянно ответил Чиверел.
- В этой роли ее, как видно, здесь больше всего любили. Только навряд
ли книжечка стоит вашего внимания, мистер Чиверел. Обычная старомодная
болтовня. А ее история очень простая. В то время здесь была постоянная
труппа под руководством актера Эдмунда Ладлоу. Дженни Вильерс приехала сюда
из Норфолка и стала играть главные роли. Влюбилась в первого любовника
Джулиана Напье, но тот внезапно оставил труппу ради ангажемента в Лондон.
Она заболела и умерла. Напье ненамного пережил ее. Он уехал в Нью-Йорк,
запил и вскоре покончил с собой. Вот, собственно, что там сказано.
- Почти ничего, - медленно произнес Чиверел. - И почти все. - Помолчав,
он прошептал, обращаясь больше к самому себе, чем к Отли:
Готовься к смерти, а тогда и смерть
И жизнь - что б ни было - приятней будет.
Отли собрался уходить.
- Я не забыл, что вы сказали, мистер Чиверел, - вы подойдете к телефону
только на тот звонок из Лондона.
- Да, благодарю вас, - сказал Чиверел вяло. И затем, когда Отли
удалился, он услышал свое собственное бормотание: _"Шалаш я сплел бы, чтобы
из него взывать к возлюбленной..."_ Словно он впервые в жизни прочел эти
строки, словно это был какой-то неизвестный шедевр. _"...Чтобы из него
взывать к возлюбленной..."_ И словно был еще другой, никому не ведомый
