Джон Бойнтон Пристли. Дженни Вильерс
OCR: Альберт Гущин
_Повесть о Театре_
В знаменитую Зеленую Комнату театра "Ройял" в Бартон-Спа можно попасть
двумя способами. Если вы вошли в театр через главный подъезд, вам надо
пройти бельэтаж и идти дальше по коридору, минуя кабинет директора. А идя
из-за кулис, вы поднимаетесь по темной лестнице и проходите мимо дверей двух
актерских уборных, предназначенных для звезд. Мартин Чиверел, проникнувший в
театр через служебный вход, как раз и стоял на верхней площадке этой темной
лестницы, и хотя дверь Зеленой Комнаты была закрыта, оттуда доносился шум
голосов, которые сливались в какое-то идиотское кваканье. Чиверел взялся уже
за ручку двери Зеленой Комнаты, где прием был в самом разгаре, но вместо
того, чтобы открыть дверь, он вдруг прислонился к ней. Ему было скверно - он
чувствовал себя смертельно усталым и старым, как мир. _Ква-ква-ква-ква_.
Господи, спаси нас и помилуй!
Затем кваканье прекратилось, как раз тогда, когда он почти уже заставил
себя повернуть ручку. В конце концов, хоть он и приготовил все извинения,
это был как-никак прием в его честь. За дверью раздались вежливые
аплодисменты. Кто-то собирался произнести речь, и десять против одного, что
это мэр города, наверное, какой-нибудь торговец скобяным товаром, важного
вида джентльмен с висячими усами. Да, это был мэр, который, подобно многим
муниципальным ораторам, стремился каждому своему слову придать особый вес и
особое значение.
- От имени муниципального совета Бартон-Спа, - возглашал он, - я с
самым чрезвычайным удовольствием приветствую в нашем старинном городе
высокоталантливых актеров и актрис, приехавших с мистером Чиверелом из
Лондона, чтобы показать нам здесь, в Бартон-Спа, премьеру его новой пьесы...
э-э... "Стеклянная дверь".
Мэр выговорил название не сразу и с некоторым удивлением. Последовала
долгая пауза, и Чиверел, угрюмо стоя перед дверью и чувствуя себя в этой
полутьме каким-то призраком, мысленно сказал мэру, что скоро его милости
предстоит удивиться еще больше, а потом он, Чиверел, окончательно добьет его
своей "Стеклянной дверью".
- Мы предвкушаем, и с большим нетерпением, возможность увидеть эту
пьесу до того, как ее увидят в Лондоне, - продолжал мэр, бросая каждое
слово, как свой главный козырь. - И я уверен, что мистер Чиверел и его
актеры найдут в Бартон-Спа зрителей не хуже, чем в любом другом месте, - мы
тут все завзятые театралы и всегда готовы хорошо посмеяться.
"Бьюсь об заклад, что готовы", - подумал Чиверел, когда присутствующие
неизвестно почему вдруг разразились смехом, а кое-кто даже зааплодировал.
Видно, готовы гоготать, пока у них головы не отвалятся. Но подождите, скоро
он с ними разделается.
- Мы здесь, в Бартон-Спа, - заливался мэр, явно приступая к
неисчерпаемой теме, - очень гордимся нашим старым театром "Ройял", которому
насчитывается почти двести лет и который связан с величайшими актерами и
актрисами своего времени. Мы не жалели ни времени, ни сил, да, ни денег,
чтобы сохранить этот славный старый театр, в том числе и вот эту старую
Зеленую Комнату в надлежащем виде, чтобы сохранить все, что возможно, как
напоминание о том, что это один из самых старых театров в стране. Многие
считают его лучшим театром за пределами Лондона. Ну, а мы-то точно знаем,
что так оно и есть.
Снова смех, аплодисменты. Справедливо, подумал Чиверел; прекрасный
старый театр, один из лучших в своем роде, а Зеленая Комната просто
уникальна и заслуживает большего, чем случайное упоминание в речи мэра.
Очаровательная старая комната; если бы только вымести отсюда весь этот
идиотский прием.
- Итак, - сказал мэр, - леди и джентльмены, приехавшие сюда
поразвлекать нас, просим принять наши лучшие пожелания вашему спектаклю, а
вам - приятного времяпрепровождения, чтобы вы захотели приехать еще раз. -
Новые аплодисменты. Очевидно, это было все, что мог сказать мэр. И если
Чиверел собирался войти и держать ответную речь, то сейчас было самое время.
Но он не двинулся с места.
- Леди и джентльмены... - Это был, кажется, голос коротышки Отли,
директора театра. - Поскольку мистер Чиверел задерживается, я попрошу мисс
Полину Фрэзер, ведущую актрису труппы "Стеклянной двери", ответить от его
имени.
Ну что же, Полина сделает это как нельзя лучше своим прелестным -
"дорогие-зрители-позвольте-поблагодарить-вас" - голоском, со скромной миной,
но озорно сверкающими глазами; само очарование - блестящая, отлично
одетая... Да, вот и ее голос - здесь в сумраке за дверью он казался
нестерпимо фальшивым.
- ...Должна извиниться за отсутствие мистера Чиверела... знаю, как он
будет огорчен, что пропустил эту чудесную встречу... Все мы в труппе высоко
ценим выпавшую нам честь играть в вашем прекрасном старом театре... -
Раздались аплодисменты остальных участников труппы, аккуратные и
профессиональные. Полина продолжала: - Мы все слышали и читали о знаменитом
старом театре "Ройял" в Бартон-Спа и об этой старой Зеленой Комнате, которую
вы сохранили так удивительно бережно. В ней есть своя особая атмосфера,
просто чудесная, хотя временами и кажется, что тут должны водиться
привидения.
Ее слова, разумеется, вызвали несколько смешков; но это как раз правда,
подумал Чиверел. До сих пор он был слишком занят пьесой и успел только
беглым взглядом окинуть Зеленую Комнату, но даже тогда он почувствовал ее
особую атмосферу. А сегодня вечером он, наверное, мог бы ощутить эту
атмосферу полнее и глубже, если бы только его оставили здесь одного на час
или два. Впрочем, вероятно, сейчас он был потому восприимчивее к ней, что
стоял в этом буром сумраке, как на старой картине, покрытой толстым слоем
лака, и в сумраке, обступавшем его со всех сторон, сам был похож на
привидение.
- В вашем старом театре, куда мы привезли новейшую пьесу, которую
сегодня должны еще раз прорепетировать, - воскликнула Полина, как всегда, с
безупречной дикцией, - поэтому я надеюсь, что никто не налегал на коктейли
слишком усердно... - Искусно рассчитанная пауза для смеха, который не
замедлил последовать. - Итак, я хотела сказать, что в вашем старом театре я
вновь почувствовала, какая удивительная вещь Театр. - Тут ее понесло, и
оркестр зазвучал во всю мощь. - Всегда он не то что прежде, всегда при
последнем издыхании, но каким-то образом каждый раз его очарование
возвращается, и он обретает новую жизнь - может быть, просто потому, что в
нем есть и теплота, и человечность, и глупость, и красота, как и в самом
человеке. Да, просто потому, что он бесконечно близок нашему сердцу. Вот
почему мы так счастливы и горды, что служим Театру. И так счастливы и горды,
что находимся здесь. Большое спасибо.
Раздались аплодисменты. Тогда он вошел, аплодируя вместе со всеми, но
ленивее и с некоторой иронией. В Зеленой Комнате, набитой до отказа, было
светло и жарко; пахло, как в обезьяннике; он почувствовал, что сморщивается,
коченеет, высыхает и стареет, что он уже не драматург пятидесяти лет от
роду, а таоистский отшельник, почти такой же древний, как и его пещера среди
далеких голубых холмов. Может быть, его никто и не заметит, оттого что
сумрак совсем размыл его. А здесь так много увесистой плоти, к тому же еще
пропитанной мартини.
Коротышка Отли, который был за распорядителя, слегка подвыпивший и
порозовевший, но все замечавший, увидел его первым.
- Мистер Чиверел! - вскричал он, бросаясь ему навстречу.
Полина, одетая в черное, высокая и красивая, подлетела к Чиверелу,
забыв, что половина Бартон-Спа все еще здесь:
- Мартин, негодник! Ты подслушивал!
Раздались смешки, новые аплодисменты, возгласы "Просим!", и Отли поднял
руку.
- Мистер Чиверел, - объявил он, - пришел как раз тогда, когда пить уже
поздно, но еще не поздно сказать несколько слов. Итак - мистер Мартин
Чиверел.
Пятьдесят или шестьдесят пар глаз - одни круглые, другие прищуренные,
но во всех - ожидание... Что же делать - выдать им полминуты пустопорожней
болтовни или прямо высказать все, что он думает, - проглотят, как миленькие,
даже если им не понравится. Он взглянул на них растерянно и в то же время
иронически. Ну ладно, пусть получат свое - они же "всегда готовы хорошо
посмеяться". На это уйдет больше сил, чем он должен расходовать - чтобы
просто стоять здесь под их взглядами, и то требовалось огромное усилие, - но
он призвал на помощь Старую Гвардию, как ему уже не раз приходилось делать в
последнее время; после этого он заговорил спокойным и уверенным тоном
почетного гостя.
- Я имел удовольствие слышать прелестную речь мисс Фрэзер, - сказал он
после обычных реверансов в сторону мэра и именитых граждан города. - И, мне
кажется, едва ли должен извиняться за свое опоздание. Мисс Фрэзер ответила
от имени всех нас гораздо лучше, чем это смог бы сделать я. - Пока неплохо;
а теперь сотрем с их лиц этот слегка остекленевший взгляд. - Но я не могу
согласиться с тем, что она говорила о Театре. У меня появились серьезные
сомнения в том, что Театр способен обрести новую жизнь и вернуть былое
очарование. "Стеклянная дверь", премьеру которой мы здесь покажем, - это
последняя из написанных мною пьес и, вполне возможно, последняя моя пьеса
вообще.
Это вызвало шум - кое-где удивленное и испуганное перешептывание, а
кое-где просто шум. Ни то, ни другое гроша ломаного не стоит. Но он успел
заметить, что Полина нахмурила брови. Бедняжка Полина!
- И может быть, мне следует предупредить вас, - продолжал он, надеясь,
что говорит как нельзя более непринужденно, - после всех этих разговоров о
сердечной теплоте и готовности хорошо посмеяться - предупредить, что
"Стеклянная дверь" - это серьезная попытка рассказать о мире, каков он есть,
и о людях, каковы они на самом деле, вследствие чего она может показаться
вам мрачной и довольно неприятной пьесой, совсем не такой, как вы ожидали.
На этот случай я заранее прошу вас принять мои сожаления. - Он старательно
улыбнулся им, но вместо улыбки получилась натянутая, сухая, словно
пергаментная усмешка. - И позвольте заверить вас, господин мэр, - заключил
он с фальшивой мягкостью и теплотой, - что мы высоко ценим ваш прекрасный
старый театр и дружеское гостеприимство, с которым вы нас приняли. Благодарю
вас.
На этом после нескольких неуверенных хлопков прием и закончился.
Официанты начали убирать со столов; горожане потекли к одному выходу, актеры
- к другому; Отли представил Чиверела мэру, который оказался не усатым
торговцем скобяным товаром, а гладко выбритым галантерейщиком. Чиверел
проводил Отли, мэра и его охрану и свиту до конца коридора, ведущего к
главному входу. Он чувствовал, что просто обязан это сделать, но это была
нелегкая работа, настоящая епитимья, потому что Чиверел отчаянно устал и
мечтал поскорее сесть. "Боже, - мысленно взмолился он, - пошли мне глубокое
кресло и покой". Тем временем откуда-то вынырнула женщина с попугаичьим
лицом из числа тех поклонниц, которые превращают жизнь знаменитости в пытку.
Она сказала Чиверелу, что пьесы его всегда были счастьем ее жизни; однако,
неся эту мерзкую чепуху, она не переставала подозрительно буравить его
маленькими глазками, точно озлобленный неудачами сыщик.
- Вы знаете эту женщину? - спросил он Отли, когда они наконец
отделались от нее.
- Нет, мистер Чиверел, хотя я тут знаю чуть не каждого.
- Ничего удивительного. С некоторых пор мне кажется, что они и не люди
