расположению духа у нее были свои причины. Отварив в два счета вермишель
и стушив биточки из готового фарша, она еще нажарила к чаю тарелку блед-
ных, похожих на шляпки опят, блинов, после чего, поев, отбыла, заметив
напоследок вскользь, что вечером приглашена в гости. Маша и Ёла остались
сидеть на кухне в ожидании, пока комната проветрится от табака. Чуть по-
годя, к ним присоединилась и Света, соскучившаяся у себя внизу.
Небольшой разговор, который произошел тут меж ними, пожалуй, мог бы
кое-что изменить в жизни Киса, узнай он о нем вовремя. И хотя Ёла пере-
дала ему в общем виде суть дела, но уже после, дня три спустя. Таким об-
разом, в этот вечер status quo кисовых чувств оставался еще неприкосно-
венным и, как Кис думал сам, навсегда. К его несчастью, он ошибался.
- Кого мне жаль, так это Киса, - сказала Света, привольно развалясь
на стуле в углу так, как никогда бы себе не позволила в присутствии
мальчиков. - Бедняга из кожи лезет.
- Ты бы хоть поговорила с ним, - сказала Ёла Маше.
- Зачем? - тихо спросила Маша.
- Может быть, он успокоится, - Ёла вздохнула. - Сегодня битый час о
тебе толковал.
Она поднялась и ушла в комнату собирать пиалы.
- Я не виновата в этом, - сказала Маша. - Ну что я поделаю? Я не
знаю, о чем с ним говорить; о литературе?
Света усмехнулась.
- Хорошо живется Тритонову. Уж его-то ничто не колышет!
- Я и так с ним часто разговариваю, - продолжала Маша грустно. Она
отвернулась и стала смотреть в окно. Напрасная любовь Киса действительно
ее печалила.
- А чт( твой Пат? - спросила Света Ёлу, сочтя за лучшее переменить
тему. Пат - так звался молодой человек, сумевший продвинуться дальше
других в двусмысленных разговорах. Ёла им была увлечена и не скрывала
этого. На всех прочих ее поклонников это никак не действовало.
- Балбес он, этот Пат, - сказала она Свете, составляя пиалы в ракови-
ну, где уже была обеденная посуда. - Сегодня вечером будет... Но вооб-
ще-то балбес.
- Знаете, - вновь поворачиваясь к ним, сказала вдруг Маша. - Мне вче-
ра Гарик звонил.
- Ты что?! - поразилась Света и даже сама села прямо на стуле. Ёла,
которая слышала о Гарике впервые, насторожилась.
- Правда. Позвонил ночью, - глаза у Маши потемнели, и она словно
вгляделась во что-то.
- Ты взяла трубку?
- Я. Больше никто не проснулся. Стояла под форточкой и тряслась, пока
он говорил.
Девочки помолчали.
- Дура же ты, Машка, - заключила, наконец, посвященная в дело Света.
- Он хоть приедет?
- Приедет, - сказала Маша, опустив голову.
Ёла представила себе, как вскакивает Маша спросонок и потом дрожит
под морозной форточкой, и поёжилась. Ей и самой стало что-то зябко в
своем халате: она так до сих пор и не собралась одеться. Но в глазах Ма-
ши было другое, еще более темное, чем прежде над кофейным п(ром, - и
этого Ёла уже не заметила.
...Остановившись на углу проспекта и ***ской улицы, Тристан и Кис
попрощались.
- А Иринка вообще-то ничего, - сказал Тристан напоследок. - Даже
очень.
- Ты влюбись, - посоветовал Кис. Он усмехнулся, дернув щекой, они по-
жали друг другу руки и расстались до вечера.
* * *
Вечер наступил по-зимнему рано. Еще не было и восьми часов, но уже
смерклось совершенно, до полной тьмы, и вместе с тьмой с востока пришел
свежий и колкий после оттепели мороз.
На квартире у Орловской к этому времени все было готово для приема
гостей. Ma tante торжественно и весело удалилась, махнув Ёле рукой и за-
пахивая пальто вокруг нового, к празднику сшитого платья. У нее это на-
зывалось "подарок самой себе": - "Лучшее приложение ко всем тем безде-
лушкам, которые только и жди от мужчин!" Напоследок, уже из прихожей,
она пожелала Ёле "не соблазнить тут кого-нибудь ненароком" и добавила,
что будет домой только после полуночи. Хитрая тетушка, конечно же, и в
этом вопросе блюла свои принципы, правда, без особого риска: на благора-
зумие Ёлы в самом деле можно было положиться.
Проводив ma tante, Ёла остановилась на миг перед зеркалом, посмотрела
себе в лицо и, рассмеявшись вместе и своим и тетушкиным мыслям, пошла
дослеживать еще не вынутый из духовки пирог - главное угощение, приго-
товленное ею для вечера.
Гости в этот раз запаздывали. Пирог успел простыть на столе, когда у
дверей, наконец, позвонили. Появился Тристан, неся в одной руке коробку
покупного торта, в другой магнитофон (как он и обещал) и благодушно ос-
ведомляясь, все ли уже на местах. Он был внутренне смущен, узнав, что
прибыл первым, однако виду не подал.
- Ох, господи, неужели никого нет?! - говорил он, смеясь. - А ведь
поэт-то наш где-то там маячил, и Гаспаров вроде бы крался...
- А! так он будет? - спросила Ёла, освобождая место на столе для
тристанова магнитофона.
- Если не испугается. - Тристан со вздохом облегчения водрузил магни-
тофон на стол, отставил торт к пирогу и вернулся в прихожую снять
пальто. - Думаешь, тебя ждет много радости? - прибавил он оттуда.
- Нет?
- Не-ет, ой не-ет! - он вдруг сморщился словно от кислого яблочка и
захохотал так натурально, что Ёла сама тоже засмеялась.
Между тем он был недалек от истины в отношении Гаспарова и Киса. Кис
в это время, как вскоре же стало ясно, торговал у проворного, улыбчивого
и говорливого на своем языке грузинца гвоздики для Ёлы и Маши. Грузинец
норовил подсунуть ему одну подмороженную, но Кис, сжимаясь от смущения
за себя и больше за грузинца, а также от мысли о тех, кто мог их видеть
(вокруг сновал постоянно народ, шедший мимо и подходивший тоже взглянуть
на цветы), с такою низостью не мирился и требовал, теряясь и нервничая,
замены. Происходило это в слякотном, скупо освещенном сейчас стеклянном
переходе между ТЦ (Торговым центром Городка) и Гастрономом, то есть в
общем месте цветочного черного рынка, и, очевидно, по дороге туда, когда
Кис пробирался сквозь изрядно уже густую предпраздничную толпу, высыпав-
шую с первой темнотой вдоль бульвара, Тристан его и приметил.
Что же касается Гаспарова, то как раз в ту минуту, когда Ёла наверху
отворяла Тристану дверь, Гаспаров в сопровождении Пата, вернее, следуя
за ним, нерешительно переступил порог ее подъезда. Он и в самом деле был
взволнован, если и не напуган, и даже слегка подрагивал как бы с мороз-
ца: это был его первый добровольный выход в свет после одной истории,
никому, впрочем, кроме него не известной. Произошла она так.
Сергей Гаспаров не был, конечно, анахоретом, как говорил о нем Трис-
тан, и также не имел ничего против Ёлы, чего та слегка опасалась. Но,
привыкнув с самого детства, еще с первых классов, держаться в стороне,
особняком, он с годами довел эту привычку чуть не до страсти, самому ему
не совсем понятной, от которой отделаться, однако, он не умел. Возможно,
что он и не стал бы слишком стараться, если бы вдруг не обнаружилось,
что жить так, как он жил прежде, он уже больше не может. Всему виной бы-
ло нечаянное фиаско, которое как-то, с месяц назад, он потерпел внезапно
на улице, в пустой и, собственно, безобидной стычке с двумя верзилами,
покусившимися от делать нечего на его карман. Итогом краткой, но бурной
потасовки (на нее он все же отважился) был расквашенный нос, утеря пер-
чаток и шапки и позорное бегство, - и вот именно с ним-то, с этим
бегством и страхом он как раз и не способен был помириться в душе.
Действительно: это было не то, чего он ждал от себя. История эта обыкно-
венная и незаслуживающая упоминания, когда бы не те важные для Гаспарова
последствия, которые он сам с отвращением должен был признать про себя.
Внутренний его мир, мир спокойствия и уравновешенности, в котором он
привык жить (и концу которого на один краткий миг, но лишь на миг - тог-
да, на улице, - даже был рад), действительно погиб безвозвратно, вовсе
изменив его собственный взгляд на вещи. Он, впрочем, и сам не знал пока-
мест, в чем теперь заключался этот его взгляд.
Правда, со стороны вряд ли кто-либо отыскал бы в его внешности ка-
кие-нибудь важные изменения по сравнению с прежним. Он не выглядел ни
усталым, ни осунувшимся, в глазах его не видно было никакой особенной
задумчивости или подавленности, новая вязаная шапка вместо забытой на
снегу и одетая теперь по случаю оттепели, была ему к лицу, и когда они с
Патом вошли с улицы в подъезд, он приостановился у первой ступени, чтобы
снять с рук новые же замшевые перчатки, удобные на руке. И все же внутри
у него дело обстояло совсем не так ладно, как снаружи. Он это чувствовал
сам и как бы не слишком еще себе доверял: последний месяц - особенно
несколько дней после стычки на улице - были тяжким временем в жизни
столь благополучного на вид Гаспарова.
На свою беду, он принадлежал к числу людей, не способных долго оста-
ваться в разладе с собою. Он к этому просто не привык. Вернувшись бегом
домой и остаток ночи проведя в кошмарах, он сейчас же на следующее утро,
едва проснувшись, стал деятельно изгонять из души болезнетворный осадок,
оставленный гадким происшествием в подворотне. Обычно для людей этого
сорта, как хорошо известно из психологии, бывает необходимо тотчас после
открытия у себя какого-либо недостатка, порока или слабости, этот порок
немедленно исправить, даже не за час и не за день - о годах речи нету, -
а прямо тут же, на месте. И если возможности такой почему-нибудь не
представляется (а ее не представляется никогда), то в этом случае внут-
ренняя работа состоит вся в утешении и убеждении себя, будто открытая
черта на самом деле не то что бы порок, а так себе, просто особенность
характера; что истинные причины ее так глубоки и сложны, а последствия
так незначительны, что прежде еще нужно десять раз подумать, ст(ит ли
что-нибудь менять, а если да, то как и что именно и т.д., и т. п., до
полного в конце концов успокоения. Однако на этот раз судьба в обличии
собственного его, Гаспарова, воображения неожиданно сыграла с ним еще
одну недобрую шутку, закрыв для него, по крайней мере на время, этот
привычный путь.
Проснувшись от лязга скребера под окном, соскребавшего по улице лед,
Гаспаров несколько секунд лежал, закрыв глаза, и в эти несколько первых
секунд припомнил все, бывшее накануне. Сам не зная зачем, вдруг он стал
представлять себе, как бы все могло повернуться иначе, если бы он не ис-
пугался тогда и не побежал. Он внимательно, хотя и полусонно исследовал,
какие открылись бы перед ним возможности, если бы он не только вступил в
неравный и невыгодный для него бой, но вдобавок вышел бы из него победи-
телем (в мыслях это получилось совсем легко). Однако возникшая вслед за
тем картина была до того гнусна - хотя он сам не мог бы как следует
объяснить, в чем тут, собственно, была гнусность, - а вместе с тем и
привлекательна, и в то же время на фоне ее до того безнадежно-грубо
встала реальность, что Гаспаров буквально подскочил на постели и замотал
головой. С внезапной ясностью он понял, что никогда до сих пор он не хо-
тел ни в чем быть победителем.
Это открытие потрясло его. Как всякий человек, неравнодушный к изме-
нениям своего внутреннего мира, он, конечно, хорошо знал о существовании
тех тайных и очень нежных рычажков, умело давя на которые можно чуть ли
не в любом случае стяжать себе душевный покой. Но тут, спросонок, он яв-
но надавил не туда, и теперь уже сам точно не знал, чего же он хочет. Он
огляделся. Набор готовален на столе (он любил черчение), скрипка, шкаф
книг - особенно он, - вообще все то, чем он привык наполнять свой досуг,
в котором прежде не было недостатка, а теперь необходимости, внезапно
представилось ему полным скрытого и зловещего смысла, незаметного ему до
сих пор. Но теперь он вдруг постиг тайный заговор вещей. Четыре стены
его комнаты с привычным узором обоев и с пятнами чернил у стола были
