в полную силу. Садовник тотчас открыл, ибо был человек добрый и набож-
ный. Открыл - и отпрянул в испуге, такая прекрасная девушка вошла к нему
в дом. Она не сказала ему, кто она и откуда. Но так как бедняжка промок-
ла, то он тотчас принес ей сухое платье, усадил к огню, накормил, а
ночью уложил спать на перину под теплое одеяло. И, конечно, не мог налю-
боваться своей гостьей. Он так ее полюбил, что наутро, когда солнце
блеснуло и она собралась уходить, встал перед ней на колени и предложил
ей руку и сердце. Но она в ответ лишь качала своей милой головкой и улы-
балась ему. "Что же мне сделать, чтоб ты осталась со - воскликнул тогда
садовник в отчаянии. "Только одно, - сказала она. А голос у нее был не-
жен, как полевой колокольчик. - Исполни это, и я стану твоей." - " Но
что же я должен исполнить?" - " В твоем саду, я знаю, растут прекрасные
цветы. Срежь их и свей для меня венок. Этот венок будет свадебный дар. В
нем я стану твоей невестой". Садовник опечалился. Ибо он очень любил
цветы, и ему жаль было их резать. Он замолчал, опустил глаза, а когда
опять поднял их, девушки уже не было. Сверчок, который все слышал (так
как провел всю ночь в доме), поспешил в сад и рассказал цветам о том,
что случилось. Долго молчали в ответ цветы. Наконец, самая старшая,
Асанда, сказала: "Вот уже август, и мы скоро завянем. Но это не страшно,
ведь мы не цветы, а феи. Осенью мы уйдем туда, откуда пришли весной. Но
мы отплатим нашему доброму хозяину за все, что он для нас сделал". И так
и случилось. Садовник вдруг стал богат, знаменит как ученый и как поэт и
написал много прекрасных и умных книжек. Ибо фея удачи и фея славы, фея
молодости и фея силы, фея поэзии и фея знаний - все были с ним. Только
их нельзя было видеть. Одна лишь младшая - Нико, фея женских сердец, ни-
чем не могла помочь ему. Ибо он любил ту чудесную незнакомку, а та была
злой волшебницей Эритой, и Нико была не в силах смягчить ее черствое
сердце. Любовь мучила бывшего садовника все сильней и сильней. Прекрас-
ная незнакомка не уходила из его души, и даже Солита, фея забвения, была
тут бессильна. Сердце его разбилось, и настал день, когда он сам захотел
уйти навек из своего прекрасного сада. Тогда Сонора, фея смерти, освобо-
дила его от уз, и две птицы спустились за ним из выси. У одной были
перья железные, а у другой золотые, и они понесли садовника вверх, в ту
тьму, которая соткана из света. Все девять фей горько плакали, а потом
решили отомстить злой Эрите, хозяйке человеческих тел. И они забрали у
ней то, чем приворожила она когда-то ночью садовника: ее красоту. И она
стала безобразна, как ее сердце. С тех пор, в отместку, она ищет людей
таких же злых, как она, и делает их пр екрасными на вид. Но их легко
распознать, ибо феи не любят их и не дарят им своих подарков. А красоту
Эриты они хранят у себя. Их верный братец сверчок поет по ночам под ок-
нами у людей и дает феям знать, кого из них любят и чтут люди. За это
феи шлют людям дары. И если сверчок их попросит, они могут дать - на
время - и красоту Эриты: тем, кто любит их всех - так, как любил садов-
ник. Но это редко бывает.
Лика умолкла. Николинька тоже молчал.
- Откуда такая сказка? - спросил он потом.
Лика вздохнула.
- Не все ли равно? Есть, да и ладно.
- Хм, - сказал Николинька глубокомысленно, - это не простая сказка.
- Не простая.
- Да, - он улыбнулся и нахмурился - так именно, как этого боялся его
отец. - Это сложная сказка. А что же она значит, а?
- Вот ты подумай, и тогда поймешь. А то можешь пойти и попросить сво-
его сверчка о чем-нибудь... Вон он, под ванной.
Она вдруг поднялась, оправив ночнушку, и как-то робко повела плечом.
- Знаешь, - сказала она, - тут холодно... Но все равно: я хочу в зал.
И снова будто услышала что-то.
- Ну - ну пойдем, - согласился Николинька. - Там, может быть, будет
теплей. Да, да, вот именно: там может быть и теплей.
- Не болтай ерунды, - оборвала его Лика. - Там не может быть теплей.
Мне не за тем туда нужно.
- А... а зачем? А? - Он уставился на нее сквозь очки.
- Я там не все разглядела. Пойдем, - сказала она твердо. - Я тебе все
объясню.
Она охнула, прижав пальцем фитиль.
Они вышли в зал и остановились у входа. Лика молчала, глядя перед со-
бой, и Николинька рассмотрел во тьме, что от движения воздуха слегка ко-
лышется челка у ней на лбу.
- Как странно, - сказала она. - этот дом принадлежал раньше каким-то
аристократам. Веранды не было, а был герб - над входом, меж двух колонн
из волнистого мрамора. Быть может, тот самый. Потом... все прошло. Ис-
чезло. А теперь вдруг мы. Вдвоем, здесь. Почему? Странно. - Лика мотнула
головой. - Вон та дверь, - сказала она, - вон, за роялем; это куда?
- Не знаю, - сказал Николинька шепотом. - Это ведь не наш дом. Та
дверь закрыта, заперта. За ней, кажется, комнаты. Пустые...
- ...И темно-прозрачные окна под вечер, - Лика кивнула. - Да?
- Наверно. Я там видел осиное гнездо на окне. Но вообще мы туда не
ходим.
- Вот как! И ты ни разу не пробовал заглянуть в них? Ни разу? При
твоем росте?
- Нет. А зачем мне?
- Зачем-то надо, раз уж ты здесь, - сказала Лика. - Осиное гнездо...
Ты знаешь, что он называл их осами?
- Кого? - не понял Николинька.
- Мертвецов. - Она сама вздрогнула.
- Кто называл?
- "Кто"! Да Берия же, кто еще! - Она мелко дрожала. Черты ее обостри-
лись, глаза замерли, она вглядывалась куда-то в мглу.
- А почему осами? Почему? - спросил Николинька робко.
- Я этого не знаю. Но думаю, потому, что они жалили его - после смер-
ти. Он умел узнавать, кто скоро умрет. Я тоже умею. Хочешь, я тебя нау-
чу?
- Как это?
- Пошли. Сейчас покажу.
Она схватила его за локоть и потянула к зеркалу. Пальцы ее тряслись.
- Стань тут, - велела она. - И гляди на меня и на мое отражение. По-
нял? Одним глазом - сюда, одним - туда. Чтоб двоилось.
Сама она встала боком, почти вплоть к стеклу. Николинька сморщил лоб.
- Правильно. Теперь сведи их. Вместе, в одно. Свел? Гляди - гляди те-
перь слева, чуть вверх. Должна быть тень. Видишь?
- Нет, - признался он.
- Гляди еще! Ну?
- Кажется...
- Темное пятно, да?
Он молчал.
- Это она, - сказала Лика. - Я-то ее хорошо вижу - со вторым зерка-
лом. С тем. - Она вздохнула. - Значит, я скоро умру, - она отошла от
трюмо, опустив голову.
- Разве ты больна?
- Для этого не надо болеть, глупый... Слушай! - Она вдруг опять схва-
тила его за локоть. - Ведь это ты должен знать! - Она зашептала: - Воз-
можен... скажи: возможен метемпсихоз?
- Это что, что? Это что такое? - не понял Николинька, машинально ос-
вобождая руку. Но Лика держала цепко.
- Переселение душ. В другое тело, - сказала она.
- Это из сказки?
- Нет, взаправду. Представь...
Николинька вдруг застыл, вскинув брови. То, что он знал, отнюдь не
перечило такой мысли.
- А почему бы и нет, - сказал он громко и с той особенной тонкой ус-
мешкой, какая была у него в классе, на уроках, если он раньше других на-
ходил ответ. - Спонтанный порядок частиц в зоне бифуркации... Это как
матрица, и тогда...
- Стой! Понятно, - оборвала Лика. Она почти повисла на его руке. -
Все ясно! Ясно! я все поняла! - Слезы заблестели в ее глазах. - И време-
ни уже не было... Ты знаешь, кто я? Я оса! Я все помню! Я помню то, что
здесь было тогда! Нож разрезал мне грудь...
Она вдруг толкнула прочь его локоть и села - прямо на пол, у стенки.
- Это было вон там, - сказала она всхлипнув. - За той дверью. Еще в
машине, когда отец сказал мне, мне стало как-то... Я не могла уснуть.
Еще жара... И все слушала! - вскрикнула она вдруг. - Как тогда. Тогда
тоже была жара. И мы ждали и слушали. Ждали... его шаги! А потом... По-
том дверь распахнулась, и внесли цветы. Море цветов. На весь пол - от
крови! - Она засмеялась. - Может быть, все это бредни? И мне просто
приснилось? Скажи, - она встала с пола и вгляделась в него. - Ты о своей
матери часто думаешь?
- Э-э... - Николинька заморгал. - А почему такой вопрос?
- Ты отвечай, а не почемучкай.
- Тогда часто. Или, вернее, не очень. Да, вот это правильно: не очень
часто, - он качнул головой для пущей твердости.
- Ага. А тебя отец много заставлял заниматься?
- Отец? Раньше - да... а теперь мало, потому что я сам уже умею.
- Что ты умеешь?
- Ставить перед собой задачу.
- Как мило. А если я поставлю задачу перед тобой? Ты сумеешь решить?
- Смотря какая задача. Если из высшей математики, то...
- Причем тут она! Возьми меня на руки и отнеси в спальню - вот тебе
задача.
- Ну, это-то, конечно, это нетрудно, - сказал Николинька, ухмыляясь.
Он слегка крякнул, присев, подхватил ее одной рукой под колени, дру-
гой за шею, распрямился без видимого труда и, выйдя из зала, стал мед-
ленно подниматься по лестнице вверх, стараясь не нашуметь. Лика вся
как-то съежилась у него в руках и притихла, закрыв глаза. У дверей
спальни он повернулся боком, толкнул плечом дверь, а потом поднес Лику к
ее койке и поставил осторожно на ноги.
- Что теперь? - спросил он.
- Хорош... - сказала она как-то тонко и хрипло. И вдруг вся осела
пред ним и раньше, чем он успел что-нибудь понять, стала целовать ему
ноги.
- Ну это уж... Это лишнее, - забормотал он, улыбаясь и хмурясь. Отс-
тупить от нее он, однако же, не смел. Она сама затрясла головой, от него
отстранившись, и провела по лбу тыльной стороной руки.
- Вот что. Ты сядь, - велела она.
Он опустился подле нее на корточки. Тогда она расстегнула ему ворот
рубахи, дернула за рукав, обнажив мясистое жирное его плечо, и предупре-
дила:
- Теперь не ори. Будет больно.
И вдруг впилась зубами у самой его шеи, сильно, но лишь на миг. Он
засопел, испуганно вздрогнув, но честно не проронил ни звука.
- Ну вот, кровь, - сказала она, тронув пальцем укус. - На этом и точ-
ка. Это мой знак тебе - знак любви и братства. Это ты помни - потом,
когда все поймешь. А теперь спать. И завтра ни слова. Ты понял?
Он кивнул. Потом почесал плечо.
- Ничего-ничего. Я не ядовитая, - сказала Лика. - Иди в постель. Да:
и заткни, пожалуйста, эти дьявольские часы. Им здесь не место.
Ни слова не говоря, он взял часы с тумбочки, вскрыл им корпус и сло-
мал пружину.
- Спасибо, - сказала Лика. - Все равно они врут... А так зато сверчок
слышен...
Сверчок действительно стрекотал.
- Ты ведь знаешь теперь, о чем можно просить сверчков, верно? - спро-
сила она.
- Но ведь это сказка, - сказал Николинька.
- Нужды нет: можешь попробовать. Сходи, встань на колени и сам про-
верь. Не хочешь?
- Н-н-ет...
- Ну, как знаешь. А я, может быть, позже пойду. Все равно у меня
тень. И пока моя ночь не кончилась... Кстати: ты молишься на ночь? - Ко-
му?
- Богу, конечно.
- Разве бог есть?
- Есть. Запомни это и каждый вечер молись. Особенно о своей маме. Она
ведь теперь одна, ей грустно.
- Откуда ты знаешь?
- Я все знаю. Иди спи.
- Ладно. Покойной ночи.
- Покойной.
Уже был рассвет.
... Все вышло отлично. Зоя вернулась как раз к их отъезду. Николинька
чуть не проспал. Увалень, разумеется; но тут - очень кстати. Лика лишь
чмокнула его в лоб, на ходу спросив, все ли он помнит. Это про их
детство, конечно. Он смутился так, что пришлось его подбодрить ("Нико-
лай! попрощайся с Лилей!"). Тогда он сказал "Прощай!", а она ответила,
хмыкнув: "Прощаю. Пиши мне письмо". Дверца хлопнула, тени ветвей сползли
с обтекателей. Их отражения мелькнули еще на дне ветрового стекла. Потом
мотор взвыл и развернул машину. Зоя махала рукой. Николинька побрел умы-
ваться.
На обратном пути, в коридоре, он услышал за дверью голос отца.
- Вообрази себе, - говорил тот (вероятно, Зое), и голос его был высок
и чист. - Она нимфоманка! Я не знал. Игнат сказал только утром. Испорти-
