Чтоб дрогнул враг перед тобой,
И кубок пей отравы терпкой,
Ведь смерть как жизнь, и пир как бой!
Внизу был нарисован герб: фиал с мордой льва и андреевский крест из
пики и алебарды.
Он хотел что-то спросить, однако осекся. Лика подняла палец. Она
словно слушала что-то. Прошел миг, другой. Потом она дернула челкой и
резко спросила:
- Красивые стихи?
- Да, - он кивнул. - Они интересные. Я думаю, что...
- Довольно о них. А герб?
- Да... - Он растерянно заморгал.
- Чорт с ним. А я?
- Что?
- Я - красивая?
Она без улыбки следила за тем, как он, открыв рот, молча взирал на
нее. Потом снова схватила сумочку (съехавшую уже было куда-то в щель у
стены), порылась в кармашке и дала ему на ладонь темный твердый предмет:
зеркало. Но это было не просто зеркало. К тыльной его стороне, за четыре
угла было прочно приклеено нечто вроде таблички размером с карту.
- Вот, гляди еще, - велела Лика.
Воск натек, окружив фитиль, и свет в спальне убыл. Николинька, взяв
зеркало, склонился к огню. Рисунок изображал нагую девицу в распутной
позе. Белизну тела подчеркивал черный с блестками фон. Но стиль бурлеска
тут пасовал и как бы стушевывался от реальности изображенного. Тело было
живым, с точно выбранной игрой теней.
- Хороша? - спросила она.
- А... Э... ну - да. Да, - промямлил Николинька, спешно возвращая ей
карту.
- Похожа я на нее? - Она вновь вперилась в него взглядом.
Но он совсем потерялся, косил вниз и уже не мог избавиться от дурной
улыбки.
- Э... Ну-у...
- Похожа или нет?
- Ну, я не знаю.
- Эх ты! Ты должен был сказать, что очень похожа.
- Почему? - спросил он наивно, подняв взгляд и поправляя очки.
- Потому что тогда это вышел бы комплимент, - объяснила Лика. - А да-
мам нужно говорить комплименты. Особенно ночью. Ладно, вот что: мне
здесь надоело. Пошли вниз. Я хочу поглядеть на ваш зал.
Она сунула карту в сумочку и задула свечу.
- ... А это ты сама рисовала? - спросил ее Николинька шепотом, когда
они вышли из спальни. Он рассудил про себя, что то, что оба они босы,
очень кстати ввиду конспирации.
- Конечно, сама. У меня и наоборот есть: черное на белом. Как тот фи-
ал. Но это не я придумала.
- А кто?
- Моя бабушка. У меня была только одна бабушка... Она в юности все
рисовала тенью. Мне тоже нравится, но не всегда. Эта картинка так лучше,
потому что виднее. Эй, цс-с! - Она вдруг подняла ладонь к его рту, хотя
он молчал. - Что это у вас там?
Он покорно прислушался.
- Это... ничего. Ничего не слышно, - сообщил он.
- А сверчок?
- А, сверчок! Ну да, сверчок есть.
- Ишь ты! В саду? Ах нет, не в саду, потому что очень уж громко.
- Да он под ванной, - объяснил Николинька. - Я его раз видел.
- Ты видел сверчка?! - почти вскрикнула Лика. Было похоже, она забыла
про конспирацию.
- А что? Что тут особенного? - Он нерешительно взглянул на нее.
- Ну как же! Тебе повезло, ведь это такая редкость. А ты о чем-нибудь
его попросил?
- Как это?
- А, ты не знаешь... Ну ладно.
Они уже сошли с лестницы, и она, обогнав его, с силой дернула на себя
створки дверей в зале. Петли протяжно заскрипели.
- Нашумим мы здесь, - сказала она тихо. - А, вздор. Они крепко спят,
я знаю.
Она сделала шаг вперед и исчезла в проеме. Николинька поспешил за
ней. Древний паркет, однако, был крепок - ни одна досточка не шелохну-
лась. Где-то уже далеко впереди и совсем беззвучно Лика скользила во
тьме, словно плыла. Белая ее ночнушка маячила меж грузных теней, похожих
ночью на суда в море. Она уже перешла зал. Тут Николинька разглядел, что
здесь, в воздухе, был всюду разлит особенный мглистый свет, ровный и не-
подвижный. Зрение обострялось в нем. И все предметы вокруг, даже на том
конце зала - часовой шкап (часы не шли), сервант, рояль, этажерка, расс-
тавленные у стен, - все было отчетливей и холодней, чем у него в
спальне. Ему почудилось тоже, что люстра под потолком звенит хрусталика-
ми своих подвесков. Это могло быть так в самом деле. Токи воздуха, едва
заметные у дверей, касались висков и пошевеливали тонкие шторы на окнах.
И все тут было как мрамор, твердым и нежилым.
Лика меж тем подошла к зеркалу. Даже вблизи ее шаг не был совсем слы-
шен, что было странно. Проследив взглядом за ней, Николинька увидел, что
в зеркальном стекле предметы вытянулись, как тени, и стали еще бесцвет-
ней, но больше и резче, чем наяву. Казалось, что сонные громады тонут на
дне зеркал: в трюмо, где стояла Лика, и в зеркале справа, у камина.
- Интересно, - голос ее был глух. - Чей этот дом был прежде? - Она
придвинула лоб совсем к стеклу. - Отец говорил, - продолжала она, вгля-
дываясь в себя, - что лет сорок назад здесь была дача Берии. Он тут дер-
жал наложниц - самых пылких. Знаешь ты, что такое наложницы?
Николинька кивнул. Он тоже подступил к зеркалу.
- Так вот. Он устраивал им фейерверк и купал в вине. А потом - раз
сюда приехал с а м ... ну, тот, главный. Провел тут ночь и уехал. Но Бе-
рия после того их всех убил. Здесь же, в доме.
- Почему? - спросил Николинька, вздрогнув.
- А потому, что не мог стерпеть, чтобы они были еще чьи-то, кроме не-
го. Я это могу понять. Я б и не пикнула.
Она отдернула от стекла лоб и скользнула прочь. На зеркале сползся
тусклый блик от ее кожи. Она уже была у окна - смотрела в сад.
Мрачно сопя, Николинька прошел к ней - взглянуть, на что она смотрит.
Но сквозь тюль в окне не было видно ничего.
- Дверь у вас на ночь запирается? - спросила Лика.
- Да. На ключ. И еще там решетка. - Он подумал. - Ее нельзя открыть
без отца.
- Понятно.
Руки ее легли на бедра, она слегка вздернула край ночнушки вверх так,
что вышло нечто вроде коротенькой юбочки, и повертела ею. Потом отпусти-
ла ее, взялась пальцами за бант у плеча и с силой рванула кончик. Бант
развязался, одна лямка упала.
- Ты что... э... э... хочешь раздеться? - спросил Николинька робко.
- Куда уж; я и так без трусов, - сказала она с смешком, не оборачива-
ясь к нему. - Теплая ночь. Жаль, что нельзя в сад выйти. И жалко, что
нет луны.
- В сад, в сад, - повторил он, морща лоб. - В сад выйти можно, -
объявил он так, будто это само только что пришло ему в голову. - Нужно
для этого выдернуть винт из той рамы.
Он отвел край шторы. Лика отступила, и, встав на цыпочки, он потянул-
ся мимо нее вверх - всем телом и рукой. Его роста как раз хватило на то,
чтобы достать до перекладины над фрамугой.
- Он... э... э... он тугой, - выговорил он спустя минуту сдавленно. -
Плохо лезет...
- Брось. Будем тут сидеть, - сказала Лика. Она, однако ж, с любо-
пытством разглядывала вытянувшегося и повисшего почти над ней Нико-
линьку. - Слушай, - спросила она, подняв лямку и опять ее завязав, - а
ты и правда понимаешь в математике?
- Еще в физике, - с готовностью кивнул он. Винт он оставил в покое.
- А сказки любишь?
- Какие?
- Ну, какие-нибудь. Андерсена. Или Тика.
- Нет, не очень. - Он оживился. - Вот, я могу вам показать, какие я
книжки люблю. Хотите? Хотите? - Он затоптался перед ней.
- Опять на вы. Я хочу, чтоб ты говорил мне ты. А книжки тоже хочу.
Они где? Там? - она ткнула вверх.
- Нет, там тоже, но там другие. Главные здесь. Рядом. Пойдем, - зас-
пешил он.
- Ну, пойдем.
Они прошли через кухню, мимо ванной, где сверчок сразу стих от их ша-
гов, и оказались в тесной квадратной комнате, обшитой деревом наподобье
веранды и почему-то с морским кругом на стене. Из-за круга и еще
двухъярусной койки в углу отец называл комнату "субмариной". Ее ис-
пользовали как кабинет. Тут был стеллаж с стопкой старых газет (рассо-
ванных вообще по всему дому), телефон, а также несколько полок с книга-
ми. Рабочее кресло и стол занимали главную часть места.
- Да, а спички? Спички-то? у вас... у тебя с собой? - спросил Нико-
линька беспокойно.
- С собой, с собой.
Бок коробка пустил дым, комната зашаталась от всполошившейся тени.
- О, да тут и свеча есть, - сказала Лика. - Правда, дурацкая...
Она выкатила на стол зеленый шар с фитилем, до тех пор погрязавший в
вазе, и зажгла его. Шар загорелся с заминкой. Николинька меж тем был уже
возле полок.
- Вот это тут по квантовой механике, - говорил он, тыча пальцем в
стекло и извинительно улыбаясь. - Это, конечно, все популярные, да, все,
но я - я - я недавно еще думал, что популярные книжки тоже важно читать.
Недавно! - повторил он с значением. - А теперь - ну, теперь-то я так не
думаю. Я теперь думаю так, что... - Он хотел рассказать ей про Пригожина
и принцип нестабильности, который только что изучил.
- Слушай, - сказала Лика, - мне как-то зябко... после зала.
Она села в кресло с ногами, натянув ночнушку себе на колени. Нико-
линька в затруднении повертел головой. Ему наоборот было жарко и хоте-
лось говорить.
- Скажи, - спросила она. - А ты знаешь, что такое дом терпимости?
Он засопел удивленно, с видимой неохотой отходя мыслью от книг.
- Терпимости, терпимости, - повторил он. - Нет. Там что-то терпят?
Она кивнула.
- Там продают девочек - на время. И они терпят, когда их любят. Как
видно, он такой возможности не ждал.
- А... зачем? - спросил он, нахмурясь.
- Потому что нельзя же всех их заставить. Некоторых нужно купить.
Деньги - одна из сил. Впрочем, конечно, кровь надежней... - Она перебила
себя. - А у твоего отца есть подружка?
- Есть, - он стесненно кашлянул.
- Ах вот как! я не знала. Она красивая?
- Кажется... кажется, да.
- А тебе какие нравятся?
- То есть как?
- Ну - темные, белобрысые, рыжие? Или какие?
Он еще больше смутился. Она усмехнулась.
- Ладно, не буду. А сколько ей лет?
- Кому?
- Подружке твоего папы.
- Двадцать два, - ответил он тотчас. - И шесть месяцев.
То, что касалось цифр, он знал все в их доме.
- Ага. А мне шестнадцать. И девять месяцев. - Она чему-то рассмея-
лась. Потом вздохнула. - Жаль, что завтра уже уезжать... В эту санато-
рию. Скучища там, наверно... - Она примолкла, но тотчас хлопнула ладош-
кой об стол. - Ну ладно, все. Слушай. Я тебе буду сказку рассказывать.
Поняв, что книг ей показать не удастся, Николинька с сожалением ото-
шел прочь от шкафов и сел на койку в углу. Свечка коптила, пуская гряз-
ные капли по зеленым бокам.
- Так вот, сказка, - сказала Лика. - Есть сказка про то, какую песню
поет паук своим мухам. Но... - она помедлила. - Это страшная сказка. Я
тебе лучше расскажу другую - про сверчка и цветы. Только ты внимательно
слушай. И не усни - договорились? Так вот. В одном саду росло девять
цветов. Они вместе были, как радуга. Их звали... - Лика вдруг завела
глаза и стала быстро, шепотом бормотать: - Асанда, Гисанда, Люмина, Кла-
рина, Изильда, Лорена, Сонора, Солита и Нико. Они были все сестры, -
объяснила она. - И в этом саду жил сверчок. Он был их кузен - двоюродный
братец. Он всех их любил. Днем он старался не петь, чтоб его не поймали
мальчишки, а когда наступала ночь, он выходил на лужайку к цветам и при-
нимался наигрывать на своей свирели. А в доме жил одинокий садовник -
это он-то и вырастил те цветы, поливал их и холил изо дня в день. Но вот
однажды к вечеру на западе собралась гроза. Солнце кануло в ней. По небу
летели огромные тучи, и гром гремел так, будто где-то в горах случился
обвал. Ветер качал кусты и деревья, а дождь налил лужи по всему саду. Но
цветы ничего этого не боялись, так как у них были крепкие стебли и корни
глубоко в земле. Боялся один сверчок. Но он спрятался под крыльцо, а по-
том, когда дождевые ручьи доползли и туда, а дождевые черви завели там
танцы, залез в дом к садовнику. Тут он обсох и согрелся и уже совсем бы-
ло думал запеть, как вдруг в дверь постучали. Гроза как раз разразилась
