ванную или, пожалуй, в клозет. Впрочем, он тут же разглядел массивный
засов, вроде тех, что ставят в гараже, и которые, по крайней мере, из-
лишни на дверях отхожих заведений. Засов был выкрашен в тон двери белой
краской и, должно быть, не часто отодвигался: краска не была содрана или
загрязнена. Молодой человек замешкал, не решаясь самостоятельно отодви-
нуть засов, но подоспевшая женщина отстранила его, ухватилась за ручку
двери и что есть сил дернула движок, очевидно, заранее готовясь к тому,
что он прочно забит в паз; меловые ее щеки порозовели чуть от натуги,
засов щелкнул, отскакивая, дверь поддалась и образовала узкую и темную
щель.
- Тут ступени, - предупредила женщина, поворачивая выключатель. В ще-
ли вспыхнул жидкий свет, и молодой человек, не дожидаясь новых приглаше-
ний, пробормотал на ходу последнюю прощальную благодарность и тотчас
устремился навстречу свету, то есть попросту юркнул в щель и сбежал по
ступенькам, которых оказалось всего три; дверь позади него закрылась,
отрезав путь к отступлению, и стало слышно, как мягкий от краски движок
водворяется на свое место.
Молодой человек облегченно вздохнул и огляделся; наконец-то он был
один! Он стоял посреди маленького и тесного коридорчика, освещенного
грустной, полуистлевшей лампочкой со следами мела на стекле. Патрон ее
наклонно торчал из побеленной стены, и под ним проходила полоса, ниже
которой стена была выкрашена в зеленый цвет; пол был уложен кафельной
плиткой, так что в целом коридорчик напоминал скорее чулан или ванную
комнату, если бы не двери с обоих его концов, нарушавшие замкнутость
пространства. Обе они, правда, были теперь заперты, и та, через которую
проник сюда молодой человек, хранила за собой нерушимую тишь: квартира
сразу же онемела, лишь только проводили нежданного гостя. Зато из-под
второй, противоположной двери, из щели под нею, ползли подвижные, смут-
ные тени, как в испорченной камере-обскуре, и тонкой линией разбегались
по стенам и потолку. Там слышалось движение и шум, какой бывает в празд-
ничных гостиных, когда все приглашенные уже собрались; шушуканье и шо-
рох, и сдержанные голоса - все это показывало, что публика уже на мес-
тах, что концерт вот-вот начнется, и, глядя на живую щель под притворен-
ной дверью и ловя каждый звук, молодой человек понял, что нынешнее его
путешествие окончено и таинственный зал найден им. Уже готовясь войти и
удерживая волнение, он приостановился еще на миг, сообразив, что нужно
хотя бы бегло оглядеть себя и перевести дыхание перед тем, как очутиться
в незнакомом обществе. Возможность чужого удивленного взгляда пугала
его: он как-то не доверял себе.
Фамилия его была Протасов. К громкой славе этой фамилии он никакого
отношения не имел и даже стеснялся ее. Собственная его семья из провин-
ции, где он провел детство, тоже, как казалось ему, играла скромную роль
в его нынешней жизни. Он работал. Но так как за несколько лет перед тем
он окончил один из столичных вузов, то работа его состояла преимущест-
венно в возне со всякого рода бумагами, и в кругу друзей он говорил о
себе, что он ни что иное, как просто чиновник, самый обыкновенный чинов-
ник, даже если теперь это называется по-другому. Он не выделялся ка-
кой-либо способностью или талантом, но бывал терпелив в своих занятиях,
из отличительных же черт можно назвать разве что его холецистит, болезнь
печени, которую он нажил в студенческие годы. Но это история обыкновен-
ная среди студентов, принужденных пользоваться услугами общепита, и мы
не стали бы о ней поминать, если бы этот факт не сыграл существенную
роль в дальнейших событиях нашей повести.
Как раз в тот миг, когда Протасов, окинув спешным взглядом свои бо-
тинки, брюки и плащ, почти высохший за время мытарств, убедился, что все
выглядит как будто вполне удовлетворительно (он обдернул только пояс и
поправил съехавшую на лоб шляпу), и уже хотел было перейти порог, уже
поднял руку, чтобы толкнуть дверь, - как раз в этот-то миг и одновремен-
но с этим его жестом в правом боку под ребром у него произошло внезапно
какое-то особенное и мгновенное движение, и он ощутил укол до того
явственный, словно сглотнул ненароком порцию швейных игл!
От неожиданности он опустил руку, схватился за то место, где эти иг-
лы, разойдясь веером, застряли, и тут же сообразил, чтo с ним. Испуг и
раздражение выразились на его лице: если не считать печени, Протасов был
совершенно здоров и не привык еще к своеволию болезни. Перспектива прис-
тупа во время концерта сейчас же представилась ему...
Не зная, что начать, он стал обыскивать безо всякой надежды карманы:
не завалялось ли в них каких-нибудь таблеток. Но никаких таблеток не бы-
ло: он и не имел обыкновения носить их с собой. Он оглянулся. Конечно,
можно было еще вернуться назад, отказаться от концерта и уехать домой.
Но ему представилась картина новой встречи с обитателями квартиры, он
подумал о том, что надо будет стучаться в клозетную дверь с засовом, и
поскорее отбросил эту мысль.
Меж тем боль под ребром утихла так же скоро, как и началась. Вместо
нее явилась тянущая пустота, но Протасову было известно, что и от пусто-
ты не следует ожидать ничего хорошего. Все же отсутствие боли несколько
его успокоило: он отпустил бок, твердо решил никуда не уезжать, решил
еще, ободрившись, что "может быть, все и так само собой пройдет", еще
раз, уже машинально, поправил шляпу и, украдкой вздохнув для проверки -
не вонзится ли от этого в печень новая игла, - вступил, наконец, в зал.
II
Зал не обманул ожиданий Протасова и действительно оказался миниатюр-
ным. Но именно потому, что Протасов заранее настроился на что-то очень
крошечное, выходящее из привычных масштабов, в первую секунду он искрен-
но был поражен все же значительными размерами открывшегося ему помеще-
ния. От этого он не сразу понял, что неожиданный эффект вызван был осо-
бой отделкой и архитектурой зала. Зал имел форму подковы и состоял, по
сути, из одного только партера. Однако вдоль стен бежали ряды фальшивых
лож, стены были украшены злаченой гипсовой лепкой, а над галереей, тоже
фальшивой, размещались глубокие, мягко оттененные ниши со скульптурными
изображениями богов - покровителей искусства. Благодаря этому узкие пре-
делы зала словно бы расширялись и вогнутый полусферой лепной потолок ка-
зался далеким и заключавшим множество пространства. Из центра его опус-
калась до уровня галереи тяжкая роскошная люстра, вся состоявшая из зо-
лотых цветков, листьев и завитушек, увенчанных лампочками-свечами, и та-
кие же лампочки лили свет из двурогих подсвечников, размещенных в прос-
тенках меж ложами первого яруса. В зале царило оживление, уже слышанное
Протасовым сквозь щель под дверью, публика прибывала, расходилась по ря-
дам и усаживалась в строгие, вишневого плюша кресла с прямыми спинками и
резными подлокотниками, сейчас же напомнившие Протасову кресло из только
что виденной гостиной, но меньшие размерами и без лишних ухищрений.
Здесь они были вполне уместны и не казались прихотью или крайностью.
При появлении Протасова несколько пар глаз обратилось к нему; дверь,
через которую он вошел, была черным или запасным ходом, спрятанным в за-
кутке, справа от сцены. Может быть, она была устроена здесь на случай
пожара... Главный же, центральный вход - очевидно, тот самый, о котором
и говорила женщина - помещался прямо напротив, посреди изогнутой дугою
задней стены. Через него притекала все новая публика, и те, кто занял
уже места, не могли видеть вновь входящих, сидя спиною к ним; зато Про-
тасов, выйдя к сцене, оказался как бы на перекрестке всех взглядов, уви-
дал перед собой ряд лиц, казавшихся мелкими и лишенными выражения, как
это всегда случается в толпе, даже организованной залом, и не смутился
потому только, что в обращенных к нему глазах не разглядел ничего осо-
бенного, кроме равнодушного отблеска лампочек-свечей. К тому же и билет,
все еще сжатый у него в пальцах, вступал уже здесь в силу и давал ему
такое же право присутствовать в зале, как и всем остальным.
Все же его обеспокоило наблюдение, что из всех присутствующих один
только он оставался в плаще и шляпе и этим, кажется, тоже привлек к себе
лишние взгляды. Судя по всему, где-то в прихожей, там, откуда выходили
гости, был и гардероб. Сообразив это, Протасов сразу же прервал осмотр
зала, двинулся по проходу между рядами и, перейдя, таким образом, партер
и разминувшись в дверях с новой группой входящих, очутился в крошечном,
под стать залу вестибюльчике, где и действительно нашел уютный маленький
гардероб. Возле гардероба двигалась короткая, уже заключительная оче-
редь, отстояв которую, Протасов сдал гардеробщику зонт, шляпу и плащ, а
взамен получил костяной номерок, после чего вернулся в зал - одним из
последних.
В самом деле, зал уже был полон, и Протасов даже испугался, хватит ли
ему места. Но тут же увидел пустое кресло в седьмом ряду и, удостоверив-
шись, действительно ли оно свободно, пробрался к нему, осторожно ступая
между ногами сидящих. Теперь, смешавшись с толпой, не выделяясь ничем и
не привлекая ничьего внимания, он сразу же почувствовал успокоение, с
приятностью подумав, что заботиться больше не о чем и впереди теперь
только два часа музыки.
Пользуясь заминкой - концерт все не начинался, - Протасов принялся
разглядывать своих соседей и зрителей в передних рядах, невольно прислу-
шиваясь к обрывочному говору, который один только и рассеивал теперь ти-
шину. Из этих наблюдений он вскоре заключил, что многие тут были знакомы
между собой: раскланивались и улыбались. Другие сидели молча и, как и
Протасов, изучали устройство зала и рассматривали публику: очевидно, они
были тут впервые. Особняком, слева от сцены, разместилась группа иност-
ранцев, обведенная, как и всегда в русской толпе, словно невидимым
барьером. Иностранцы говорили громче других, открыто смеялись и размахи-
вали руками; ближайшие их соседи хранили в лицах выражение натянутости и
деланного равнодушия, старательно не глядели в их сторону и все же, вре-
менами, забывшись, взглядывали... Но, несмотря на эту случайную инород-
ность, публика в целом производила впечатление узкого, избранного круж-
ка, отнюдь не случайно сошедшегося в этот вечер, и Протасову стало любо-
пытно, кто же был избиравший. Он отвел взгляд от зала и стал смотреть на
сцену: не объяснится ли там что-нибудь.
Занавес красного бархата - в тон кресел - был разведен, и сцена ярко
и глубоко освещена. В центре ее возвышался тонкий серебристый пю-
питр-треножник с поставленным против него обыкновенным деревянным сту-
лом, впрочем, тоже отвечавшим цветом обивки занавесу и креслам зала.
Справа и несколько в отдалении Протасов увидел инструмент, подобный роя-
лю, но компактный и словно бы подобравшийся, желто-костного цвета. Про-
тасов знал из объявления в билете, что это клавесин. Все отвечало обе-
щанной программе, в которой значились произведения для флейты и клавеси-
на, и нетрудно было угадать, что стул и пюпитр как раз и предназначены
были флейтисту.
Между тем последние минуты истекли, и внезапно наставшая тишина зас-
тавила Протасова оторваться от сцены; раздалось несколько хлопков, и тут
же весь зал зааплодировал. От двери по проходу меж креслами шел невысо-
кий сгорбленный человек, старик; в одной руке он нес темный продолгова-
тый чемоданчик с выгнутой крышкой, другой опирался на трость и двигался
медленно, с видимым трудом переставляя ноги. В ответ на аплодисменты он
поклонился по разу в обе стороны, но дальше, кажется, совсем забыл об
окружающем, занятый лишь тем, как бы добраться поскорей до сцены. За ним
следовал человек средних лет, подтянутый и живой, какой-то даже трепещу-
